Прощай, Атлантида - Владимир Шибаев

"Лежит где-нибудь, зараза, заложенная в папочку с торжественными адресами, или между снимками любимых породистых борзых", – не без удовольствия выругался поисковик. В небольшой, видно, служебной кухоньке, он, включив свет, налил себе минеральной из початой бутылки, сел на табурет и замер, предвкушая поражение.

Беззвучно отворилась дверь, и в кухоньку вступила девица, ряженая в розовый, небрежно накинутый на розовые плечи пеньюар.

– А ты что тут делаешь? – без особого удивления скривилась девица, поправляя пеньюар и наливая себе тоже воды. – Ты же ведь щедрый больной глазник, с одним приболелым глазиком. А в таких домах чего только не насмотришься. Лишнего, – добавила медсестра Алевтина.

– Я, наверное, гость, – смутился географ. – И Вы тоже гость?

– Гость – в горле кость, – скривилась медичка. – Ты ведь дневной гость, а ночью ты шатун. А я, – потянулась она сладко, – днем в спячке, а ночью гость. Дежурная медсестра, чтобы кто-нибудь из Вас, буратинок, об собственный нос или коллекционное оружение не покарябался и отравы не пережрал. Компрессы, клизмы, памперсы, равномерный вдох-выдох. Ну, знаешь? – и она показала руками не вполне похожее. – Три года уж тут по вызову, задолбали с обмороками и мигренями. А что, жрать-то надо.

– Так, может, Вы знаете, – неожиданно влепил Арсений. – Хозяин предлагал, днем, подойти в комнату, кабинет, его личную. Где фотография, крупная, с начальством… Чтобы обменяться… мнениями…

– Не свисти, – грубо рассмеялась медсестра. – Врать ты еще не родился. Хотя, вроде, и не вор, правда, кто сейчас вас разберет, жуликов. Иной, прямо министр, а за сиськи возьмет – чисто слесарь, а разденешь его, да послушаешь, как бахвалится, чисто вор… Наверх ступай… днем… вон туда, в мезонинный этаж, там маленькая дверка. Только с лестницы не сверзись, пеленать потом твои кости забота… Нам, и не знать…

Подошла, присела на коленки опешившего географа, чуть распахнула ворот, тюхнула ладонью по его чубику:

– Ты тут в доме особо не шали. Тут пригляды висят за любознательными.

Резво вскочила и, хихикнув и махнув ладошкой, скрылась.

Полозков почти сразу в одном темном коридоре нащупал высокую, упрямо вьющуюся вверх лестницу и полез туда, дыша одышкой. За одной из трех дверок наверху он обнаружил специальный хозяйский кабинет. Большой диван у стены располагался ровно напротив скошенного огромного окна, показывающего в переплете рамы картину черной ночи. Тут же, посередине, возвышался изрядных размеров телескоп с толстым круглым телом, направлявшим сияющую голубым и зеленым светом линзу прямо в наружную темноту. Небольшое бюро, удобное кресло, стопка книг в выставочном шкафике. Но главное – на обитой тонкой вагонкой стенке висела та самая фотография.

Арсений подошел и уставился. Впереди всех на кресле развалился отправившийся в другую жизнь губернатор. Правда, почему-то уже после митинга, где было объявлено о его окончании, глубоким вечером на телевидении показали интервью с ним в "живом эфире", где покойник бодро рассуждал о приватизации льгот, медицине катастроф и монетизации намерений элиты. В три ряда вокруг ныне усопшего расположились соратники – вице-губернатор, мэр, наместник Усть-Хохтамышии, красный командир промышленности Бодяев и банкир "Гудбанка". Даже Павлов красовался во втором ряду, выглядывая прямо из-за плеча объявленного к похоронам. В углу мелькнули маленькие глазки начальника областного электричества, и вдруг взгяд географа наткнулся на еще одно лицо.

