Разочарованный странник - Катя Стенвалль

Чтобы попасть в школу, ему требовалось проделать неблизкий путь. Его семья жила отдельно от всех, за болотом, и нужно было сперва пройти на лыжах до шоссе, там сесть на школьный автобус и приехать в деревню. Утти это удавалось не всегда. Если он по какой-то причине опаздывал на автобус, то этот день был потерян для школьных занятий и можно было возвращаться домой. Автобус ходил раз в день. Если на улице была пурга, ливень или сильный мороз, Утти не решался отправиться в такое рискованное путешествие. Иногда посреди урока вдруг открывалась дверь и заходили его родители, ни слова не говоря и ни на кого не глядя. Тогда Утти вставал и уходил вместе с ними. Это означало, что они по какой-то причине оказались в деревне и собрались ехать домой, ну и сына забрали заодно, чтобы уж сделать два дела одновременно.

Утти Умма сидел на первой парте и постоянно вырезал из дерева домики. Приносил с собой в школу нож и дерево и вырезал целый день напролёт. Если его о чём-нибудь спрашивали, он отвечал: «Не знаю».

Количество домиков множилось. За день он мог сделать с десяток. Складывал их в кожаный заплечный мешок и уходил. Учителя поставили на нём крест. Сначала пытались жаловаться родителям, но оказалось, что те не сильны в шведском. Пытались его стыдить — без толку. Остальные дети попробовали бить Утти. Но он так отчаянно и жестоко сопротивлялся, будто на карту поставлена его жизнь. Не считался ни с чем, дрался как сумасшедший, раздирая в кровь всех вокруг, и от него отступились.

В итоге все отстали от Утти, он получил возможность тихо сидеть за первой партой и вырезать домики.

Когда мальчику исполнилось десять лет, стало ясно, что писать и читать он никогда не научится, и его перевели в соседнюю саамскую школу. Утти и его родители восприняли это без эмоций. Говорят, там он продолжал делать то же, что и всегда.

Однажды под Рождество разбили рынок на главной площади. Хотя это нельзя назвать площадью. Перекрёсток двух главных улиц в деревне: Центральной и Торговой. Зимой на севере много туристов, на лыжах катаются. Может, и купят какие-нибудь товары народного промысла. Выставили лотки, на них сушёная оленина, копчёный лосось, тапки из оленьего меха, всякая бисерная мишура. Пришёл Утти с большим мешком, встал и выставил деревянный домик на вытянутой руке. Сто крон. За день он продал все домики.

Когда ему исполнилось тринадцать лет, он зарегистрировался как частный предприниматель, оформив бумаги за подписью мамы и папы. Зарегистрировался бы и раньше, да местная администрация сочла этот шаг несерьёзным. Сейчас Утти Умма — самый богатый человек в деревне. У него есть всё. У его семьи четыреста оленей, восемь саун, двадцать снегоходов и пять коптилен. Выдал замуж четырёх сестёр, достойно схоронил восьмерых бабок. Утти продолжает вырезать деревянные домики и продаёт их туристам по сто крон. Он уже стал местной достопримечательностью, и с ним фотографируются японские туристы.

Октябрь 2008 года

Русские туристы

Совершенно похмельные люди с серыми лицами еле-еле сходят утром с парома. Они бредут по терминалу «Викинг Лайна», а впереди бежит экскурсоводша, и ей не менее плохо, чем самим отдыхающим.

Мои знакомые приехали на день в Стокгольм, и я их встречаю. Их поездку никак не назовёшь приятным отдыхом. Ночь в автобусе, следующем из Петербурга в Хельсинки, стояние на границе, день в столице Финляндии с посещением максимума музеев, ночь на пароме, потом день в Стокгольме, ещё одна ночь в автобусе, Копенгаген, поход в театр, и обратно по тому же маршруту. Неслабая нагрузка для пожилых людей! Причём вся группа состоит из пенсионеров. И зачем только они решились на такую поездку?

Мои знакомые (назовём их дядя Сеня и тётя Лена) остановились в стороне от толпы и растерянно озираются. Они выглядят очень устало, но улыбаются. Мы обнимаемся и дальше уже идём вместе. Решено, что я поеду с ними на экскурсию и по дороге мы поболтаем.

Автобус старый, грязный, тесный. Сиденья допотопные, с низкими спинками: не облокотиться и не поспать. Багажного отделения нет, и сумки приходится держать в руках. Пахнет бензином. На чумазых окнах висят розовые занавесочки. Автобус выезжает с паромного терминала и едет через промзону. Почему-то именно в это утро зарядил дождь, всё кругом какое-то особенно серое и неприглядное. Стокгольм выглядит непрезентабельно, на улицах мокро и гадко. Мне даже стало обидно, что не удастся показать город с наилучшей стороны. А ведь до этого целую неделю стояла замечательная золотая осень!

Я говорю:

— Вы не подумайте, у нас не всегда так мерзко, это просто сегодня день такой.

Но дядя Сеня с тётей Леной с интересом смотрят в окно, и это меня немножко успокаивает.

Мы разговариваем о том о сём, они передают мне посылку из дому: палку колбасы, русские кроссворды и таблетки, которых не купить в Швеции. Словом, то, что среди моих здешних друзей ценится на вес золота. Я улыбаюсь, представляя, как приду вечером домой и съем колбасу — всю сразу, в одно лицо.

Сзади нас устроились два мужика, от которых ужасно воняет перегаром. Они прихватили с собой бутылку и начинают опохмеляться прямо здесь же. Слева от нас сидят ещё два мужика, которые оказались не столь предусмотрительны и теперь обсуждают, как бы им слинять из автобуса, найти магазин и купить чего-нибудь.

Экскурсоводше, кажется, не до шуток. Скрыть своё состояние она не может, тяжело вздыхает и шепчет в микрофон: «Ох, Господи, что ж такое…» Её мутит, она не может стоять спиной по ходу автобуса, поэтому извиняется и садится на переднее сиденье. Но, так или иначе, экскурсию провести надо, как бы плохо ей ни было. И вот раздаётся её хриплый голос:

— Итак, мы въезжаем в город Стокгольм…

Почему-то она говорит «Стохолм». С сильным ударением на оба «о». Вот так: «СтОхОлм».

— Этот город очень красивый, очень старинный и очень культурный. (Господи, плохо-то как…) В городе СтОхОлме много старинных домов и улиц. И дворцов. Посмотрите направо, вы увидите дом, построенный в 1761 году, его площадь занимает семьсот квадратных метров, крыша весит четыре тонны, а всего в нём насчитывается пять этажей. (Господи, да что ж такое…)

Экскурсоводша открывает бутылку воды и пьёт, бульканье усиливается микрофоном.

— Теперь посмотрите налево. Вы увидите дом восемнадцатого века постройки, его фундамент занимает двадцать метров квадратных, и он насчитывает пятнадцать метров в высоту. А вот это — чурка! Да-да, не смейтесь, так по-шведски будет «церковь». Чурка святой Биргитты.

В автобусе слышен дружный смех. Пассажиры повторяют:

— Чурка! Ха! Ты слышал, Толян? По-шведски «церковь» будет «чурка». Прикинь! Вот бы у нас в Москве так назвали! Ну, вообще!