Первый судья Лабиринта - Алексей Кирсанов

Лабиринт. Единственной мир, в котором уживаются высокие технологии и волшебство.

Его нельзя разрушать.

Нельзя открывать внешние коллатерали.

Нельзя менять внутренний порядок, потому что люди привыкли к нему.

Никто не спрашивает, как поддерживается баланс между магией и техникой.

Какую цену платит эссенциалист, нарушающий постулаты.

Люди хотят жить, улыбаться, любить, растить детей… И гордиться своей землей.

Артур сжал правую руку в кулак. Она до сих пор побаливает в сырую погоду. Гибкость пальцев восстанавливается медленно, он не может быстро печатать, неудобно пользоваться пером. Даже к пинг-понгу он вернулся совсем недавно.

Можно отменить костры. Можно разрешить инженерам работать над порталами.

Можно все, что угодно, и Трибунал не осудит.

Потому что Трибунал — он сам. Артур Пелганен, Первый судья.

Первый маг. И эссенциалист.

Снова звонит мобильный. Ну подождите же вы…

— Да!

— Шеф, где вы сейчас?

— …Там!

— Понял.

Эдуард отключился. Через минуту он уже стоял перед Первым.

Три года назад он сказал молодому магу: «Чем сильнее человек, тем больше испытаний выпадает на его долю. Но ты можешь облегчить испытания для других».

Артур остался в Трибунале…

— Артур, пойдем!

Щемелинский протянул эссенциалисту руку и буквально стащил его с помоста. Артур пришел в себя, слегка смутившись.

— Эд, я бы не хотел…

— Никто не узнает. Пошли, есть немного времени…

Они покинули двор и вошли в одну из дверей в стене. Главный провел Артура коротким широким коридором, и очень скоро они оказались в просторном, современно оборудованном помещении, залитом солнечным светом.

В спортзале.

Трибунальщики регулярно пользовались спортивным залом, поддерживая форму, дух да и просто расслабляясь.

Крыши не было, защитой от дождя и снега служил раздвижной купол. Сейчас его раскрыли.

Посреди спортзала был натянут батут.

— Снимай свою мантию. Залезай и прыгай. Если хочешь, я выйду.

— Останься, пожалуйста…

— Хорошо, Ваша честь…

Артур сбросил мантию на руки Щемелинскому и влез на сетку.

Надо только слегка присесть и оттолкнуться…

— Жизнь — это прыжки на батуте…

Нелегко разговаривать — прыгая, но слова выплескиваются сами…

— …Летишь вверх — восторг… Адреналин… Легкость… Моральный подъем…

Падаешь — страх… Паника… Обреченность…

Вдруг под ногами… не окажется… пружинящей ткани? Лишь острые камни… Лишь кости незадачливых прыгунов…

Артур закрыл глаза.

Вдох. Выдох. Ветер. Прыжок.

— Каждый — сам… себе… батут. Кто-то улетает под небеса… Рискует… Пьет до дна… полную чашу… А я сейчас… и на пару метров… боюсь… прыгнуть… Вдруг что-то… не так пойдет?

Эдуард смотрел на молодого судью не отрываясь. Он пережил уже двух начальников.

Предшественник Циферблата — эссенциалист — славился своей мягкостью и человечностью.

Макс, профессиональный юрист, получил от него в наследство полуразвалившийся Лабиринт…

Артуру Циферблат оставил восстановленный мир. Процветающий, но усиленно отрицающий это.

Первому судье предстояло удержать Лабиринт от саморазрушения.

Балансировать.

«А все-таки жизнь в прыжке — прекрасна, — думал Эдуард, глядя на „летающего“ вверх-вниз мага. — Это лучшее, это самое настоящее, единственное, что имеет смысл…

Иногда кажется — солнце так близко, что даже успеваешь ощутить жар. Быстрее бьется сердце, и весь запас внутренней энергии выплескивается… чтобы помочь дотянуться, овладеть ярким, сияющим шаром…

А потом ты падаешь.

Но это твое право. И твоя жизнь»…

Первый судья спустился с батута, готовый огласить два приказа. По Лиге и Трибуналу.

— Ваша честь, — произнес Главный, накидывая на плечи Артура мантию. — У вас есть пятнадцать минут. Вы можете не выходить в зал, а направить распоряжения по сети. Мы ждем у экрана, так же как Глеб и Высокие магистры в своих учреждениях.

— Да, Эдуард, я больше не заставлю вас ждать. И спасибо.

Они пожали друг другу руки, после чего разошлись.

