Щит побережья. Книга 1: Восточный Ворон - Елизавета Дворецкая

– Надо будить конунга… Да ну, мало ли что у них… Какое там – у них! Это уже у нас! Буди! А то поздно будет. Да и остальных… Я давно говорил…

Даг выскочил из-под одеяла и принялся торопливо одеваться на ощупь. На пороге встал Оттар Горбатый с поднятым факелом; еще прежде, чем он открыл рот, хирдманы зашевелились, стали поднимать головы, морщась и щурясь, ладонями прикрывая глаза от света.

– Конунг! – позвал Оттар. – Что-то неладное! К нам идет какой-то отряд…

– Какой отряд? – хрипло со сна, но решительно, без следа растерянности, спросил Стюрмир конунг. Его лежанка помещалась в самом дальнем углу, куда не доставал свет факела, и только пятно полуседой головы смутно белело в темноте.

– Непонятно! – крикнул из сеней еще один хирдман. – Идут от усадьбы конунга… Я на двор выходил и услышал. Будут здесь вот-вот.

– Закрыть ворота! – сразу приказал конунг и вскочил, разворачивая вынутое из-под изголовья платье. – Всем подниматься!

Ворота уже были закрыты, и воинам не требовалось много времени на сборы. К тому мгновению, когда тяжелые створки сотряс первый удар, обе дружины – Стюрмира конунга и Дага – были на ногах и готовы к бою.

– Эй! Стюрмир, зовущий себя конунгом квиттов, ты слышишь меня? – прозвучал из-за ворот громкий самоуверенный голос, который не так давно распевал на пиру песни в честь «Отца Отважных», «клена копий» и «липы льна».

– Я Стюрмир конунг, и никто из живущих не называет себя конунгом квиттов с большим правом! – крикнул Стюрмир в ответ, подойдя к самым воротам. – А ты кто такой, чтобы сомневаться в этом? – спросил он, хотя и сам узнал своего соперника.

– Я – Рагневальд сын Торлейва, по прозвищу Наковальня! – прозвучал горделивый ответ. – И вот что я тебе скажу, Стюрмир, зовущий себя конунгом квиттов. Если ты конунг Квиттинга – то отправляйся к себе на Квиттинг. Здесь, в земле слэттов, тебе нечего делать! Твой корабль готов! Открывай ворота, и мы проводим тебя на твоего «Рогатого Пса». А перед этим ты принесешь клятву, что не станешь требовать себе в жены дочь Хильмира конунга и не станешь даже мечтать о какой-нибудь помощи для себя.

– Твоя голова глупее той наковальни! – рявкнул оскорбленный Стюрмир конунг и схватился за меч. – Кто ты такой, чтобы ставить мне условия!

– Посмотрим, чья голова глупа! – прокричал Рагневальд. Первый же грубый ответ Стюрмира выпустил наружу то озлобление, которое Рагневальд давно копил против чужака, и он заорал, уже не пытаясь даже для вида хранить невозмутимость: – Если ты не сделаешь этого, то вовсе не выйдешь из твоей Волчьей Норы! Мы спалим тебя, так лисицу! Трус! Рохля! Сонный лентяй! Это говорю тебе я, Рагневальд сын Торлейва! Ты уже убедился, что я никогда не отступаю!

– Так и ты убедишься, что я не отступаю! – закричал в ответ Стюрмир. И более сдержанного человека вывело бы из себя столько оскорблений, да еще выслушанных при дружине, а Стюрмир кипел негодованием настолько, что готов был головой вперед броситься на ворота. – Давай померяемся силой в честном бою! Хвастливый болван! Больше тебе никого поносить не придется!

Он шагнул к воротам, рванул засов; хирдманы сделали движение, будто хотели его удержать, но не посмели. Однако, когда засов упал, ворота не поддались: они были подперты чем-то снаружи.

– Слишком много тебе чести – погибать в честном бою! – крикнул из-за ворот Рагневальд. Отделенный лишь толстой доской, он был так близко, что без преграды его можно было бы достать лезвием меча, и все же Стюрмир не мог до него добраться. – Подлый попрошайка! Я назвал тебе условия, и тебе придется выбрать из них. Или ты даешь мне те клятвы, что я сказал, и убираешься восвояси, или ты сгоришь со всеми своими рабами! Это как раз то, чего вы заслуживаете!

Стюрмир конунг в ярости выхватил секиру и с размаху рубанул воротные створки. Такого оскорбления он не мог перенести: ему, конунгу, отмеченному сединой и славой, предлагают сдаться и уехать опозоренным!

– Руби! – хрипло и отрывисто кричал он. – Руби! Мы выйдем отсюда! Выйдем и посчитаемся с этим наглецом!

Хирдманы взялись за секиры и сообща налегли на ворота. Трещало дерево, лезвия звякали о железные полосы, которыми были окованы толстые доски. Ворота отплевывались колючей щепой, но стояли прочно. Надежность усадьбы, бывшая таким преимуществом, превратила ее в западню.

