Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей

Выходить из состояния погружения окончательно не хотелось. Совсем. Здесь было просто великолепно. Никаких ощущений физического дискомфорта. Разум купался в волнах непрекращающейся эйфории. Нирвана, да и только. Мда, похоже, я теперь сам себе и дилер, и наркотик. Мечта торчка.

А там, за его пределами, погружённая в гробовую тишину, ожидала шоковая палата лагерного госпиталя. И возвращаться туда… Эх, ладно, Гавр, хорошенького понемножку. Что поделаешь, надо!

Через окна пробивался яркий свет первого осеннего дня. С грустью вспомнил, что сегодня первое сентября. День Знаний. Почему-то эта мысль вызвала нервный смешок и череду воспоминаний: сначала я веду в первый класс младшую дочь. Я ещё молодой и, чего греха таить, неопытный и глуповатый папаша, преисполненный гордости, вдыхаю аромат тёплого осеннего утра. Воздух наэлектризован ожиданием и надеждами на будущее. А вот я уже веду младшую дочь: довольно зрелый и опытный мужчина. Но ощущения прежние: немного тревожные и радостные. Что ждёт этих девочек в их новой жизни? Только хорошее и никак иначе! Мда-а…хорошее.

Видения сменила яркая вспышка. Взрыв фюзеляжа Боинга на лётном поле, видимый сквозь толстое стекло банкомата. Изображение дрожит и размывается, не слышно ни звука. И в этом молчании таится главная жуть и пропасть отчаяния. Я физически ощутил, как она стала затягивать меня в свою отчаянную глубину…

— Нет!!! — невольно вырывается у меня из груди отчаянный крик.

Я резко подскочил, ощутив себя на продавленной пружинной кровати с латанным-перелатанным матрацем и желтоватой простынёй с коричневыми следами многократной переварки. На мне была моя старая форма, вся в дырах и со следами запёкшейся крови.

— Ты чего подорвался, дядя? — в дверях стоял один из тех санитаров, что забирали меня из допросной.

— Кошмар приснился…дядя. Мне бы до ветру сходить. Да и в глотке чего-то пересохло.

— Сейчас ведро принесу. И кружку. А ты ложись. Дохтур казав тоби шибко нутро отбили. Лежать трэба.

— Ты не переживай, дядь, я сам схожу. Ты только скажи, где отхожее место. И мне бы чего-нибудь на ноги. Босиком не с руки как-то.

— Ишь ты! Шустёр. А сдюжишь?

— Сдюжу. Не сомневайся.

— Ну пойдём, провожу. Долблёнки твои я внизу прибрал, чтоб не потерялись. Тут-то полы летом не особливо холодные. Можно и босиком до выхода пройти. Чисто, опять же. Не намоишьси на вас, грязи натащите…

Санитар, не слушая моих возражений, настоял, чтобы я на него опёрся. Так мы и спустились, попав в небольшой коридор по скрипучей деревянной лестнице. Местный сортир — настоящий дачный «скворечник» — был оборудован прямо во дворе, в десятке шагов от казарменного корпуса лазарета.

Ответственный санитар дождался пока я завершу все свои дела. Кстати, я зря опасался, что мои эксперименты по восстановлению организма приведут к полному истощению энергоресурсов аватара.

Чувствовал я себя просто великолепно, видимо, сказался тот факт, что всего два дня назад пришлось опустошить один из своих тайников с продуктами. Так сказать, впрок. Жаль, похоже, все мои оставшиеся заначки, в том числе и шахтёрская одежда с обувью, приобретённые на трофейные марки, так и пропадут не пригодившись. Надо будет как-нибудь попытаться передать записку Магомеду. Авось хоть он воспользуется.

— Ты вот что, дядя, — обратился ко мне санитар, — коль ты таперича сам с усам, топай-ка на третий этаж в обчую палату, занимай свободную койку, да дохтуру доложись. Там на этаже евойная каморка в самом конце, не пропустишь. А мне с тобой недосуг, пойду, перевязки не ждуть.

И пошаркал по коридору. Интересный персонаж. Абсолютно флегматичный. Похоже, ему всё равно, где санитарить: на фронте ли, в лагере или в больничке. Но ответственный и внимательный. Даже в сортир проводил. Самого ветром колышет, кожа аж прозрачная от недоедания, а службу тащит. Такие и в моё время на вес золота. Да что там, таких уж у нас и делать перестали! Мда…что-то сегодня показатель сентиментальности зашкаливать начинает.

