Великие открытия. Колумб. Васко да Гама. Магеллан. - Валерий Субботин

Экспедиция, достигшая Брунея 9 июля 1521 г., была встречена без видимого недоброжелательства. Сирипада, как звали раджу, конечно, должен был знать, что прибытие европейцев, хозяйничавших в Индии и соседней Малакке, не сулило ему ничего доброго. Но выказывать с самого начала враждебность было ни к чему. Скорее всего Сирипада учитывал опыт правителя Малакки, когда тому пришлось иметь дело с Секейрой и Албукерки. Не исключено также, что теперь, в первой половине июля 1521 г., до Брунея успели дойти известия с Филиппин о целях испанцев, их боевых качествах, о последствиях столкновений с висайя.

Несколько дней испанские моряки провели в гавани, ожидая разрешения начать торговлю. Наконец им сообщили, что разрешение будет дано на приеме у раджи. Надо было готовить подарки для Сирипады и для чиновников более высокого ранга, чем портовые власти, которые угощали испанцев рисовой водкой, не обременяя себя мусульманскими запретами. Вручать дары отправилась делегация, доставленная ко двору на шести слонах. При торжественном проезде делегации на улицы согнали сотни горожан, которым полагалось носить оружие. Общаться с раджой непосредственно было нельзя, а потому взаимные приветствия и заверения в дружбе Испании с Брунеем передавались через сановников. Раджу — сорокалетнего толстяка, жующего бетель, — испанцы видели издали; он сидел в задрапированном зале с узорными шторами. Придворные были одеты в шелка, шитые золотом. Сирипаду окружали 300 воинов с обнаженными кинжалами.

Испанцы оставались в порту до 29 июля, когда к кораблям неожиданно подошло много лодок и джонок. Держась настороже, испанцы тут же подняли якоря и отошли к открытому морю. При этом они сумели захватить одну из джонок, а на следующий день — другую. Сами по себе джонки не были нужны, но их команду и пассажиров, превращенных в заложников, можно было обменять на трех участников экспедиции, оставшихся на берегу в руках брунейцев.

Заложники попали на «Викторию». Ответственность за их судьбу и за то, что их так и не обменяли на европейских моряков, нес Карвалью — фактически капитан «Виктории». Ночью наиболее ценный заложник, сановник с острова Лусон, сбежал, причем моряки полагали, что ему удалось это сделать, подкупив Карвалью. Остались, как писал Корреа, «три девушки необычной красоты».[127] Вначале Карвалью объявил, что доставит их в виде дара императору Карлу; потом он передумал, и красавицы попали к нему в постель. Кончилось тем, что команда стала роптать и, чтобы ее утихомирить, заложниц сделали доступными всем морякам. После этих перипетий авторитет Карвалью пошатнулся. Через несколько месяцев ему все припомнили, отстранив от руководства экспедицией и командования «Викторией».

Продовольственные закупки, которые успели сделать в Брунее, позволили экспедиции без спешки начать поиск места для высадки на берег и ремонта кораблей. Выбрали небольшой остров между Борнео и Филиппинами, где простояли полтора месяца. После ремонта ходили к различным островам в морях Сулу и Сулавеси, занимались пиратством, покупали пряности — корицу и имбирь. Вновь пытались отыскать местных моряков, способных отвести экспедицию к Молуккским островам. Они лежали почти за тысячу миль к юго-востоку от Северного Борнео, но испанцы полагали, что искать их надо на востоке, в Тихом океане, вне Малайского архипелага. Наконец у берегов Минданао удалось захватить прау, и пленники с этого корабля, местные моряки, указали верное направление для поисков. Уже недалеко от Молукк попали в сильную бурю. На мачтах засветились огни; на этот раз, по мнению моряков, — огни не только св. Эльма, но также св. Николая и св. Кларисы. Мы пообещали, писал Пигафетта, всем трем святым подарить раба, а также подали каждому из них милостыню, после чего буря, конечно, утихла.

8 ноября 1521 г., через два с лишним года после того как экспедиция покинула Испанию, она вышла к Тидоре — одному из пяти небольших островов Молуккского архипелага. Цель экспедиции была достигнута. Тидоре лежит у западного берега крупного острова Хальмахера (ранее Джайлоло, или Жилоло). Ныне к Молуккам относят Хальмахеру и всех ее соседей к западу и югу. Но в XVI в. европейцы включали в Молуккский архипелаг лишь Тидоре и примыкающие к нему четыре мелких острова — Тарнате, Мортир, Макиан и Бахиан, — главных поставщиков пряностей.