Люди Рагневальда быстро поняли, какой ответ им дан. Впрочем, другого никто и не ждал. Снаружи слышался шум, возня, а потом над стеной вдруг ярко полыхнуло пламя. Рагневальд велел прихватить с собой солому и смолу. Через бревенчатую стену двора полетели пылающие головни, целые поленья. Потянуло густым дымом, запахом горящей смолы. В щелях изрубленных ворот полыхнуло пламенем. Прикрывая руками опаленные лица, квитты с криками отшатнулись.

Даг отскочил тоже, сжимая секиру. Рубить было больше невозможно – стремительно разгоравшийся огонь не подпускал к воротам. Бестолково топчась на месте, Даг огляделся. Мысль его лихорадочно искала выход. Огонь не дает квиттам проложить широкую дорогу на волю, а если они этого не сделают, их положение безнадежно: раньше или позже слэтты сумеют поджечь все дворовые постройки, оставаться здесь станет невозможно, а всякого, кто попытается выскочить, встретят мечи и копья слэттов. Горящие, ослепленные люди будут выскакивать из усадьбы прямо на клинки. И будут перебиты все до единого, не сумев даже прихватить с собой кого-то из врагов. В том самом месте, куда приплыли по своей воле в надежде на помощь!

– Рубите стену! – распоряжался Стюрмир конунг, и его лицо в свете пламени горящих ворот выглядело диким, яростным, страшным. Он не тратил времени на раздумья, ему нужно было действовать, биться! – Рубите стену, все рубите! – кричал он, широко размахивая секирой. – Мы прорвемся! Ищите бревно! Высадим из стены пару бревен! Тюр и Глейпнир!

Голоса квиттов подхватили боевой клич, и Даг кинулся рубить вместе со всеми, не задумываясь, куда же они «прорвутся». Уверенная, яростная сила конунга толкала вперед, наполняла слепой и горячей жаждой битвы, а там будь что будет! Все в нем кипело от дикого возбуждения, чем-то похожего на нетерпение: он сознавал, что погибнет, если не отдаст ради спасения все силы, и стремился отдать их как можно скорее и полнее. Ему хотелось сделать как можно больше, взять на себя самое трудное, кого-то спасти… да ладно, хотя бы с честью выдержать свою долю, чтобы не стыдно было глядеть в глаза отцу – если действительно прорвутся, или Одину – если нет.

Сильный гул трепещущего под ветром пламени, треск дерева, беспорядочные выкрики, метание огненного света и резких теней, порывы жара и холода зимней ночи кружили голову, томили ощущением сна. Даг неистово рубил, не замечая, кто вокруг, и бревно уже шаталось, но тут огонь снаружи поднялся по стене и вдруг порывом, как жадный драконий язык, лизнул воздух над головой. Измочаленное бревно запылало как пучок соломы, у Дага затрещали волосы на голове, дыхание перехватило. Кашляя, он отскочил, захлопал себя ладонями по волосам. Из пламенеющей щели, им же самим вырубленной, вылетело копье, ударило потоком раскаленного ветра. Рядом кто-то хрипло вскрикнул.

– А ну пустите-ка меня! – прогудел позади низкий голос, и к стене, раздвигая хирдманов, протиснулся Вальгард.

Берсерк держал в одной руке свою секиру, а в другой – огромный красный щит. Дагу мельком вспомнился тот день на Седловой горе, когда Вальгард вот так же, щитом вперед, выводил их из леса взбесившихся духов. Сейчас это казалось ненастоящим, придуманным. Мелькнуло в памяти лицо Хельги, и Даг чуть не зажмурился от отчаяния. Какая-то неудержимая река стремительно уносила его прочь от нее, грозя разлучить навеки.

– Да куда ты со щитом – не видишь? – Кто-то указывал Вальгарду на стену, которая лучше щита закрывала врагов от их оружия.

Но Вальгард, никого не слушая, встал со щитом прямо напротив горящих ворот и гулко запел:

Выкован щитОгромный, как туча,Прочный, как горы,Широкий, как море, —Чаша валькирий!Гёндуль и СкёгульМчат с выси кубокПлеска железаИ воронов браги!

Не слишком складная, безо всяких правил сложенная – какие уж тут правила! – эта песня звучала беспорядочно и дико, но сам голос Вальгарда придавал ей такую силу, что волосы шевелились от жути. Рев огня, гул ветра, треск дерева и жадный звон железа вплетались в песню, то заглушая ее, то снова пропуская вперед, точно голос Вальгарда ломился через лес, через горы, через бури, врастая в шум стихий и черпая из него силу. Смысл разобрать было трудно, ухо с трудом выхватывало отдельные слова, но у каждого из слышавших песню вдруг прибавилось сил. Это вихревой огненный поток подхватывал и нес на драконьих крыльях, дарил ощущение бессмертия, неуязвимости – давал то, что составляет основу силы берсерка. Берсерк, как зверь, не знает о том, что смертен.