Богорождённый - Пол Кемп

Васен выбрался из–за щита, дьявол бросился на него — сплошь когти, клытки да ярость. Васен приготовился и ударил щитом слева направо, когда дьявол достиг его. Пластина из дерева и металла вспыхнула светом, вонзившись в голову и шею дьяволу, прижав его к стене у очага. Изверг корчился, кусался и царапался, пытаясь пробраться за щит, но Васен надавил всем своим весом на по–прежнему пылающий светом щит и придавил чудовище к стене, снова и снова вонзая в него Клинок Пряжи. Без всяких усилий меч погружался в шкуру дьявола. Изверг корчился, вопил, пока меч снова и снова пронзал его внутренности. Из разорванных кишок сочился ихор. Когда, наконец, чудовище стихло и замерло, Васен позволил туше упасть на пол и вырвал свой меч. Позади пылала его кровать. Некоторые части аббатства тоже были охвачены пламенем, и не было способа его погасить. Вскоре пламя охватит здание целиком.

Ему нужно было найти Оракула.

Он посмотрел на свой щит, по–прежнему слабо сияющий, и на истекающий тенью меч. Тени свивались в линию, которая выползала из комнаты и сворачивала на восток.

Путеводная нить, подумал он и улыбнулся, вспомнив Орсина.

Не оглядываясь на свою пылающую келью, комнату, которая почти тридцать лет служила ему пристанищем, он пошел за линией тени, источаемой Клинком Пряжи, торопясь в гробницу святого Абеляра.

Зиад быстро шёл по тёмному аббатству. По пути он встретил двух дьяволов, которые, наверное, проникли внутрь через верхнее окно.

— За мной, — приказал он, и дьяволы пошли следом.

Свет сочился на лестницу в восточной башне, свет, который он увидел снаружи. Дьяволы тихонько зарычали. Не останавливаясь, Зиад и дьяволы поднялись по ступеням. Проход вёл в круглую успальницу.

В центре помещения стояло два гроба, но Зиад видел лишь хрупкого старика рядом с ними. На нём были затейливые красные и жёлтые одежды старшего жреца Амонатора. Его глаза светились оранжевым, и когда их взгляд упал на Зиада, тот остановился.

— Оракул, — сказал Зиад.

Рука старика потянулась к священному символу, висевшему на шее — солнце и роза.

— Ты знаешь, кто я? — спросил Зиад, проскользнув в комнату. Дьяволы следовали по бокам от него.

Оракул смотрел на него. Сияющие глаза не мигали.

— Я знаю, что ты такое.

— Тогда ты знаешь, зачем я здесь.

— Ты пришел, чтобы послужить силам за гранью твоего понимания, — ответил Оракул.

Уверенность старика осадила Зиада. Дьяволы зарычали, их когти заскребли по полу.

— Мне нужен ответ на вопрос, старик.

Оракул слабо улбынулся, отвёл взгляд от Зиада, чтобы задумчиво посмотреть на вырезанный на крышке гроба образ женщины.

— Она так и не вышла замуж за другого. Женщина, чей облик здесь изображён. Её звали Джиирис. Я уверен, что она никогда и не любила кого–то другого. Она посвятила свою жизнь служению, но прожила её в одиночестве.

Зиад положил ладонь на хребет сопровождавшего его дьявола. Оракул был безумцем? Или он ожидал вопроса Зиада и таким образом на него ответил?

— Похоже, нам всем приходится приносить жертвы, — сказал Оракул.

— Меня это не волнует. Где сын Эревиса Кейла. Скажи мне. Если он жив, назови мне место. Если он мёртв, скажи, где я могу найти тело.

Когда Оракул не ответил, Зиад добавил:

— Скажи мне, и тебе не причинят вреда. Но будь уверен, я получу ответ — так или иначе.

— Я давным–давно смирился с тем, что мне причинят вред. Я видел это во сне. Но это были хорошие сто лет.

Оракул повернулся и посмотрел на другой гроб.

— Ты узнаёшь изображённое здесь лицо, Зиад из Тэя?

— Ты знаешь моё имя?

— Посмотри на него и делай то, зачем пришёл, — сурово сказал Оракул. — Ты ведь узнаешь его, да?

Зиад осторожно взглянул на образ, вырезанный на крышке гроба. В нём поднялась ярость, когда он узнал его. Боль навеки запечатлела это лицо в его памяти. Обрубок пальца заныл. Проклятье внутри него заворочалось.

— Абеляр Корринталь, — сказал он, и слова вырвались наружу шипением, а шипение превратилось в кашель.

— Он был моим отцом, — сказал Оракул, снова посмотрев на Зиада. — Хорошим человеком. Святым человеком. Совсем не таким, как ты, Зиад из Тэя.

Кашель Зиада усилился вместе с его яростью. Он почувствовал в животе отвратительную, копошащуюся массу, желавшую лишь воплощаться. Его проклятие началось сто лет назад, но всё это время его удавалось сдерживать. Он не позволял проклятию исполниться. Он должен был освободиться прежде, чем Ад сумеет заполучить его.