Взгляд по инерции оторвался, поблуждал по фотографированным и, не в силах отплыть, вновь застыл на компактном фейсе. Владелец лица, одетый в строгий скромный темный костюм и европейски повязанный галстук неприметно стоял в углу верхнего ряда.

– Да, неужели! – громко произнес географ.

– Что Вас так поразило, дражайший родственник, – медовым голосом осведомился беззвучно появившийся на пороге Павлов.

Педагог смешался, но на секунду:

– Это Вы, – указал он на высовывающегося из-за мертвеца адвоката. – Точно Вы! – в восторге повторил Арсений.

– Ну, теперь это уже… – скромно потупился, подходя, Теодор Федорович, – не актуально.

– Ну, как же! – запротестовал хитрый Арсений. – Кой-кого видел, да… А это, – и он взялся тыкать в лица встреченных вчера на дне рождения. – А этого не знаю… – аккуратно указал он на забавное лицо в углу группового построения. – Не встречал.

– Да полно Вам кочевряжиться, Арсений Фомич. Все-то вы знаете про сие лицо, а мы пока нет. Или узнаете вскоре, и расскажете без старушки нам… Где он. Что он, с кем он и против кого… Куда направил осторожные опытные стопы. Старушка точно Вам все указала. Присаживайтесь, Полозков, поболтаем к заутрене. Вы передо мной, Арсений Фомич, сильно не прикидывайтесь кроликом. Или ежиком безмозглым. Будто только и тащите лежалое яблочко в норку. Вы ведь почти все знаете. Или догадались. И что это доверенное было лицо нашего усопшего или, как говорят, безвременно отбывшего… И что хранило все подспудные материалы… так сказать, деятельности во благи. И что охота идет, международная охота, между прочим. А Вы, случайная ищейка, и ни нюхом, ни рылом. Смешно. Вы, Арсений Фомич, хоть из меня не стройте недоумка. Сами играете в эти нарды по мастерски – то здесь, то в банке, то с дамой этой – нами не разгаданной, Маргаритой. Зачем же из меня… слабого непротивленца, сочиняете фельдфебеля третьего отделения. А мне теперь…

И вдруг Павлов приблизил к Арсению побледневшее лицо, оглянулся мигом на дверь и окончил:

– Мне теперь все равно. Плевать мне на все.

– Почему плевать, Теодор Федорыч? Вы же командный игрок и, возможно, интеллектуальный центр команды.

Павлов расхохотался, но сбил смех, оглянувшись на дверь.

– Или Вы вовсе другой человек? – тихо продолжил географ, тоже оглядываясь. – Ночами подсчитываете звезды, следите за соблюдениями законов их движения, прокладываете межпланетные траектории юрисдикций. Любите листать, сидя в мягкой пижаме, толстые старые книги с гравированными картинками тайных оккультных сборищ павловского времени, со знаками достоинств маршалов массонства и тайными кивками планет. Любите рассказывать о существе вещей простым людям – географам, медсестрам со стажем…

Павлов искоса с любопытством глянул на Арсения.

– Умный Вы, Арсений. Недаром я догадался для профилактики дочку к Вам подсовывать. Умный. А зря. От этого ума одно расстройство. Был бы я дурак, разве ненавидел дуру жену, разве презирал неудачный наш общий плод. Дак мне было бы на все… От ума одни помраченья, господин географ, – произнес адвокат, распаляясь. – Если ты в команде, то у команды ум общий, мозги общие, щупальца и струпья – одни на общину. Дернулся влево-вправо на шаг – вылетел. Даже семьи, – прошептал Теодор, щурясь, – и те, как одна семья. И поглядите наружу, – кивнул Теодор на начинающие чуть светлеть окна. – Кто наверху, и кто внизу. В сливках – недоделанные наглые дебилы, глухие прилипалы, верные лизоблюды и кидалы с глазами ангелов. А снизу, всеми любимы? Маргиналы, потные работяги с пивными опухшими щеками, да географы. И скажите мне, где лучше – снизу или сверху?