Том 3. Стихотворения 1827-1836 - Александр Сергеевич Пушкин

ее дозора»:

Первый вариант

И вечером при завыванье бури

Ее рассказов, мною затверженных

От малых лет – но всё приятных сердцу,

Как шум привычный и однообразный

Любимого ручья. Вот уголок,

Где для меня безмолвно протекали

Часы печальных дум иль снов отрадных,

Часы трудов, свободно-вдохновенных.

Здесь, погруженный в . . . . . .

Я размышлял о грустных заблужденьях,

Об испытаньях юности моей,

О строгом заслуженном осужденье,

О мнимой дружбе, сердце уязвившей

Мне горькою и ветреной обидой.

Второй вариант

Не буду вечером под шумом бури

Внимать ее рассказам, затверженным

С издетства мной – но всё приятным сердцу,

Как песни давние или страницы

Любимой старой книги, в коих знаем,

Какое слово где стоит.

Бывало,

Ее простые речи и советы

И полные любови укоризны

Усталое мне сердце ободряли

Отрадой тихой…

После стиха «Оно синея стелется широко»:

Ни тяжкие суда торговли алчной,

Ни корабли, носители громов,

Ему кормой не рассекают вод;

У берегов его не видит путник

Ни гавани кипящей, ни скалы,

Венчанной башнями; оно синеет

В своих брегах пустынных и смиренных…

Окончание стихотворения:

В разны годы

Под вашу сень, Михайловские рощи,

Являлся я, когда вы в первый раз

Увидели меня, тогда я был –

Веселым юношей, беспечно, жадно

Я приступал лишь только к жизни; – годы

Промчалися, и вы во мне прияли

Усталого пришельца; я еще

Был молод, но уже судьба и страсти

Меня борьбой неравной истомили.

Я зрел врага в бесстрастном судии,

Изменника – в товарище, пожавшем

Мне руку на пиру, – всяк предо мной

Казался мне изменник или враг.

Утрачена в бесплодных испытаньях

Была моя неопытная младость,

И бурные кипели в сердце чувства

И ненависть и грезы мести бледной.

Но здесь меня таинственным щитом

Святое провиденье осенило,

Поэзия, как ангел утешитель,

Спасла меня, и я воскрес душой.

Я ДУМАЛ, СЕРДЦЕ ПОЗАБЫЛО

В черновике первым стихам предшествовало неотделанное четверостишие:

Тогда ли, милая, тогда ли

Была явиться мне должна.

Когда . . . . . .

. . . . . . решена.

Кроме того, Пушкин начал писать продолжение:

Гляжу, предаться не дерзая

Влеченью томному души,

. . . . . . прелесть молодая,

Полурасцветшая в тиши.

НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ЛУКУЛЛА

В черновой рукописи вместо четвертой строфы было две. Первая из них кончалась стихами, оканчивающими третью строфу беловой редакции, а начиналась недоработанным четверостишием.

Уж он в мечтах располагал

Твоей казною родовою,

На откуп реки отдавал,

Рубил наследственные рощи.

Вторая начиналась начальными стихами третьей строфы беловой редакции и кончалась:

Но что? еще не умер он?

Постой, зажми пустую лапу!

Зачем же медлить Эскулапу!

  Забудь соблазна сон.

В МОИ ОСЕННИЕ ДОСУГИ

Предварительные черновые наброски:

1. Онегинской строфой:

Ты хочешь, мой наперсник строгой,

Боев парнасских судия,

Чтоб . . . . . тревогой

. . . . . . . . . .

На прежний лад… настроя,

Давно забытого героя,

Когда-то бывшего в чести,

Опять на сцену привести.

Ты говоришь: . . . . .

Онегин жив, и будет он

Еще нескоро схоронен.

О нем вестей ты много знаешь,

И с Петербурга и Москвы

Возьмут оброк его главы.

2. Октавами:

Ты не советуешь, Плетнев любезный,

Оставленный роман наш продолжать

И строгий век, расчета век железный,

Рассказами пустыми угощать.

Ты думаешь, что с целию полезной

Тревогу славы можно сочетать,

И что . . . . . нашему собрату

Брать с публики умеренную плату.

Ты говоришь: пока Онегин жив,

Дотоль роман не кончен – нет причины

Его прервать… к тому же план счастлив –

. . . . . . кончины

. . . . . . . . . .

3. Александрийским стихом:

Вы за «Онегина» советуете, други,

Опять приняться мне в осенние досуги.

Вы говорите мне: он жив и не женат.

Итак, еще роман не кончен – это клад:

Вставляй в просторную, вместительную раму

Картины новые – открой нам диораму:

Привалит публика, платя тебе за вход –

(Что даст еще тебе и славу и доход).

Пожалуй – я бы рад –

Так некогда поэт

. . . . . . . . . .

КОГДА ВЛАДЫКА АССИРИЙСКИЙ

В рукописи имеются отброшенные стихи.

После «Израил выи не склонил»:

Ему во сретенье народы

Объяты ужасом текли

И, отрекаясь от свободы,

Позорну дань ему несли.

После «Препояса́лась высота»:

Поля преградами изрыты,

Раскаты, башни и зубцы

Как лесом копьями покрыты,

И боя молча ждут бойцы.

Я ПАМЯТНИК СЕБЕ ВОЗДВИГ НЕРУКОТВОРНЫЙ

Четвертая строфа первоначально читалась:

И долго буду тем любезен я народу,

Что звуки новые для песен я обрел,

Что вслед Радищеву восславил я свободу

  И милосердие воспел.

АЛЬФОНС САДИТСЯ НА КОНЯ

После стиха «Лишь только к ним подъехал он» первоначально следовало:

И при луне, сквозь сумрак ночи

Еще страшней их страшный вид:

Язык наруже, лезут очи

Вон изо лба… Храпит, дрожит

Альфонсов конь и, пятясь, боком

Проехал мимо, и потом

Понесся в горы резвым скоком

С своим отважным седоком.

Комментарии

«Во глубине сибирских руд…»*

Стихотворение распространилось в