— Тогда у меня найдётся кое–что для тебя, когда мы закончим, сын Абеляра, — сказал Зиад в промежутках между кашлем и судорожными вздохами. Чёрные капли посыпались на пол. — Сын, сын Эревиса Кейла, где он? Скажи мне немедленно, иначе я заставлю тебя страдать!

Дьяволы жадно зарычали, услышав это.

Светящиеся глаза Оракула посмотрели на Зиада.

— Ты не найдёшь его, Зиад.

— Это ложь! — крикнул тот. — Ты лжёшь!

Он больше не мог сдерживаться. Он бросился через комнату, дьяволы — следом.

Оракул не шевельнулся, и Зиад схватил его за одежду и начал трясти хрупкое тело, с каждым словом разбрызгивая вокруг чёрные капли желчи.

— Лжец! Лжец!

Оракул покачал головой. Его лицо ничего не выражало.

— Я говорю о том, что вижу. Ты не найдёшь его.

Далёкий крик раздался в другой части аббатства. Недалеко.

— Оракул! — крикнул голос.

— Ты не найдёшь его, Зиад, — повторил Оракул, улыбнувшись Зиаду в лицо. — Потому что это он нашёл тебя.

Больное тело Зиада покрылось гусиной кожей.

— Что? Что ты сказал?

— Он нашёл тебя.

Снова раздался голос ниже по лестнице.

— Оракул!

— Значит, я освобожусь от этого прямо сейчас, — сказал Зиад и отшвырнул от себя Оракула.

— Нет, — ответил Оракул. — Ты никогда не будешь свободен. Твоё тело будет зеркалом твоей души. Такова твоя судьба, Зиад.

Ещё один крик, в этот раз ближе.

— Оракул!

Тьма, копошащаяся в животе у Зиада, подступила к его горлу, заставила закашляться, задохнуться. Он вцепился в раздувшийся живот и закашлялся, извергая из себя плотную ленту мерзости — прямо на пол, оскверняя солнце Амонатора. Поблескивающая лента осталась лежать вонючей массой разложения — Ад, родившийся в его кишках и исторгнутый в мир. Он смотрел на него, пока в голове крутились слова Оракула.

Ты никогда не будешь свободен. Никогда не будешь свободен.

Эти слова погасили ту немногую человечность, что ещё оставалась в нём. Зиад хотел смерти Оракула. Он хотел сжечь аббатство.

— Убейте его! — приказал он дьяволам, махнув на Оракула. — Разорвите на части!

— В этом тебе тоже будет отказано, — сказал Оракул, и прежде чем дьяволы прыгнули, луч яркого света ударил через прозрачный свод потолка, упал на лицо Оракула, окутав его чистым сиянием. Кожа старика стала полупрозрачной в этом свете, обрела розоватый оттенок. Он положил тонкую, жилистую руку на гроб Абеляра.

Дьяволы зарычали, но не бросились на него.

— Убейте его! — завопил Зиад.

Луч угас, а вместе с ним — и свет в глазах Оракула. Его лицо расслабилось, стало каким–то детским. Рот приоткрылся и расползся в глупой улыбке. Он сказал единственное слово — голосом дурачка, а не церковного лидера, не главы аббатства, которое целый век было светом во мраке.

— Папа, — сказал Оракул.

Дьяволы заворчали и рванулись вперёд. Оракул закрыл глаза и начал падать, но прежде чем он ударился о пол, дьяволы ударили в его тело. В него впились когти и клыки, раздирая одежду, разрывая плоть. Кровь лужей растеклась по полу.

Дьяволы жадно упивались кровавым месивом, пыхтели, фыркали, но потом начали выть, а затем и визжать, когда их плоть задымилась. На когтях и мордах засияла кровь мёртвого Оракула. Они завертелись, будто обезумев, рыча, завывая, плюясь, пытаясь стереть с себя кровь. Их шкуры зашипели, пошли пузырями, расплавляясь. Они взвизгнули в последний раз, когда кожа сползла с их костей, шипы дождём осыпались на пол, а органы растеклись в зловонную массу.

Зиад мог лишь смотреть на это, загипнотизированный, напуганный. Даже в смерти Оракул осуществил свою последнюю месть.

Ярость поднялась в нём, ненависть, темнее и злее даже, чем желчь, которую он оставил на полу, ненависть к Абеляру, к Оракулу, к себе и к тому, во что он превратился, ненависть за то, что осмелился надеяться.

— Оракул! — раздался третий крик снизу, наверное, у основания лестницы.

Зиад повернулся и пнул то, что осталось от тела Оракула — один раз, два, три, снова и снова, рискуя разделить судьбу дьяволов. С ним ничего не произошло, и он вошёл во вкус, выпуская свою ярость. Ломались кости, расходилась плоть, и кровь вытекала из тела, как из тряпичной куклы. Но эта вспышка только раздула его ярость, а не приглушила её. Он закашлялся, снова почувствовал шевеление в кишках, но ему было всё равно. Он смотрел на образ Абеляра Корринталя, вырезанный в деревянной поверхности гроба. Мирное выражение. Он плюнул на образ, ударил по дереву кулаком. Его кожа разошлась, и кровь запятнала лик Абеляра.