Похоже, эксперименты с организмом аватара имеют некий побочный эффект и способствуют изменению содержания уровня определённых нейромедиаторов, что приводит к увеличению склонности к депрессии. Надо будет в следующий раз повнимательнее присмотреться к зоне гипофиза, надпочечников и щитовидной железе. Мне сюрпризы во время исполнения миссии не нужны. Я должен быть готов подключить возможности аватара в любой момент и без всяких там…коллизий. Я это уже всей печёнкой чувствую. Пусть не завтра и даже не послезавтра, но как только на горизонте появится Демиург, я своего шанса не упущу. Лагерь не то место, где можно выжидать в засаде месяцами.

Как и было сказано, я поднялся на третий этаж лазарета. Коридор здесь был немного длиннее. Обе боковые двери вели в одну большую палату со множеством кроватей, треть из которых была пуста. На них сидели, лежали больные в разномастной видавшей виды одежонке. Была даже парочка в больничных заплатанных халатах на голое тело. Над всем этим витал незримый смешанный дух из хлорки, страданий и безнадёги. С ближайшей койки подскочил молодой человек невысокого роста с согнутыми в локтях руками. Пальцы на его кистях находились в постоянном движении, напоминая паучьи лапки. Лицо выражало смесь тревоги, ожидания и какого-то патологического восторга. Высокий бледный лоб больного покрывали мелкие капельки пота.

— Слышь, браток, тебе доктор таблетки выписал? Или капли какие? Дай чуток пососать, а? Желудок, зараза, замучил. Всё время жрать просит… — голос его резко контрастировал с внешностью: густой баритон интонацией скорее напоминал заезженную пластинку, будто фразу эту он повторяет неисчислимое количество раз.

— Не давай ему ничего, паря. Это Сенька, всё норовит сожрать всё, что на еду похоже. Всё в рот тащит. Мы его тут привечаем, следим, чтоб не навредил себе, — подошедший мужчина был примерно моего возраста. На вылинявшей гимнастёрке едва угадывались следы от снятых наград, — Кирьяном меня кличут, можно Киря. Я сегодня дежурный по палате. А ты кто будешь, мил человек?

— Пётр, Теличко моя фамилия. Со второго этажа я. Санитар сказал сюда переходить. Доктору доложиться.

— Всё верно, Василий Иванович должен тебя в журнал записать, да распоряжение выписать, чтобы пайку на тебя выдавали. На обед, конечно, уже не успеешь, а ужин получишь. Ну да ничего. Перетерпишь. К доктору знаешь куда?

— В конец коридора вроде.

— Правильно. Топай. Потом можешь занимать любую свободную койку. Мне скажешь, я тебе простынь и одеяло выдам. Советую подальше от окна выбирать. Ночи уже холодные. Сквозит.

— Спасибо, Кирьян. Пойду к доктору.

— Ступай.

Я повернулся к двери, продолжая чувствовать себя неуютно под просящим взглядом Сеньки с паучьими руками.

Постучав для порядка в крашенную синей краской фанерную дверь в конце больничного коридора, я толкнул её от себя, немного не рассчитав силу. Поэтому ввалился в кабинет «дохтура», словно спеша на пожар.

Помещение, где обитал местный эскулап, оказалось неожиданно маленьким. Действительно, каморка. Небольшая кушетка, старое бюро, забитое бумагами, несколькими пожелтевшими и истрёпанными гроссбухами, парочкой медицинских справочников, судя по корешкам, на немецком языке. От увиденной картины я даже немного растерялся.

— Добрый день. Вы ко мне? — голос я узнал сразу. Тот самый «старорежимный», что спорил в шоковой палате со старшим фельдшером, когда я ещё только приходил в себя.

— Да. Вы ведь Василий Иванович? Санитар сказал мне отметиться у вас.

Врач оказался человеком довольно высокого роста и, даже сидя за конторкой на колченогом табурете, уступал мне всего полголовы. Его стриженные ёжиком седые волосы смешно топорщились на макушке, шея была замотана бинтом с прослойками ваты, одутловатое лицо с очками в проволочной оправе выражало живой интерес к моей персоне.

— Вы из новоприбывших? Позвольте узнать вашу фамилию?

— Теличко, Пётр Михайлович. Я у вас на втором этаже в палате лежал. Очнулся вот, встал. Санитар сказал…