Смута. Том 1 - Ник Перумов

– Залп!

Пулемёты резали почти в упор.

Два оставшихся броневика тоже попытались открыть огонь, однако в них со всех сторон полетели гранаты – машины самоуверенно подошли слишком близко к баррикаде.

Колонна наступавших дрогнула, начала разваливаться, кто-то просто кинулся наутёк, кто-то пытался скрыться в близлежащих домах, но Жадов не дал им времени опомниться.

– Батальо-он! За мной! В атаку!

Вскочил со снега, живой и невредимый (никто не заметил, как Ирина Ивановна прижала руки к груди, завидев это), а за ним через баррикаду хлынул поток его бойцов. Спешили, чуть не захлёбываясь, ручные пулемёты; огрызались короткими очередями автоматические винтовки Мондрагона; и колонна прибывших «войск военной комиссии ЦК» окончательно обратилась в бегство.

…Отряд Жадова преследовал противника – от лавры до Фаянсовой улицы; дальше начинались домишки и огороды бывшей Глухоозёрской фермы, теснившиеся вокруг стекольного завода, и противник рассыпался.

Трофеями стали десяток пулемётов, две сотни винтовок. Взято было полтораста пленных.

Сам Жадов, вышедший из боя без единой царапины, обходил своих бойцов, наряжая команды прочёсывать местность.

Ирина Ивановна встала перед ним, уперев руки в боки. Губы её подрагивали.

– Товарищ батальонный комиссар, – назвала она Жадова прежним званием, что он носил, ещё будучи в охране Петросовета, – надо немедля послать самокатчика в Смольный. И раненых – в госпиталь. Готова отправиться с ними.

– Да-да, Ирина Ивановна, пожалуйста. – Жадов глядел на неё совершенно шалыми глазами.

– Раненых, к счастью, немного, – строго сказала Ирина Ивановна. – А вот вы, товарищ комиссар, рисковать так не имели права, нет!

– Двум смертям не бывать, – рассмеялся комиссар. – Одной не миновать, так чего уж теперь?

Ирина Ивановна начала было что-то строго говорить, но тут Жадов вдруг шагнул к ней, обхватил, прижал к себе изо всех сил, словно утопающий или висящий над пропастью хватается за спасительный канат – и поцеловал в губы. И не просто поцеловал – стал целовать жадно, горячо, не выпуская Ирину Ивановну из объятий.

Бойцы вокруг засмеялись, кто-то одобрительно крикнул «горько!», его поддержали разом десятки других.

Ирина Ивановна не пыталась вырваться. Осторожно отстранилась, но так, чтобы никто ничего бы не понял. Улыбнулась радостным бойцам, помахала рукой, мол, спасибо, спасибо, друзья.

– Давно пора! – выдал немолодой уже солдат.

– Совет да любовь! – подхватил другой.

– Про любови будем после победы говорить, товарищи, – возвысила голос Ирина Ивановна. – А пока дело нужно доделать.

Жадов попытался вновь её обнять, но в бок ему упёрся крепкий кулачок. Незаметно для других, но ощутимо.

– Отставить обнимания, товарищ комиссар! – громко и как бы шутливо бросила Ирина Ивановна. – Кто за вас местность прочёсывать станет, Пушкин?

Бойцы разразились хохотом. Они победили, они отстояли революцию. Ирине Ивановне они верили – и как бы не больше, чем собственному комиссару.

Жадов кивнул. Глаза его горели по-прежнему.

– Батальон, слушай мою команду…

За их спинами раздался треск мотоциклетки.

Хитроумная машина – мотоцикл на полугусеничном ходу, что вошёл в неимоверную моду за последние несколько лет после Балканского конфликта, – резко затормозила перед вскинувшими оружие бойцами Жадова.

– Где товарищь Жадов?! Где начальник батальона?!

– Здесь начальник батальона, – комиссар шагнул вперёд. – Что стряслось?

Самокатчик в кожаном шлеме и круглых очках-консервах резко протянул пакет.

– От товарища Ягоды.

Жадов резким движением разорвал серую осургученную бумагу.

