Бросая вызов - Юлий Медведев

Древние ацтеки и африканские племена в своих символах, ритуалах отразили культ мужчины-охотника и культ женской плодовитости. Мужские метафоры в рисунках — лук, стрелы, а женские — фиговое дерево, стебли риса. Те и другие жизненно важны, но мужские ставились выше. Этнографы, пытаясь в этом разобраться, выдвинули концепцию двух видов деятельности, зашифрованную якобы в двух рядах символов. Мужчина-охотник являет собой тип деятеля, берущего жизнь, ему противостоит женщина-мать, дающая жизнь. Почему же в таком противопоставлении мужская сфера почетнее, чем женская? В каком смысле отнимание жизни могло считаться более ценным, чем рождение? В таком, говорят, что охота всегда есть акт воли, направленной вовне, против чьего-то чужого тела, способной контролировать процессы природы, процессы жизни и смерти. Деторождение же, хотя и ценное для общества, остается функцией естества, функцией устройства женского тела, и это действие вне пределов, доступных контролю. Деторождение, вскармливание грудью как бы и не деятельность вообще, поскольку не содержит планов.

Какая глубина! Однако не слишком ли много тут от себя? Не вырядили ли ученые мужи (некоторые дамы-интеллектуалки тоже) древних охотников мыслителями-экзистенциалистами или еще кем, помоднее?

Долг пола подчинял женщину, был кнутом, занесенным над нею, но этот кнут держала не «биология», не природа. История тому свидетель.

Когда жизненные ресурсы добывались охотой и грабительскими набегами, женщина действительно была порабощена своими родительскими функциями. Принося детей, она, к тому ж, создавала дополнительные трудности для общества, всех сил которого едва хватало, чтоб не погибнуть от голода. Своей расточительной плодовитостью она лишь увеличивала потребности, а потому, мучаясь очередным ребенком, не могла утешаться, что выполняет долг пола. Мужчина, только он, устанавливал равновесие между производством и воспроизводством и, конечно, делался хозяином положения.

Неприкаянным ордам детеныши были обузой и ничем больше. Не знав собственности, они не знали забот о будущем: нечего было после себя оставлять. Лишних детей убивали. Шотландский историк Д. Ф. Мак-Леннан в изображении свадебных обрядов похищения невест обнаружил также, что наряду с этим был обычай убивать и девушек — лишних едоков, не годных ни для войны, ни для охоты.

Орда кочевников, жившая сегодняшним днем, зависимая от охотничьей планиды, детьми тяготилась, родительниц не жаловала. Но племена, освоившие земледелие, оседлые, смотрели уже иначе. Прибавление рода — будущий работник, наследник, продолжатель. Что было женской неполноценностью, теперь непостижимый высший дар.

Обожествленное призвание не изменилось по существу, и природа женских способностей осталась прежней. Но профессиональный преферендум меняется. Все меняется. Хотя все осталось прежним — эволюционная логика разделения полов и прочее.

Рассуждение о двух типах деятельности надо переворачивать задом наперед. Если австралийский абориген-мужчина только «сражается, охотится, удит и отдыхает», то женщина, на которой лежат хозяйственные, домашние работы, размышляет, высчитывает, планирует жизнь.

У туарегов (племя в Западной Сахаре) женщина независима от своего супруга, которого может прогнать по малейшему поводу, отмечает Лафарг в «Очерках истории культуры». Она приходит и уходит, когда ей заблагорассудится. «Эти общественные институты и вытекающие отсюда нравы чрезвычайно развили туарегскую женщину. В среде магометанского общества ее ум и энергия поражают. Она выделяется и в физическом отношении, Она проезжает сотни километров на спине верблюда, чтобы попасть на праздник. В скачках она сравняется с самым отважным наездником пустыни. Достойно ее глубокое уважение к образованности… Женщина играет самую значительную роль в легендах страны».

