Путями Великого Россиянина - Александр Иванченко

«Этот чёрный костюм, блестящий, как отполированный лабрадор, придавал маленькой, спокойной фигуре Свердлова ещё больше монументальности, солидности очертания. Действительно, этот человек казался алмазом, который должен быть исключительно твёрд, потому что в него упирается ось какого-то тонкого и постоянно вращающегося механизма».

Надо полагать, сравнивая твёрдость характера Свердлова с алмазом, А. В. Луначарский имел в виду его директиву от 29 января 1919 г. о поголовном истреблении более чем двух миллионов донских казаков («Москва», 1989, №2, стр.149–150).

Очерк «Моисей Соломонович Урицкий», стр.97:

«И тут Урицкий опять оказался добрым гением...» Стр.100:»... сколько в нём было великодушия и как умел он необходимую жестокость и силу сочетать с подлинной добротой...»

Здесь, коль скоро сочетание «необходимой жестокости и силы» с «подлинной добротой», подразумевается, вероятно, главное кочегарство Урицкого в кровавой петроградской бане, устроенной по приказу Овсея-Герши Ароновича Апфельбаума-Радомысльского-Зиновьева тысячам бывшим русским офицерам, которым, поскольку они добровольно сложили оружие, было велено стать на учёт для получения хлебных карточек и т.п., а затем... Далее – известно, «необходимой жестокостью и силой» Моисей Соломонович обладал в полной мере.

Очерк «В. Г. Короленко», стр.222: «Короленко был этически христианином, и, повторяю, тут ещё нет большой беды. Беда лишь в том, что все эти псевдохристиане (Толстой, Короленко и им подобные) принимают норму любви за нечто, могущее быть установленным сейчас же и зависящим только от доброй воли...»

Должно быть, потому, что в этом вопросе они с Короленко «резко разошлись», как говорит А. В. Луначарский, он и оставлял без ответа кричащие душевной болью письма Владимира Галактионовича («Новый мир», 1988, №10, стр.198–218) о зверствах в Полтаве «совдеповцев», о которых восторженно писал некий М. Коган в харьковской газете «Коммунист» за 12 апреля 1919 г.:

«Еврейский народ есть истинный пролетариат, истинный интернационалист, не имеющей родины. Без преувеличения можно сказать, что великая социалистическая революция сделана именно руками евреев. Разве тёмные, забитые русские крестьяне и рабочие массы могли бы сами сбросить с себя оковы буржуазии? Нет, именно евреи вели русский пролетариат к заре интернационализма. Не только вели, но и сейчас советское дело находится в их надёжных руках. Мы можем быть спокойны, пока верховное руководство Красной Армии принадлежит товарищу Льву Троцкому. Правда, евреев нет в рядах Красной Армии в качестве рядовых, зато в комитетах и совдепах в качестве комиссаров евреи смело и бесстрашно ведут к победе массы русского пролетариата...»

Какой там Короленко, что он со своей этикой христианина понимает, когда в Полтаве, как и везде, «советское дело находится в надёжных руках»!

Владимир Галактионович, отсылая наркому просвещения письмо за письмом, всё более и более взывая к его милосердию, конечно, не мог себе представить, что его земляк, казавшийся таким блестящим интеллигентом и эстетом, в христианское богостроительство просто играл, когда оно ему, очевидно, было необходимым из каких-то соображений. Не мог представить прежде всего потому, что действительно являлся не столько «этически христианином» (здесь Луначарский по-своему прав, называя такие великие умы России, как Лев Толстой и Короленко, «псевдохристианами»), сколько во всей своей жизни неукоснительно руководствовался нормами исконной российской нравственности, не писанный, но обязательный даже для мало-мальски просвещённого русского человека кодекс которой Луначарскому, если судить по его многочисленным сочинениям и поступкам, был чужд и непонятен. Владимиру же Га- лактионовичу, как опять-таки верно отмечает Луначарский, «чуждо было фарисейство», то есть как раз то, чем сам Анатолий Васильевич, если внимательно проанализировать его творчество и биографию, руководствовался всегда и во всём в первую очередь. Примеров тому можно привести сколько угодно. Вот один из наиболее характерных.

В 1921 году А. В. Луначарский вместе с будущим академиком М. Н. Покровским начали Издавать журнал «Печать и революция», первый номер которого открывался статьёй Анатолия Васильевича «Свобода книги и революция».

