Избранное - Василий Нарежный

Успокоясь несколько, я поднялся со скамьи и сказал:

«Тереза, Маша и ты, Клодий, пройдемся немного по деревне; а ты, Бернард, закажи хозяину изготовить для всех нас хороший обед. Судя по наружности, эта корчма лучше Фернандесовой, так надобно ожидать и угощения лучшего».

После этого началась паша прогулка. Ничего нет глупее и несноснее испанской спеси. Всякий бродяга носит предлинную шпагу, и владелец ветхой хижины и малого участка земли считает себя не менее гранда первой степени. Прошло около часа прогулки, как Бернард настиг нас и с превеликою важностью сказал: «Ваше превосходительство!

Дон Гусман де ла Кодонос, желая вам здравия и долгоденствия, покорно просит в содержимую в замке его гостиницу пожаловать откушать». — После сего он, отворотясь, захохотал во все горло и бросился назад скорыми шагами.

«Что бы эго значило?» — спросил я у Клодия. «Не знаю, — отвечал сей, — а думаю, что недаровое. Пойдем и узнаем». — Когда вошли мы в столовую, то я увидел, что все мои служители имели красные глаза и платками вытирали щеки.

После обеда, думал я, узнаю причину непомерной радости, и сел за стол, велев Терезе и Маше поместиться со мною.

Я выпил рюмку вина и сказал Клодию: «Ты, друг мой, все хорошо обдумал насчет нашего путешествия, но забыл, чго французскому дворянину испанские вина…» — Дверь отворилась, и степенный старик, похожий на иссохшую ель, вошел в сопровождении служанки, несшей огромную глиняную миску. Когда она поставлена была на стол, то дон Гусман де Кодонос, подошед с улыбкою, сказал: «Уверяю кавалерскою честию, что это истинно княжеское блюдо! извольте откушать, ваша светлость, этих бобов, вареных с оливковым маслом». — Я взглянул на него с удивлением и сказал: «Может быть, это княжеское блюдо и полюбится моим кавалерам, а мне, дон Гусман де Кодонос, прикажи подать что-нибудь другое». — Хозяин наморщился, отступил шага на два и сказал служанке: «Возьми, Марцеллина, и отнеси; а на место этого подай вторую перемену». — Марцеллина исполнила повелемное, и предо мной поставлено было сарачинское пшено, разваренное в воде и посыпанное изюмом. «Вот кардинальское кушанье», — сказал хозяин.

«Это кутья, — сказал я, — которую едят, поминая мертвых.

Марцеллина! подавай-ка третью перемену, а это прелатское блюдо предложи моим кавалерам. Неужели я попал в монастырь кармелитов босоногих?» — «Никак, — отвечал хозяин, — у меня гащивали высочайшие чиновники королевства и были весьма довольны; не понимаю, как ваша светлость…» Третья перемена состояла в жареных каштанах.

Я ахнул: «Что такое, дон Гусман де ла Кодонос, вы вознамерились меня и всех нас уморить с голоду?» — «Ах, господи! — сказал, вздохнувши, Гусман, — сколько испанские гранды снисходительны, столько французские взыскательны». — «Тут нет никакой взыскательности, дон Кодонос, — отвечал я снисходительно, — а простое требование, которое, конечно, может остаться и неисполненным. Как, например, не благодарить дона Маттиаса де Фернандеса за вчерашний ужин!» — «Маттиаса Фернандеса? — вскричал с крайним удивлением дон Гусман, — я бедняка этого довольно знаю и удивляюсь, что его ужин…» — «Да, — сказал я полусердито, — на столе у бедняка сего были баранина, цыплята, заяц, яишница, а не…» — «Праведное небо! — воскликнул дон Гусман со вздохом, — видно, вы околдованы были». — «Я разрешу эту загадку, — сказала Тереза с улыбкою. — Вчера, в обеденную пору, мы нашли у Маттиаса обед гораздо скуднее, чем здесь. Нам подано было дурное вино, черствый хлеб и кусок заплесневшего сыру, а вместо десерта несколько головок луку. Я также удивлялась, как вы, г-п маркиз, удивляетесь теперь; а более всего меня тревожила мысль, чем накормить малютку. Недоумение свое сообщила я хозяину, сказав, что на руках моих маленький французский маркиз, который луку есть не станет». — «А, а! — вскричал радостно Маттиас, — если так, то все к вашим услугам: дайте мне реалов с двадцать или тридцать да в помощь двух ваших кавалеров, то увидите, что дон Маттиас де Фернандес наделает чудес». — «Браво, — вскричал Петр, схватя его за руку, — пойдем же поскорее; у меня на руках все расхожие деньги. Никар, пойдем вместе».