Гористые Молуккские острова были примечательны своей растительностью (гвоздика, мускатный орех, имбирь), своим животным миром («говорящие» красные попугаи, райские птицы с разноцветными перьями и т. д.). Коренное население составляли главным образом папуасы, смешавшиеся с пришельцами — малайцами и индонезийцами. Жители Тидоре и других островов переняли малайско-индонезийскую культуру, но сохранили папуасские языки. Чистых папуасов, населявших глубинные районы островов, было мало. Подобно индонезийцам, тидорцы, тарнатцы и их соседи выращивали прежде всего рис, разводили мелкий рогатый скот и домашнюю птицу, заготовляли пряности, за которыми приезжали малайские и индонезийские торговцы. На Мортире и Макиане правили местные старейшины, на прочих островах — арабы, появившиеся здесь во второй половине XV в. Арабские султаны держали гаремы по несколько сот заложниц. Непосредственно прислуживали султанам женщины-горбуньи, которым в детстве ломали позвоночник. Считалось, что общество таких прислужниц поднимает престиж султанов, так же как обычай носить в виде ожерелья высушенные головы своих врагов. В число врагов попадали папуасы внутренних районов и соперники-арабы из прибрежных жителей. Время от времени все они сводили друг с другом счеты.[128]

После захвата Малакки на Молукках и около них появились первые португальцы — в основном моряки, потерпевшие крушение, дезертиры. Часть их вернулась в Индию с португальской флотилией, посетившей море Банда в 1513 г. Кое-кто, подобно Серрану, другу Магеллана, остался, занявшись торговлей, помогая арабским султанам вооружить и обучить свои дружины. Такое сотрудничество с султанами с точки зрения колониальных властей в Малакке и Гоа было пособничеством потенциальному врагу. За полгода до прибытия испанских кораблей еще одна португальская флотилия пыталась подчинить о-в Тарнате. К столкновениям с европейцами, потерявшими несколько человек, по-видимому, был причастен Серран. Вскоре португальцы убрались восвояси не столько из-за сопротивления арабов, сколько из-за тяжелых климатических условий на Молукках и высокой заболеваемости европейских моряков. Серран погиб, отравленный по наущению то ли местных вождей, то ли своих соотечественников. Теперь прибытие двух испанских кораблей из экспедиции Магеллана сулило новое осложнение политической обстановки.

Как и в Брунее, испанские моряки вели себя осмотрительно, понимая, что их силы убавились, и столкновения с местным населением не пойдут им на пользу. Султан о-ва Тидоре, Мансор, сам явился на корабли и был принят наилучшим образом. Ему, как обычно, моряки сообщили, что корабли пришли от имени могущественного короля Кастилии и многих других стран. Долго распространяться о Карле V им не пришлось, поскольку Мансор тотчас заявил, что недавно видел приезд испанцев во сне. Раз сон был в руку, его заветное желание состояло в том, чтобы стать кастильским подданным, а свой остров назвать в честь испанцев Кастилией.

Желание султана, по-видимому, удалось объяснить на следующий день, когда Мансор сообщил о своем намерении воевать с соседним о-вом Тарнате. Если победа от него ускользнет, говорил Мансор, то ему придется удалиться в изгнание, отправиться всей семьей в Кастилию. Каждая семья молуккских султанов с их гаремами насчитывала по несколько сот человек, и, надо думать, испанский король был бы озадачен, заполучив сразу столько знатных подданных. Стать испанским подданным собирался и сосед Мансора, правивший о-вом Бахиан. В отличие от Мансора, готового заранее и к победе, и к поражению, сосед не искушал судьбу, а твердо шел к цели. На Молукках утверждали, что всегда перед тем, как принять ответственное решение, он опробовал свою мужественность «два или три раза на одном своем слуге…».[129]

Торговля испанцев на Тидоре шла успешно. В ней участвовали помимо тидорцев вожди соседних островов или их представители. Нередко это были родственники Мансора, с которыми он то ссорился, то мирился. Тидорцы охотно брали европейские изделия, но старались не сбивать цены на свои товары. Это им не всегда удавалось. Зная положение на рынках Малакки, Индии и Китая, они не имели представления о торговой конъюнктуре в Европе. К тому же европейские товары здесь были редкостью. За десять локтей крашеной хлопчатобумажной ткани хорошего качества приходилось отдавать бахар (около 2 ц) гвоздики.

Испанцев интересовали главным образом продовольственные товары и гвоздика. В обмен, помимо европейских изделий, они предлагали грузы с джонок, захваченных при пиратских нападениях на малайцев и индонезийцев близ Брунея, в морях Сулу и Сулавеси. Мансору подарили (т. е. отдали в рабство) трех девушек и несколько мужчин, захваченных, как уже говорилось, на одной из джонок под Брунеем. В угоду мусульманским чувствам Мансора моряки забили свиней, которых приняли на борт на Южных Филиппинах. В ответ на эту любезность султан прислал на корабли равное число голов мелкого рогатого скота.