Человек, «в ряде пламенных страниц» до сих пор отвергавший все и всяческие оковы, ратовавший за безусловную и ничем не ограниченную свободу, теперь пишет:

«Идея революции в большинстве умов прочно связана с идеей свободы... революция обыкновенно соединяется с классической формулой XVIII века: торжество свободы, равенства и братства. Свобода на самом первом Плане. Между тем, на самом деле ни одна революция не создаёт режима свободы и не может его создать. Революция есть гражданская война, неизменно сопровождаемая войною внешней. Латинская пословица не даром говорит: «под звон оружия молчат законы», и |под звон оружия молчит искусство...»

Как мы знаем, в 1921 году гражданская война в нашей стране уже закончилась. Покончено было также с интервенцией. Однако А. В. Луначарский вспоминает о них, чтобы, рассуждая дальше совершенно в духе полемики фарисеев с Понтием Пилатом, доказать вредоносность всякого свободомыслия.

Неискушённый читатель может придти в изумление. Но, повторяю, для Луначарского это очень характерно. Таков у него на этот раз социальный заказ. Сколько бы вы ни копались в его сочинениях, вы не найдёте в них ни одного вполне самостоятельного суждения, ни одной оригинальной самостоятельной мысли. Он везде и всюду всенепременно ссылается на авторитеты: сегодня на швейцарского философа Рихарда Авенариуса, одного из основоположников махизма, завтра – на Г. В. Плеханова, послезавтра – на меньшевиков П. Б. Аксельрода и В. И. Засулич, ещё послезавтра – на Карла Маркса и В. И. Ленина в одном ряду с Фридрихом Ницше. Причём это вовсе не присуще молодости искания. Отнюдь, муж давно зрелый, опубликовавший в промежутках между этими шараханьями из крайности в крайность немало сочинений, претендующих на название учёных трудов, в том числе построенные на махизме Р. Авенариуса и «элитарных воззрениях» Ф. Ницше «Основы позитивной эстетики».

Однако каких-то собственных идей как не было, так и нет и, казалось бы, нет никакой логически оправданной последовательности в прыжках с одной идеологической платформы на другую. Но так лишь кажется. Своя логика у Луначарского есть, и с учётом развития политической жизни в Европе и России она прослеживается в его сочинениях достаточно чётко. Видны также его особые пристрастия и определённое постоянство.

Я не взялся бы писать его духовный портрет и судить об уровне его интеллекта. В своих статьях, публичных лекциях и книгах он сделал это сам не хуже, а может быть, и лучше Жан-Жака Руссо в его «Исповеди».

Сначала Луначарский – вдохновенный или, выражаясь его термином, пламенный толкователь тех идей, которые в данный исторический момент волнуют умы, либо попросту модны, затем выбор идёт между теми, чьи идеи сегодня более перспективны и могут оказать решающее влияние на ход исторических событий. В первом манит популярность, во втором... О, второе куда соблазнительнее! Тут же за туманом между настоящим и грядущим власть пре- держание проглядывает, важно только не ошибиться, вовремя сориентироваться и на всякий случай подремонтировать за собой мосты.

Вреднее всего здесь иметь, а более того высказывать собственные убеждения, но вместе с тем вести себя надо так, как бы они у тебя есть и ты смело их провозглашаешь, то есть быть «в русле» и в то же время всё подавать как бы от себя, как бы своё.

Не берусь дать определение людям, подобным Луначарскому, для этого пришлось бы написать отдельное исследование, поскольку они составляют собою целый класс людей, притом весьма и весьма многоликий. Они всё и вся на свете знают, обо всём с завидной непринуждённостью, либо пламенно ораторствуя, толкуют, с лёгкостью необыкновенной меняют свои взгляды, ибо при любых обстоятельствах не могут не быть «на гребне волны» или не числиться в «соратниках». Очевидно, поэтому они всегда категоричны, всегда непререкаемы, всегда всех и вся поучают, не имея глубоких познаний в общем-то ни в чём. Но всё это не значит, что они действительно лишены каких-либо твёрдых взглядов. Напротив, при всей своей переменчивости и многоликости они не меняют ни своих подлинных кумиров, ни своего истинного отношения к людям, ни избранных целей в том или ином их варианте. И в 1921 году, клянясь в своей верности марксизму и лично В. И. Ленину, написанную ещё в 1918 году работу Ильича «Пролетарская революция и ренегат Каутский» Луначарский совершенно игнорирует. Книга Каутского «На другой день после социальной революции» для него «и теперь замечательная и поучительная». Не перестанет он пропагандировать и Фридриха Ницше в самых восторженных тонах. Но ни единого доброго слова ни разу не скажет о России и русском народе. Показательный в этом отношении в тех же его «Силуэтах» очерк «Георгий Валентинович Плеханов».