Контрольное вторжение - Михаил Медведев

На табуретке рядом с койкой сидел грустный немного постаревший Борей. В руках он держал планшет и что-то задумчиво чертил в нем золотистым стилусом. Я ошалело окинул взглядом палату. Чистота и порядок. Нигде не видно ни кусков Наташи, ни следов монстра. Приснилось, что ли?

— Ты как? — коротко спросил Готлиб, заметив, что я очнулся.

— Дай руку, — потребовал я.

Он посмотрел на меня с недоумением, но ладонь протянул. Я крепко схватил его за пальцы и притянул их к глазам. Рука как рука. Обычная человеческая рука. На тыльной стороне поры и бесцветные короткие волоски. Ногти пострижены неаккуратно. Похоже, что Борей воспользовался большими канцелярскими ножницами и поторопился, отхватив кое-где кусочки кожи. Некоторая небрежность по отношению к себе всегда сочеталась в Готлибе с непреодолимой тягой к дешевому пижонству. На его безымянном пальце блестело хорошо знакомое мне золотое кольцо с тонкой арабской вязью по ободку. Сашка Титов в насмешку называл это украшение кольцом всевластия. Я перевернул руку ладонью вверх. Здесь обнаружились мелкие брызги зеленой краски и неглубокие бороздки, по которым, говорят, можно определить судьбу. Если бы это было правдой, то линия жизни Готлиба несколько раз огибала бы его запястье. В целом абсолютно нормальная честная рука.

Никакого органического пластика, никаких подделок.

— Кажется, все в порядке, — сказал я, отпуская его пальцы.

— Ты уверен в своей адекватности? — Борей участливо заглянул мне в лицо. — Титов сапожник. Он чуть не запорол твой мозг.

— Желание набить тебе морду является свидетельством психологической адекватности? — тактично осведомился я.

— Безусловно, — мой друг слегка улыбнулся. — Только давай отложим это изысканное удовольствие до «после войны».

— Хорошо. Что с вторжением?

— Как бы тебе объяснить. Если быть кратким… — Он тяжело вздохнул, его лицо покрылось потом, который он стер рукавом. — Одним словом, мы проиграли войну.

— Это целых три слова, — автоматически поправил я.

Борей оскалился. Он не любил матерщину, но на этот раз произнес такое, что я, запутавшись в падежах, не разобрался, к кому именно относилась заковыристая многоэтажная конструкция. К его старинному другу Петру Васнецову или к ситуации, сложившейся вокруг Человечества.

— Совсем плохо? — на всякий случай уточнил я.

— Хуже не бывает. На Земле остались отдельные очаги сопротивления вокруг порталов. Тебе следует знать, что вся центральная часть Москвы в пределах старой кольцевой дороги провалилась под Землю. Колоссальные жертвы.

— У меня есть… были друзья в Москве. А Ленинград? — Я сделал судорожное глотательное движение.

— Северная часть города разрушена. Чудовищный взрыв, — Готлиб неуклюже взмахнул руками. — Похоже, рванул токамак. А может, военные применили какое-то старое оружие, которым уже разучились пользоваться. Мы несем неисчислимые потери по всей Земле. Немногим беженцам удалось спастись в лунных городах. Несколько барж сейчас направляются к Венере и Марсу. Больше нет Свердловска, Владивостока, Рима, Берлина, Рио, Горького… Перечислять не имеет смысла. Все крупные города уничтожены. Кохоны ведут войну на тотальное истребление населения. Не жалеют ни женщин, ни детей. Земля почти потеряна для нас, и именно поэтому пробил твой час, товарищ Васнецов.

Несколько минут я молча обдумывал сказанное Бореем. Мое сознание отказывалось принимать новую картину мира. Человечество погибло. Все, что я знал, и почти все, кого я знал, больше не существуют. Целые города и народы ушли в небытие, и даже наша грядущая блестящая победа уже ничего не вернет.

— Кохонами ты называешь чужих? — равнодушно спросил я. — Если слово японское, то как-то слишком уважительно.

— Все правильно. Они сильные, жестокие и тупые, как тигры-людоеды. Кроме того, у них полосатый флаг. — Он смущенно поскреб ногтем металлическую грань планшета. — Хочу предупредить, что у тебя очень мало шансов остаться в живых. Практически мы убьем тебя до начала выполнения миссии.

— Экий ты затейник, — хмыкнул я. — Все равно выкручусь. Жизнь штука многовариантная. Тебе ли не знать? Рассказывай, как я буду спасать Человечество на этот раз.

Он посмотрел на меня несчастными глазами.

— Что такое рапестис объяснять, надеюсь, не надо?

