История гражданского общества России от Рюрика до наших дней - Михаил Кривоносов

На XVIII съезде ВКП(б) в марте 1938 г. Сталин вновь возвращается к вопросу о реформе партийно-государственного аппарата. Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) и руководитель Ленинградской партийной организации А. А. Жданов, выступая с докладом по внесению изменений и дополнений в Устав партии, в продолжение сталинского отчетного доклада от 21 марта 1939 года о реформировании партии в ближайшие десять-пятнадцать лет, прямо заявил, что реформа предполагает отделение партии от государства и такая необходимость диктуется чисто экономическими причинами: «Там, где партийные организации приняли на себя несвойственные им функции руководства хозяйством, подменяя и обезличивая хозяйственные органы, там работа неизбежно попадала в тупик». Именно этим объяснил он все просчеты и неудачи предыдущих пятилетних планов. Рассуждая не о горкомах, обкомах или райкомах, а об аппарате ЦК ВКП(б), отметил: «Производственно-отраслевые отделы ныне не знают, чем им, собственно, надо заниматься, допускают подмену хозорганов, конкурируют с ними, а это порождает обезличку и безответственность в работе».[294] И, не заботясь о том, как отнесется к его предложению партократия, объявил о ликвидации подобных отделов.[295]

Почему же такая реформа не была осуществлена на практике? – спрашивает А. Костин. И сам же отвечает: у Сталина еще не было всей полноты власти, прежде всего, в армии и органах госбезопасности. И только несколько лет спустя после победоносного завершения Великой Отечественной войны, в 1951–1952 гг. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) смог вновь начать борьбу с партократией.

Первый звоночек прозвучал для номенклатуры на XIX съезде КПСС (октябрь 1952 г.). В отчетном докладе ЦК ВКП(б) XIX съезду, с которым выступил Г. М. Маленков, открытым текстом прозвучал тезис о необходимости пересмотра роли партийных организаций в жизни советского народа.

«Создалась известная опасность отрыва партийных органов от масс и превращения их из органов политического руководства… в своеобразные административно-распорядительные учреждения… <…> Партии нужны не заскорузлые и равнодушные чиновники, предпочитающие личное спокойствие интересам дела, а неутомимые и самоотверженные борцы за выполнение директив партии и правительства, ставящие государственные интересы превыше всего…» И далее Маленков заявил, что: «У руля руководства в промышленности и сельском хозяйстве, в партийном и государственном аппарате должны стоять люди культурные, знатоки своего дела».

От таких слов, надо полагать, невольно пробежал противный холодок по спинам у тех высших партчиновников, которые предпочитали давать руководящие указания, командовать всеми и вся, при этом абсолютно ни за что не отвечая.[296]

«Присутствие» Сталина ощущалось как в отчетном докладе Маленкова, который в вышеприведенном фрагменте доклада явно «озвучил» мысли Сталина, так и в выступлениях его ближайших соратников. В этом отношении весьма характерно выступление заведующего особым сектором ЦК ВКП(б), многолетнего помощника и секретаря сталинской канцелярии А. Н. Поскребышева.

Формально речь Поскребышева была посвящена хотя и важному, но частному вопросу – необходимости укрепления партийной и государственной дисциплины. Но даже по некоторым фрагментам этой речи, которые приводятся ниже, становится понятным, что к делегатам съезда, а через них и ко всей партии и советскому народу обращался именно Сталин, и слова эти звучали не просто грозно, они говорили о предстоящих серьезных переменах в стране.

«Есть у нас, к сожалению, среди партийных и советских работников (заметим, что хозяйственные работники здесь не упомянуты – А. К.) такие, которые почему-то уверены в том, что законы обязаны исполнять не они, а кто-то другой, а что они сами могут обходить законы, нарушать или применять их по своему усмотрению по принципу: «Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло». От такого весьма странного понимания законов всего один шаг к… преступлению… Иные руководители почему-то считают, что критиковать дозволено только своих подчиненных, а подчиненные, видите ли, не вправе критиковать свое начальство. Это… ничего общего не имеет с партийностью. Руководитель… ограждающий себя от критики, заведомо роет пропасть между собой и массами <…>.