Около часа не было об них слуху. Бедного малютку я потчевал хлебом, намоченным в вине. Наконец, мы увидели их, идущих по улице. Предводитель каравана сего Маттиас, неся на плечах крошню с курами и цыплятами, волок за рога большого барана, которого упорство было причиною к замедлению. У Петра за плечами был кузов с сыром и хлебом, а в руках лукошко с яйцами. Никар вез на тележке бочонок с вином, на верху коего прикреплена была корзина со всякими овощами и зеленью. Еще часа через два обед был готов, и мы были им весьма довольны. При выезде из той деревни Петр, давая Маттиасу целый червонец, сказал: «Смотри, хозяин, не прозевай. Сегодня к ужину или завтра к обеду будет к тебе знатный французский господин. На эти деньги приготовь для него стол, сколько можно лучший. Что ты скажешь?» — «Если бы ваш знатный господин был сам дофин, — отвечал он с восторгом, — то на эти деньги употчую его не хуже, чем в Версали или Фонтенбло!» — С этими словами мы отправились вперед.

«Так вот! — вскричал дон Кодонос с восторгом, — вот и отгадка, отчего ваша светлость не пошли в спальню, покушав хлеба с луком. Если благоугодио вам, чтоб и в моем трактире вы угощены были не хуже…» — «Клодий!» — вскричал я с нетерпением, — и этот верный слуга, схватя за руку дона Гусмана, потащил из комнаты, а за ним и все мои служители последовали. Около трех часов мы никого не видали, и я начал выходить из терпения, как вдруг явился дон Кодонос с торжествующим видом. Шедшая за ним служанка была одета гораздо чище, чем прежде. Начался обед и я должен признаться, что он был и изобильнее, и вкуснее, и даже затейливее, чем вчера у Маттиаса. Обе сидевшие со мною донны очень довольны были и изъявляли благодарность хозяину; а он, ходя по комнате задравши голову, улыбался и закручивал усы.

Надобно было приготовляться в дальнейший путь. Дон Гусман, коему за труды и хлопоты щедро заплачено было, сказал: «Ваша светлость! до Байоны доедете вы не прежде как около полуночи и не найдете даже и того, что первоначально нашли у Маттиаса, то есть: ни хлеба, ни луку! Чтоб избавиться этого несчастия, осмеливаюсь представить вашей светлости, не благоугодно ли будет повелеть, чтоб двое из ваших кавалеров, отправясь теперь же в Байону, приискали хороший трактир, в котором можно б было хорошо поужинать и было б на чем отдохнуть?» — «Благодарю за совет, — сказал я с признательностью. — Петр, Никар! поезжайте с богом, и когда в городе все устроите, то один из вас пусть ожидает у городских ворот нашего прибытия».

Все устроено было по сему распоряжению, и в Байоне, во время двухсуточного нашего пребывания, мы находили в нашем пристанище все удобности жизни. До самого Мадрида не встречали никаких неприятностей, кроме небольших, сопряженных со всякою дальнею поездкою. Прибыв в эту столицу набожного и вместе спесивого народа, я остановился в доме, довольно удобном вместить меня со всем людством, ибо за два дня до моего приезда в город хлопотали о том Бернард и Клодий с утра до ночи. Целая неделя прошла сколько в отдохновении, столько и в расчетах. Надо было приискать несколько новых слуг, ибо Клод и я нарек я управителем всего дома, а остальными тремя обойтись никак нельзя было. К Терезе приставил я также служанку, ибо Марья, при первой удобности, должна была возвратиться к мужу. Как бы то ни было, только в продолжении недели мы совершенно отдохнули и устроились так, как будто в Мадриде несколько лет постоянно проживали.

Первый мой выезд был к французскому посланнику при Мадридском Дворе. Этот достойный муж принял меня очень ласково и весьма терпеливо выслушал повесть о моих приключениях, заставивших бежать из отечества. Подумав несколько времени, он сказал: «По моим мыслям, самое затруднительное в вашем положении обстоятельство есть то, что вы без ведома начальства оставили полк свой, а что всего хуже, оставили полк, расположенный на границе. Тестя вашего я весьма хорошо знаю. Он самолюбив, дерзок, но вместе с тем честен и неизменен в своих правилах. Совет мой будет состоять в том, чтоб вы уведомили его подробно о всем, с вами случившемся, и предоставили его справедливости исходатайствование всемилостивейшего прощения и дозволения возвратиться в отечество. Как скоро вы оное получите, то я обязанностью поставлю представить вас Двору Испанскому и уверен, что вы найдете при нем много таких особ, кон достойны всякого почтения; между тем дом мой прошу почитать своим».

Мы расстались с ним весьма приятельски.

Я думал и передумывал, каким образом писать к маршалу: употребить ли слог нежный, томный, умоляющий, какой приличен несчастному самоизгнаннику; или пламенный, резкий, непреклонный, изображающий человека твердого, оскорбленного, мало отмстившего за обиду, ему сделанную.