— Рабие пестис? Мексиканская чума? Ты собираешься использовать эту пакость? — Я почувствовал, что бледнею. — Только не это.

— Именно это, Петр. Кохоны слишком сильны.

— Ты понимаешь, что это очень опасно? Безумно опасно?

— Опасно для людей, дружище, но на Земле почти не осталось людей. Рапестис использует в качестве среды распространения человеческие мысли и биополя. По принципу компьютерного вируса, он проникает из мозга в мозг, попутно уничтожая носителей. Я передам тебе последнюю копию вируса, которая много лет хранилась в замороженной голове преступника. Кстати, недавно закончилось расследование причин появления мексиканской чумы. Тебе интересно узнать подробности?

— Нет.

— За полчаса до катастрофы в центре по изучению искусственного интеллекта молодой аспирант совершил то ли ошибку, то ли диверсию. Один из экземпляров нового искусственного мозга, предназначенного для разработки контроллеров мыслеуправления, был заражен древним компьютерным вирусом. По логам выходит, что в испытательную систему установили старый диск, который, к сожалению, успешно распознался, — Готлиб тяжело вздохнул. — Гибель Мехико не была напрасной, Петр. Возмездие, которое мы обрушим на кохонов, должно стать самым сокрушительным за всю историю.

— Да, уж, — подавленно кивнул я. — Во всяком случае, они его запомнят. А ты подумал, как потом остановить распространение инфекции?

— Вирус модифицирован. Он не действует на людей, оснащенных мыслетелефонами нашей сети. Ты отправишься во вражеский мир и станешь распространителем заразы. Твоя задача — инфицировать вирусом как можно больше кохонов.

— Людей, Борей, людей. Не нужно играть словами. Они такие же люди, как и мы.

— Во-первых, не такие же, а во-вторых, либо мы, либо они, — он развел руками.

Борей был абсолютно прав. Не мы придумали эту игру, но у нас есть возможность разрешить смертельное противоречие в нашу пользу. На кону стоит существование Человечества, и нельзя гнушаться абсолютно никакими средствами. Рапестис — это величайшая мерзость, от которой погибла моя жена. Меня бросало в дрожь при мысли о применении подобной дряни, но кохоны — это смерть Человечества, а от смертельного недуга не существует сладких лекарств. Эффективные таблетки могут быть только очень горькими.

— Когда старт? — без лишних рассусоливаний осведомился я.

— Я знал, что ты все поймешь правильно, — сказал Борей с таким облегчением, словно до самой последней секунды сомневался во мне. — Старт уже почти сейчас. До Земли доберешься очень быстро. В твоем распоряжении будет лучший пилот Человечества.

Готлиб вытянул из-под стула небольшое серенькое ведерко и непочтительно брякнул его на прикроватную тумбочку.

— Вот. Вскроешь контейнер, когда будешь в мире кохонов.

— Это что? — я осторожно потрогал пальцем странную тару.

В сравнительно небольшом предмете чувствовался мертвящий холод, хотя на ощупь ведро было теплым, сухим и абсолютно мирным.

— Последнее и единственное хранилище вируса, — с почтением сказал Готлиб. — Другого экземпляра нет. — Он нервно облизал губы. — Вирус передастся тебе в момент вскрытия контейнера, после чего голову преступника можно будет выбросить. Она все равно больше получаса не проживет. Специальными вакцинами мы тебя уже накачали, поэтому первое время вирус для тебя не опасен. Ты будешь лишь переносчиком заразы. Твой мыслетелефон отключен. Включишь сам, когда возникнет необходимость. Но учти, после включения телефона вирус в твоей голове немедленно погибнет. До того, как тебя убьют, постарайся побывать хотя бы в двух крупных городах. Радиус поражения небольшой. Всего тридцать два метра плюс-минус лапоть. Именно на это расстояние вирус передается из мозга в мозг. Могут быть флюктуации вблизи линий электропередачи, но их можно не учитывать. Сразу после инфицирования вирус десять минут спит, никак себя не проявляя, потом носитель инфекции становится заразным на двадцать минут, после чего умирает от сгенерированной больным мозгом внутренней и внешней стигматизации.

— Подробностей не надо. Они мне известны лучше, чем тебе, — вздохнул я.

— Тут есть еще одно дело. — Готлиб смущенно посмотрел на носки своих ботинок. — Тебя домогается какая-то вздорная дама. Утверждает, что она твоя жена. Мне не очень верится…

— Тумана Сентябрь? Это не моя жена, — я решительно замотал головой. — Это его жена, — мой указательный палец уткнулся в мою в грудь.