Охотник-воин был интеллектуально ниже женщины-матери. Опережающее развитие женского мозга свидетельствуют Греция, Малая Азия, Индия, Египет, где женщина была раньше обожествлена, чем мужчина. Первые изобретения в искусствах и ремеслах, за исключением обработки металла, сделаны женщиной. Дионисий Галикарнакский, греческий историк второй половины I века до нашей эры, пишет, что в Египте мужчины носят ношу на голове, а женщины на плечах, женщины уходят на рынок и занимаются торговлей, а мужчины остаются дома и ткут… Чехи увековечили в своих легендах трех дочерей Крака[39]. Каза вводит медицину и вообще науку, Тета устанавливает религию и определяет культы, Любуша заботится о благосостоянии общества, учреждает суды. У славян олицетворением государственного ума была Ольга. Перед ней пасуют даже греки, эти тонкие хитрецы. «Переклюкала меня еси Ольга», — говорит ей император. Не был и силой обделен женский пол. Былины рассказывают, как сам на сам встретились в чистом поле Настасья Микулишна и Добрыня Никитич. Удары молодца воительница сравнивает с укусами комара. Сдергивает Добрыню Микулишна с коня и прячет в мешок, не ведая, что посрамила богатыря. Саввишна, жена Ильи Муромца, узнав, что на Киев напал Тугарин, «оделась в платье богатырское, не забыла лук, колчан с собою взять и поехала к городу Киеву, к князю Владимиру». Ее приняли за Илью, и Тугарин бежал.

Антагонизм между полами, возникший вместе с возникновением человечества, еще продолжается, — отмечает Лафарг. «На одной стороне мужчина, который с началом исторических времен относится к женщине с пренебрежением, берет ее под свою опеку и признает ее только как наложницу или домоправительницу. С другой стороны — женщина, которая, как показывают это религиозные обряды, доказывает мужчине, что она равна ему или даже выше его.

У некоторых насекомых, живущих коммунистическим обществом, у муравьев и пчел, самец — это блюдолиз. Его убивают немедленно после выполнения им акта оплодотворения».

«…Лафарг переусердствовал. Сопоставления с насекомыми только путают.

Мужчина ненадолго уступил свои суверенные права женщине… и природе. Культ плодоношения, возвысивший женщину, — крестьянский культ. В нем покорность таинственным силам зарождения и вызревания. Крестьянин не может руководить этим, он во власти и в полной зависимости. Главная опора матриархата — рабочая сила, прибывающая только из недр материнства. Но вот появляется другой источник — рабы. Их добывает мужчина. Зависимость слабеет. Ее подрывают и успехи в изобретении новых орудий труда, и появление новых ремесел… Мужчина первым вступит в сферу, где наживается собственность. Это сделает его первым. Не сразу, не скоро, но надолго. Рядом с богиней возникнет бог — сын или возлюбленный. Одну за другой унаследует он черты Матери. Зевс, несокрушимо сильный, женится на Метис, «самой мудрой из богов и смертных людей», и проглотит ее, чтобы перенять ее мудрость, поскольку умственные способности, по Гесиоду, были тогда уделом женщины.

Придя к власти, мужчина припишет себе все заслуги и все таланты. В своем реваншизме он дойдет до смешного.

У басков был обычай кувады. Когда жене время рожать, муж укладывается в постель, накрывается и начинает стонать. Приходят соседи поздравить его с благополучным разрешением от родов. Спектакли родов устраивались почти повсюду в Европе, Африке, Азии, Новом свете… и в новое время. Марко Поло наблюдал их в XIII веке в Китае, а Аполлоний (II век до нашей эры) рассказывает о народе, жившем у Черного моря: «Женщины рожают своих детей при участии мужей, которые лежат в постели, укутывают голову, стонут и плачут. Женщины же кормят и поят и купают их»… По примеру людей поступают и боги. Зевс рожает Афродиту, донашивает в своем бедре Диониса — мать будущего пьяницы Семелла умерла до рождения сына.

Когда мужская беременность станет потешать народ и компрометировать главу семьи, будет придуман другой способ отторжения родительских прав женщины. Эсхил в «Эвменидах» утверждает, что женщина всего-навсего выкармливает зародыш, внесенный мужчиной.

Обман природы с помощью предупредительных средств, который особенно распространился с изобретением вулканизации каучука в 1840 году, ослабил биологическое бремя женщины. Благодаря этому, а также по мере смягчения нравов мужской шовинизм делается тоньше. Женщину то загоняют на пьедестал, чтоб любоваться, какой мужчина рыцарь, то делают драгоценной куклой, чтоб показать, какую роскошь может себе мужчина позволить. Социальные причины выдвигают в повестку дня «женский вопрос». Получив правовое и всякое прочее разрешение — официальное, вопрос этот зачастую уходит в область нравственно-этических установок. Равенство в различии, женский профессиональный преферендум — не более чем средства, которыми прикрывают объявленную вне закона идею о мужской исключительности…»