Критика и самокритика – это мощная сила, способная делать чудеса, если ею умело пользоваться, если она применяется честно, открыто, по-большевистски. <…>

Критику и самокритику не уважают лишь люди с нечистой совестью, это либо нарушители партийной и государственной дисциплины, либо презренные трусы, либо жалкие обыватели, недостойные носить высокое звание члена партии…»[297]

Конечно же, сам Поскребышев ничего подобного по своей инициативе сказать не смог бы. Он ведь выступал не на районном или областном партийном активе, а на высшем партийном собрании всего Советского Союза, перед всей коммунистической «головкой» планеты, в присутствии самого Сталина!

Поскребышев никогда и ни в чем не мог проявлять сколько-нибудь серьезной инициативы даже не в силу каких-то своих личностных качеств, а просто потому, что если бы он однажды на это и отважился, то всё равно все сочли бы, что инициатива исходит от товарища Сталина, а Поскребышев – не более чем исполнитель.

Так что это говорил, конечно же, Сталин. Далее следовали еще более грозные, весомые и значительные слова:

«Имеются… случаи, когда некоторые вельможные чиновники, злоупотребляя своей властью, учиняют расправу за критику, прямо или косвенно подвергают подчиненных репрессиям и преследованиям (далее выделение мое. – А. К.). Но всем известно, как строго карает таких вельмож наша партия и ее Центральный Комитет, не считаясь при этом ни с чинами, ни со званиями, ни с прошлыми заслугами…».[298]

Мог ли это сказать Поскребышев – всегда подчеркнуто скромный, подчеркнуто незаметный и подчеркнуто несамостоятельный человек – в публичной обстановке, в зале, где во всем блеске и великолепии чинов, мундиров и наград был собран весь партийный авангард страны.

Нет, конечно! Говорил это Сталин. Но говорил так, чтобы при всей грозности и серьезности предупреждения оно не было воспринято как предвестие новых крупных чисток в партийно-государственном руководстве и аппарате.

Устами Поскребышева Сталин не угрожал, не пугал. Он предупреждал. Но предупреждал всерьез и, как всегда, по-сталински. То есть, во-первых, предельно сдержанно – потому он и поручил сказать то, что было сказано, другому. Во-вторых, весомо. И можно было не сомневаться, что вся высшая партократия – и сидящая в зале, и орудующая вне его стен, поняла Сталина верно.[299]

В мемуарах Д. Т. Шепилова[300] говорится о разговоре, который состоялся у него со Сталиным в 1952 г. по поводу назначения его главредом «Правды». В 1952 году он был занят важнейшим делом – написанием учебника по политэкономии социализма. И вдруг его назначают главным редактором «Правды».

Он – к Сталину: как же так, у меня ведь учебник…

– Да, я знаю, – сказал Сталин. – Мы думали об этом. Но слушайте, сейчас, кроме учебника, мы будем проводить мероприятия, для которых нужен человек и экономически, и идеологически грамотный. Такую работу можно выполнить, если в нее будет вовлечен весь народ. Если повернем людей в эту сторону – победим! Как мы можем это практически сделать? У нас есть одна сила – печать…

«О каких исторических преобразованиях (по Сталину – «мероприятиях»), в которые будет вовлечен весь советский народ, идет речь? – спрашивает А. Костин. – Сталин готовил серьезную экономическую реформу, предтечей которой должна была стать реформа политической системы. К моменту стартового выстрела для начала политической реформы был намечен 1-й квартал, а точнее март месяц 1953 года. Именно к этому сроку Сталин подготовил мощную теоретическую базу, то есть сочинение «Экономические проблемы социализма в СССР», первая часть которого была завершена к концу сентября 1952 года, то есть накануне XIX съезда ВКП(б). Вторая часть книги была к концу года еще не готова, но с некоторыми рукописными главами его ближайшие соратники были ознакомлены и, судя по их «глухим» отзывам, некоторые положения и выводы этого сочинения вызывали у них стойкое неприятие, что грозило вылиться в ближайшем будущем в противостояние…»

Так что же задумал вождь советского народа? Как считает А. Костин, в марте 1953 г., незадолго до своей смерти, И. В. Сталин планировал созвать внеочередной (чрезвычайный) ХХ съезд партии, «на котором избрать чрезвычайные органы по ликвидации руководящей и направляющей роли КПСС… Во что превратится КПСС после XX чрезвычайного съезда? Отвечаем – в широкомасштабную общественную организацию с очень важной задачей по идейному воспитанию населения страны, то есть по воспитанию «нового человека» – строителя светлого коммунистического будущего».[301]