Прочитал, и губы его сжались в тонкую белую линию. Молча сунул сообщение Ирине Ивановне. Та вгляделась:

«Товарищ Жадов. Мы попали в засаду. Благоев ранен. Мы уходим из города. Мне велено остаться. Разыгрывай сцену “ничего не знал, выполнял приказ остановить неизвестные части”. Проинструктируй бойцов. В создавшейся обстановке – выводи батальон на Южный фронт. Постарайся сохранить людей. Помни, мы вернёмся. И не обращай внимания на то, что я стану сейчас говорить в печати или с трибун. Это по заданию товарища Благоева».

В пакете рядом лежал совсем небольшой клочок бумаги, с одного края испачканный кровью. На нём совсем уже другой рукой, не очень твёрдой, но всё равно узнаваемым почерком Благомира Благоева говорилось:

«Ирина и Михаил, я ранен. Верьте тов. Ягоде. Он выполняет моё задание».

И подпись.

Ирина Ивановна решительно протянула руку.

– У кого есть зажигалка, товарищи?

Разом протянули чуть ли не десяток.

Листки вспыхнули, быстро обращаясь в пепел.

Жадов и Ирина Ивановна переглянулись.

– Товарищи бойцы, – комиссар встал на подножку грузовика. – Печальные события в Смольном. Возникла распря, товарищ Благоев ранен. Мы с вами выполняли приказ члена Политбюро ЦК и председателя ВЧК – остановить неизвестные части, выдвигающиеся к центру столицы. Всё. Я буду ходатайствовать, чтобы батальон наш направили на Южный фронт. Нам что надо? Чтобы вот бы враг и вот бы друг.

Бойцы растерянно зашумели.

– Спокойно, товарищи, спокойно! – возвысил голос Жадов. – Мы выполняли приказ, и мы его выполнили. Мало ли кто попрёт колонной в центр города? Мы их остановили. Что дальше – разберёмся. А пока возвращаемся в расположение, все патроны и гранаты раздать на руки, равно как и неприкосновенный запас!

Самокатчик меж тем кивнул и укатил на немилосердно трещавшей мотоциклетке.

Отряд Жадова начал приводить себя в порядок. Собирали оставленные на мостах пулемётные команды, длинной колонной, в полном порядке двинулись к расположению. На всякий случай перегородили грузовиками Литейный и подступы к зданию ВЧК.

Потянулось томительное, тревожное ожидание.

А потом зафыркали, заурчали моторы, и к импровизированной преграде на Шпалерной подкатили три шикарных «руссо-балта» из бывшего императорского гаража.

– Стой, кто идёт!

– Идёт председатель военной комиссии ЦК партии Троцкий! – последовал залихватский ответ.

Боец ничего не ответил. Опустил ствол, махнул рукой – проходи, мол.

Ирина Ивановна, Михаил Жадов и начальники рот подоспели как раз вовремя.

Троцкий, в щегольском полушубке и роскошной меховой шапке, с нашитым на левом рукаве огромным золотистым ромбом, означавшим неведомо что (в списке знаков различия Красной армии такового не числилось), важно двинулся прямо на них. Охрана оказалась на удивление малочисленной.

Его можно было назвать «иудой», но в личной смелости Льву Давидовичу было не отказать.

– Товарищ Жадов. Товарищ Шульц, – Троцкий широко улыбался. – Ну, что вы так на меня смотрите, словно раввин на выкреста? Никто вас не атакует, успокойтесь. Я приехал с горсткой личной охраны, а мог бы и в одиночку; как говорит один наш товарищ, кадры решают всё, а хорошими и преданными революции кадрами не разбрасываются. Вот товарищ Ягода подтвердит.

И точно – следом за охранниками Троцкого шагал сам Генрих Григорьевич собственной персоной и выглядел весьма уверенно.

– Идёмте, нет смысла мёрзнуть, – нетерпеливо бросил Троцкий. – Товарищ Ягода! Где вы там?

– Прошу, товарищ председатель, – как мог, нейтрально и официально сказал