Право на жизнь - Сергей Арно

– И вот полчаса назад позвонил, что характерно, кукольник и сказал, что человек, знающий Петрушку, будет у него в котельной через два часа. Так что у нас есть еще полчаса на сборы.

Слушая рассказ Сергея, Илья мрачнел все больше и больше, и, когда Сергей передал народные сказания о злодействах Петрушки, Илья совсем потерял аппетит и побледнел, так что это бросилось в глаза.

– Сосиска, что ли, несвежая была? – предположила Карина.

– Да, немного нехорошо, – признался Илья.

– Тогда оставайся дома, мы с Кариной съездим.

– Нет, нет! – почему-то испугался Илья. – Я с вами, обязательно с вами…

– Заодно, может быть, Марину застанем – прижмем ее к теплой стенке котла, – сказал Сергей, ухмыльнувшись. – Но кукольник сказал, что она, стерва, пропала.

Настроение Ильи не улучшилось и тогда, когда он сел в машину. Зато Карина на переднем сиденье болтала не переставая, у нее настроение было прекрасное. Сергей же, видя неудовлетворительное состояние друга, расспрашивать его ни о чем не стал, списав это на ночные его приключения. Еще бы, ведь его чуть не принесли в жертву!

Кукольник открыл почти сразу.

– Ну, наконец-то, – сказал он, облегченно вздохнув. – А то тут ломились какие-то, я их не пустил.

Крючок, сломанный после упражнений Сергея, он починил, но теперь, зная его ненадежность, для страховки подпирал дверь шваброй.

– Марина явилась? – спросил Сергей, входя и озираясь кругом.

– Нет, даже не позвонила. Вообще это на нее непохоже.

– А где она может быть, не знаешь?

– Да нигде. Она здесь жила, пряталась от каких-то бандитов. Вот я и думаю, не случилось бы беды.

Сергей познакомил кукольника с Кариной. Они прошли в центр помещения котельной, где кукольник приготовил стол, покрытый белой скатертью, на котором стояли чашки, чайник, вазочка с конфетами… Накрытый белой скатертью стол посреди котельной выглядел странно, нелепо и каким-то ненастоящим… И диван из своей кочегарской каморки кукольник передвинул к столу. Должно быть, ожидалось большое нашествие гостей.

– Сейчас Эдуард Робертович должен приехать. Он прямо с вокзала. Вы садитесь, располагайтесь, я сейчас чайник поставлю.

Карина с Сергеем уселись на диван, а Илья подошел к работавшему котлу и заглянул в смотровое отверстие. В топке бушевало пламя. Илье вдруг стало отчего-то страшно – он отшатнулся и, больше не заглядывая туда, пошел и сел к столу.

Кукольник поставив на огонь чайник, вернулся. Карина тут же пристала к нему с расспросами о работе оператора котельной и где можно получить такую кайфовую романтическую профессию, сказав, что все великие писатели современности были кочегарами, и даже записала адрес курсов, как будто действительно собиралась пойти на них учиться. Кукольник сходил за вскипевшим чайником, заварил чай, и тут раздался звонок в дверь.

– Это, наверное, Эдуард Робертович, – сказал он и как-то смутился слегка, хотел что-то добавить, но махнул рукой и пошел открывать, сделав уже два шага, обернулся. – Только вы не смейтесь, – проговорил он, помедлив, и ушел.

– Прикольная у него бородища, – цокнула языком Карина. – Сергуня, давай тебе бороду отрастим, ты будешь, как фи…

Больше она ничего не сказала, а уставилась на идущего к ним человека.

Илья даже привстал с табуретки, настолько изумил его вошедший в котельную гражданин.

Человек был совершенно уродской… нарочито уродской наружности. Словно попав в кривое зеркало «комнаты смеха», он так и остался в искаженном виде. Его большая голова была деформирована в сторону, так что лоб вместе с шевелюрой и угнездившейся на ней шляпой съехал влево, а нижняя пасть вместе с челюстью вправо. Но, по всей видимости, это кажущееся неустойчивым строение нашло-таки равновесие и крепко держалось на худой шее. Под носом у него была большая шишка. Но это было не все. Туловище человека было редкостно исковеркано матерью природой: одна рука короче, другая длиннее, шел он как-то боком и пританцовывая. В одной руке, в той, которая была длиннее, он нес старинного вида саквояж, с какими до революции ходили земские врачи, в другой руке под мышкой держал горшок с растением. Все вкупе было смехотворным, все это извращенное человеческое тело непонятно почему очень смешило. И Илья, глядя на приближающегося человека, делал над собой огромные усилия, чтобы не засмеяться. Лицо Карины тоже передергивали конвульсии подавляемого смеха, только лицо Сергея окаменело, и по нему трудно было определить, какая борьба идет сейчас у него с самим собой.

Уморительный человек остановился, оглядел все общество с передергивающимися лицами, поставил растение на тумбочку рядом со столом и повернулся к кукольнику.

– Это ты запретил молодым людям смеяться? – спросил он трубным голосом, идущим, казалось, из диафрагмы.

– Да нет, что ты, – запротестовал кукольник. – Просто они…

– Знаю, знаю, ты запретил, – сказал уродский человек. – А я разрешаю. Смейтесь, друзья мои. Не забывайте, я артист, и мне приятно, когда люди смеются.

И он поклонился публике. Первой не выдержала Карина, потом и Илья с Сергеем. Но смех был недолгим.

– Ну вот, теперь давайте познакомимся. Меня зовут Эдуард Робертович. Когда-то я был директором и главным режиссером кукольно-человеческого театра. Правда, в нем были и цирковые номера. Теперь вот заслуженный инвалид. Да-а, давно это было.

Он снял свой старомодный выношенный макинтош, шляпу и, подав их кукольнику, уселся на стул спиной к котлу; саквояж он поставил рядом с собой, горшок с растением взгромоздил на стол. Кукольник повесил его одежду на вешалку и, отнеся в свою каморку, вернулся и, переставив растение на тумбочку возле котла, представил новому гостю все общество. Эдуард Робертович пожал мужчинам руки, поцеловал запястье Карине. Рот у Эдуарда Робертовича был слегка набок, и поцелуй вышел с виду довольно забавный.

Кукольник налил всем чаю. Илья в это время разглядывал нового знакомого. Эдуард Робертович нравился ему все больше. Илью всегда привлекало человеческое уродство – вопиющая индивидуальность. Как будто он подглядывал в мастерскую, где Создатель конструировал людей, по ошибке или по какой-то другой, ведомой только Ему причине, он выпустил вот такое коверканное создание. Впервые попав в Кунсткамеру на выставку уродов, Илья (буквально) был изумлен приведшим его в восторг разнообразием человеческих форм. Л тут живой человек, настолько телесно искаженный, что от него не отвести глаза, которые находили в его внешности все новые и новые сюрпризы, например, вся его театральная, нарочито элегантная манера поведения. Как он сидел, закинув ногу на ногу, как помешивал ложечкой в чашке… ничуть не ощущая неудобства от своей неординарной внешности. Все эти манеры шли вразрез с его внешним видом и казались чем-то абсурдным, не взаправдашним. Он явно бравировал своим уродством.