Артур шел в кабинет. Шаги гулко отдавались в узком коридоре.

«Только я тебя умоляю — не развали мир. Я так долго его берег».

— Я знаю, Макс.

«Как же ты будешь сжигать себе подобных»?

— Стас, и это помню.

Пятьдесят метров, потом открыть дверь, включить компьютер, сесть за клавиатуру и набрать тексты двух приказов.

«Отменить аутодафе.

Аппарату [личному составу] перейти на современную форму одежды, для этого подключить дизайнеров.

Природные коллатерали между мирами привести в действующее состояние, но использовать только с целью портации эссенциалистов. (Примечание — вместо костров).

Срок ссылки эссенциалистов из пожизненного сократить до…»

Артур задумался. Сколько нужно времени для того, чтобы человек успел освоиться, помог соседнему миру, осознал свои ошибки — или их отсутствие — и захотел вернуться? Зиньковец вообще не захотел. Остальные известные ему осужденные начинали мечтать о возвращении уже через пару месяцев, но лет через семь-десять это желание притуплялось. Что ж, исключения только подтверждают правила…

«…сократить до пяти лет».

По Трибуналу — пока все. Текст сейчас прочитают в главном зале.

Артур отправил сообщение на дисплеи и принялся за новое.

«Перевести академию и все эссенциалии на полное сетевое обеспечение. Учет статистики вести ежеквартально и ежегодно. Ежемесячные и ежедневные отчеты отменить».

Это сейчас увидят Высокие магистры на экране в Бежевой аудитории академии Эссенс. У кого-то от возмущения пропадет дар речи, а кто-то скажет: «Молодец. Слава Лабиринту, давно пора».

Всем не угодишь.

Итак, два приказа отправлены. Но что сказать Глебу Ярову, директору Института ПФиПЛ?

Инженеры, программисты, портальщики ждут, когда же Трибунал даст разрешение на дальнейшую разработку и активное использование коллатералей.

А это гарантирует утечку мозгов и магической составляющей, не говоря уже о том, что может сюда прийти из других миров…

Зазвонил телефон. Артур взглянул на номер: домашние.

— Да! Светочка, у меня только четыре минуты.

— Прости, милый. Тут Котенок нарисовала картинку и очень просит показать ее папе.

— Хорошо, я включу видеофон.

На экране появился детский рисунок. Кривенькие домики с треугольными крышами, узкие длинные, словно гусеницы, машинки. Круглоголовые люди с улыбками до ушей, цветы с лепестками разного размера. В самом верху — оранжевый круг. А между солнцем и городом… Что же это такое? Мячик? Слишком сплющенный…

— Дорогая, а что это над крышами? — устало спросил Артур.

— Летающая тарелка, по-моему.

— Какая тарелка? — не понял Пелганен.

— Ну корабль космический. Хочешь, спрошу?

Артур во все глаза смотрел на рисунок.

В городе Айсбург светит солнце, ездят машины, улыбаются люди, выходя из уютных домов на засеянные цветами улицы…

— Дай мне Катю, — наконец сказал он.

— Але-о? — услышал Артур через мгновение голос девочки.

— Доченька, что ты нарисовала в небе? Пониже солнышка?

— Папа Артур, это корабль с космонавтами! — заявила Катя. — Их специально тренируют, мне папа Стасик рассказывал!

…А над городом Айсбургом летит космический корабль…

— Спасибо, доченька, замечательный рисунок. Ты его не выбрасывай, ладно? — автоматически произнес Артур, кладя трубку.

Оставалась минута.

Ну, Стас…

Артур сел за клавиатуру и, невзирая на боль в руке, стремительно забарабанил по клавишам…

На крыше лаборатории Глеб Яров вместе с ведущими аналитиками напряженно ждал решения Трибунала. В руках у всех были пустые стаканы. Поодаль дожидались две закрытые бутылки виноградного вина: белого (на случай, если придет «добро») и красного (если нет).

Вкус красного уже мерещился Глебу в ночных кошмарах.

Тень установленных здесь солнечных часов неумолимо приближалась к центральной отметке. Ноутбук на коленях безмолвствовал.

В Лабиринте полно самой точной, самой современной техники. Солнечные часы — традиция. Традиция и то, что если никакого приказа не придет до полудня, в институте все останется по-старому. Как было при Циферблате.

Полный контроль и ничего нельзя.

— Да не разрешит он.

— А вдруг разрешит? Все-таки Эдуард сейчас Главным дознавателем, может, присоветует. Из-за сына.

— Вот как раз из-за сына и не присоветует! — раздавались голоса то справа, то слева.