Хозяин Соколиного гребня - Кэтрин Коултер

– Ха! – сказал Хафтер. – Ты, Альна, так стара, что наверняка давно забыла, что это такое – мужской язык.

– Альна, не обращай на него внимания. Вот, выпей меду, – вмешалась Утта и довольно хихикнула, когда Хокон погладил ее по заду.

Керзог залаял и бросился было вслед за Кливом и Чессой, однако, вбежав в дом, тут же остановился, вскинул свою большую голову, потом повернулся и ринулся обратно, туда, где люди ели, смеялись и кричали.

– Наконец-то, – задыхаясь, проговорил Клив; грудь его вздымалась. Он быстро отдернул в сторону медвежью шкуру, которая закрывала вход в спальню Рорика и Мираны, и с облегчением увидел, что они не потушили фитиль, плавающий в плошке с маслом. Свет в спальне был мягким, неясным, воздух – теплым и ласкающим, и рядом с ним была его жена. Она принадлежала ему по праву.

Он поднял ее на руки и уложил на кровать, но тут же спохватился и опять поставил ее на ноги.

– Твое платье, – пробормотал он и вместо того, чтобы расстегнуть драгоценные броши, скреплявшие платье у нее на плечах, едва не оторвал их.

Внезапно Чесса рассмеялась:

– Дай мне раздеться самой, Клив, иначе завтра утром мне придется просить у кого-то из женщин новое платье.

Он отступил на шаг и сорвал с себя одежду. Когда Чесса, все еще в своей длинной полотняной сорочке, подняла на него взгляд, он стоял перед ней совершенно обнаженный и пожирал ее глазами. Он тяжело дышал. Он не мог взять в толк, отчего его вдруг захлестнуло такое неукротимое, всесокрушающее желание, но ничего не мог с ним поделать. Он хотел свою жену и возьмет ее сей же час, как только она ляжет на спину;

– О-о, – проговорила Чесса и судорожно сглотнула. – О-о, – проговорила она опять. Теперь она видела каждый дюйм его тела, от золотистых завитков на груди до плоского живота и еще ниже – до золотистых зарослей в паху. Она еще раз сглотнула. – О-о.

– Чесса, прошу тебя, не медли. И не бойся! Я вмещусь в тебя легко, я тебе обещаю, что вмещусь и что тебе это понравится. Я клянусь тебе, что так и будет. Но поторопись же, поторопись. О боги, я не понимаю, что со мной происходит. Прощу тебя, быстрее!

Когда полотняная сорочка упала к ее ногам, он посмотрел на нее и застонал:

– Я хотел медленно подготовить тебя к этому. Я раззадоривал тебя весь вечер, но, похоже, больше всего я раззадоривал сам себя, и вот что из этого вышло. Сейчас, Чесса, я должен взять тебя прямо сейчас.

Он поднял ее и припал лицом к ее грудям; когда его губы сжали ее сосок, спина ее выгнулась и тело напряглось, как тетива лука. Еще мгновение – и она оказалась на спине, а он – между ее ног. Он тяжело дышал, его руки лихорадочно шарили по ее телу. Казалось, он не знает, с чего начать, что именно сделать сначала, а что – потом. Он ругнулся, рывком приподнял ее бедра и приник губами к сокровенной плоти, которой никто до него не касался.

Она замерла, потом передернулась, она была так изумлена, что не знала, что делать. Клив поднял голову. Его губы влажно блестели – это была влага, выступившая в том месте, которое он целовал. Лицо его было перекошено, словно от боли. Он раздвинул ее колени еще шире, посмотрел на ее розовую плоть и опять застонал.

– Я не могу ждать, – проговорил он, и она снова подумала, что он, должно быть, испытывает боль: его зубы были судорожно стиснуты, глаза закрыты, голова откинута назад.

Она не знала, что ей думать, что делать. В следующее мгновение он уже входил в нее. Она по-прежнему не могла понять, что с ним происходит и чего он от нее хочет. Полагается ли и ей как-то двигаться, и если да, то как? И что она должна при этом чувствовать? Сейчас она больше ничего не чувствовала. Странная сладкая боль внизу живота исчезла. Но не все ли равно, что ощущает ее тело? Ведь она любит его, и это останется неизменным, что бы он ни делал. К тому же ей было любопытно узнать, что же будет дальше, однако она не могла забыть, что его.., меч чересчур велик для ее ножен.

Она вдруг почувствовала боль, попыталась отпихнуть его, упершись ладонями в его грудь:

– Клив, пожалуйста, остановись на минутку. Только на минуту, пожалуйста!

– Я не могу, Чесса, не могу. Попытайся расслабиться и впустить меня. О боги, ты такая тесная, но я должен.., должен войти в тебя глубже. Я не могу ждать, Чесса, поэтому прошу тебя, не противься, впусти меня.

– Хорошо.

Она ощущала хватку его рук, сомкнувшихся на ее бедрах и чувствовала, как он медленно протискивается внутрь ее лона. Боль нарастала, и ей это совсем не нравилось. Этот акт, акт совокупления, дарил женщине ребенка, и это было хорошо, но где же то наслаждение от плотской любви, о котором она не раз слышала? Он опять врезался в самую сердцевину ее тела, и она почувствовала раздирающую боль, как будто что-то внутри нее прорвалось. Она закричала и снова попыталась оттолкнуть его. Она толкала, била его кулаками в грудь, силясь сбросить его с себя. Он приподнялся с глухим стоном, все его тело дрожало и блестело от обильного пота. Она не понимала, что с ним происходит, но что бы это ни было, он явно хотел этого – а раз так, то, стало быть, этого хотела и она. Но как же ей было больно! Кажется, он проник в нее до упора, и это было так странно – то, что он оказался так глубоко внутри нее, стал как бы ее частью. Он врезался в нее снова и снова, горячий, напряженный, то и дело входя со стоном в ее плоть, выходя и снова входя. Теперь она уже не сопротивлялась и не двигалась. Ей было больно, очень больно, но она больше не отталкивала его.

Она любила его. Если он этого хочет, она ему это даст. Она впилась зубами в сжатый кулак, чтобы не кричать. Наконец все закончилось. Он выгнулся, его кадык заходил ходуном, потом из его горла вырвался крик, один, другой, третий и она почувствовала, как он извергает в нее свое семя. Она лежала совершенно неподвижно. Боль стала меньше и его мужское орудие – тоже. Оно больше не распирало ее плоть. Теперь он лежал на ней, опираясь на локти, дыша сипло и часто. Он был покрыт потом, и от него чудесно пахло. Она приподнялась, поцеловала его в плечо, ощутила соленый вкус его кожи и поцеловала еще раз. Клив глубоко вздохнул:

– О боги, я жалею, что все так вышло. Я сделал тебе больно, да, Чесса? Но я не мог иначе, правда не мог. Ты понимаешь меня? Ты меня простишь? Я вел себя неуклюже, как зеленый юнец, и мне очень, очень жаль. Я вовсе не хотел брать тебя таким образом, во всяком случае в первый раз. Наверное, тебе было противно, да? Скажи, я стал тебе противен из-за того, что причинил тебе боль?

Чесса купалась в ощущении его близости, его нераздельности с ней. Он целовал ее, говорил с ней…

– Ты задаешь слишком много вопросов, Клив, – ответила она. – Давай оставим их на потом.

Он снова лег на нее всем телом, и она почувствовала, что вовсе не хочет, чтобы он сменил позу. Его живот прижимался к ее животу, его мужская плоть все еще оставалась внутри ее лона.