Куда заводит страсть - Лиза Клейпас

– Что? Что это – corvee? – спросила она. – Я никогда прежде не слышала об этом.

– Вы не знаете, потому что больше не существует этого проклятого обычая, – поморщившись, ответила Мирель. – Corvee – это право французской знати заставлять крестьян окрестных деревень работать на них без всякой платы. Если вдруг господа захотят строить дорогу, или посадить сад, или переделать что-нибудь в замке, то могут заставить крестьян бросить работы в поле, даже если идет уборка урожая. Зерно и овощи гниют на полях, в то время как крестьяне работают в прекрасном господском саду.

– Как это ужасно! – тихо сказала Розали.

– Да, – проговорила мадам Альвин со стыдом в голосе. – Я знаю, что многие крестьяне умирали зимой из-за прихотей Элен. Ее не любили здесь. Но маркиз баловал ее, ни в чем ей не отказывал. – Она тяжело вздохнула. – И чем несчастнее становилась Элен, тем более жестоко обращалась она с людьми. Последний раз она приехала сюда, бросив детей и мужа. Она умерла при родах вместе с младенцем. Мы с месье Альвином всегда беспокоились о том, как поживают ее сыновья, и я рада видеть, что на месье де Беркли не сказалось ее дурное влияние.

Мадам Альвин замолчала, и они долго сидели не говоря ни слова. Розали с горечью думала о том, что сказала бы мадам Альвин, знай она, с чем пришлось столкнуться Рэнду из-за беспечности его матери. Что сказала бы она, узнав, что Рэнд был алкоголиком еще в отрочестве и что они с братом пережили много тяжелых дней.

Рэнд рос непослушным сорванцом, а Коллин, насколько она знала, стал брезгливым, утонченным франтом.

– Я не думаю, что большинство женщин – хорошие матери, – сказала наконец Мирель, положив голову на сложенные на столе руки.

– Не правда, моя мама была очень добра со мной. – Розали вспомнила об Эмилии и ощутила боль в сердце. – Она всегда огорчалась, видя, что меня не радует моя жизнь.

Она говорила, что это приведет к беде. Кажется, так и случилось.

Тут мадам Альвин вдруг весело рассмеялась, разрядив напряженную тишину, воцарившуюся было в кухне.

– Матери всегда думают, что они правы, – сказала она, и Розали, улыбнувшись, согласно кивнула в ответ.

За столом, покрытым кружевной скатертью, сидели Розали и Мирель. Розали разливала свежезаваренный чай в чашки китайского фарфора, а Мирель намазывала хлеб густым кремом.

Они представляли поистине трогательную и милую картину, и Рэнд залюбовался девушками, остановившись в дверях гостиной.

С нежностью смотрел он на Розали, одетую в пышное бледно-голубое платье, цвет которого подчеркивал и оттенял синеву ее глаз.

Волосы ее были собраны в высокую прическу, глядя на которую, так и хотелось запустить в нее пальцы и разбросать по плечам шелковый водопад.

Она выглядела как настоящая леди и только ему одному известные черточки выдавали ее страсть, ее живой характер. Взгляд Рэнда остановился на изящных округлостях ее фигуры и высокой груди. Да, в Лондоне его ждет немалая забота – придется потрудиться, ограждая ее чистую пылкую красоту от нескромных взглядов.

– Не хотите ли сахару? – медленно спросила Розали на английском языке, и Мирель, сдвинув от напряжения брови, тоже по-английски ответила:

– Не только я хочу сахар, но я.., хочу еще сандвич.

Рэнд засмеялся.

– Ты говоришь, как истинная англичанка, – заметил он.

Розали взглянула на него.

– Мы прочитали в романе Джейн Остин. Там упоминалось о чае, и, конечно, Мирель захотела попробовать его.

– Ну естественно.

Рэнд хотел было добавить что-то еще, как вдруг их идиллию нарушило неожиданное происшествие.

Сквозь стеклянные двери из глубины сада донеслись ругательства и звуки потасовки. Через минуту появился Гильом, таща за собой мужчину средних лет со связанными за спиной руками. И хотя Гильом был значительно больше своей жертвы, он, признаться, с трудом тянул пленника, который отчаянно сопротивлялся.

Широко распахнув дверь, Рэнд вышел им навстречу.

– Гильом, что, черт побери, происходит? – крикнул он, а мужчина, увидев его, побледнел.

– Простите, месье, – ответил Гильом, хватая пленника за шиворот, чтобы не дать ему удрать.

Перед ним стоял бедно одетый человек, скорее всего какой-нибудь разорившийся крестьянин, лицо его было изрезано глубокими морщинами.

– Негодяй хотел стащить персики из сада. Я поймал его и, зная, что вы наверняка захотите побеседовать с ним, притащил его сюда.

– В самом деле, – проговорил Рэнд, приближаясь к ним.

Мирель и Розали, оставив чай, последовали за ним.

– Я отобрал у него еще несколько рыбин, – добавил Гильом, с возмущением глядя на незнакомца. – Наверняка тоже украл.

– Тебе должно быть известно, что вторжение в чужие владения преследуется законом, – начал Рэнд, глядя на незнакомца, осунувшееся лицо которого исказила ненависть. – Я не скупец… Я разрешил бы тебе ловить рыбу и охотиться на моей земле, если бы ты попросил меня об этом. Однако ты залез без спросу и просто обворовал меня.

– Я не идиот, – проскрежетал незнакомец. – И не нищий. Вы думаете, такой, как я, попросит о чем-нибудь д'Анжу? – Он снова рванулся, но Гильом резко встряхнул его, крепче беря за воротник.

– Свинья, – сказал он. – Говори почтительно с месье!

– Я не д'Анжу, – "произнес Рэнд.

Мужчина горько усмехнулся и остановил на нем лихорадочный взгляд.

– Ты не проведешь меня. Д'Анжу разорили мою семью, и я узнаю их где угодно. По твоим глазам и лицу, по грязной твоей душе я узнал тебя. Вы все – чертово отродье.

– Не переигрывай, дружок! – сказал Гильом, но Рэнд задумчиво посмотрел на незнакомца.

– Как это случилось? – спросил он, – Когда-то у меня был уютный дом, большая семья, и сыновья помогали мне содержать ферму. У нас даже деньги водились, но мы все потеряли из-за маркиза д'Анжу и его дочери Элен, они обобрали нас до нитки, чтобы оплатить ее счета. Он забрал наше зерно, заставляя печь для него хлеб, он обложил нас налогами, мы платили за все, разве что не за воздух. Моя жена умерла от голода. Вот какое наследство завещано вам, месье, и вы не имеете права судить меня за горсть ничтожных плодов, которые я взял.

Розали слушала затаив дыхание, но, увидев, что лицо Рэнда побледнело, едва не закричала. Рэнд и без того ощущал ответственность за грехи, совершенные его родителями, а слова незнакомца только отягчали бремя вины, которое он нес на своих плечах. Розали хотелось крикнуть: "Ты не виноват!", но, боясь уязвить его гордость, она молчала.

– Он не должен обвинять себя, – прошептала Мирель.

– Не должен, но делает это, – ответила Розали. Сердце ее разрывалось от сострадания.