Лагорийский гамбит - Александр Сухов

— Кто ты, чужестранец? Каким образом тебе удалось пройти мимо стража-убийцы?

Ага, так значит демон, охранявший вход в зал, его рук дело. Хорошо, пообщаемся. Даже приятно после трех недель полнейшей безнадеги встретить родственную душу.

— Я Федор Листопад, человек из мира Земля. Оказался здесь совершенно случайно. «Здесь» — в смысле, в этом странном мире. А пещеру мне показал один из пеньков, извиняюсь, абориген тутошний.

— Земля… человек, — незнакомец будто пробовал слова на вкус, — нет, не имею ни малейшего представления о твоем мире, чужак. Однако ты здорово похож на лагорийца. Странно, очень странно.

— Уважаемый, э…

— Драгва, милостивый государь. Мое имя Драгва. Я — рыцарь-инквизитор из Лагора.

Вот те на! Лагорийский рыцарь, говоришь? Не, батенька, шутить изволите. Выдавать себя за коренного лагорийца с таким прононсом, пардон-с, вопиющая наглость, граничащая, как любил говаривать наш ротный старшина, с остервенелой борзостью. Я значительно лучше владею языком обитателей Лагора, но мне и в голову не придет выдать себя за рыцаря-инквизитора. Чревато, понимаете ли, разного рода неприятными последствиями. Парень явно подвинулся рассудком. Хотя я его понимаю — проторчишь в темной пещере, да еще в полном одиночестве неизвестно сколько времени, и не такое о себе возомнишь. Интересно, а, сколько он тут проторчал и почему до сих пор не помер с голодухи и не усох от жажды? Ладно, разберемся, а чтобы не травмировать психику «рыцаря-инквизитора» не стану ему перечить. Желает быть лагорийским инквизитором, пусть им будет.

— Весьма счастлив познакомиться с тобой достопочтенный рыцарь, — надеюсь Драгва не обратил внимания на легкую ухмылку, которую мне не удалось стереть со своей физиономии. — Прошу прощения, но мне не терпится узнать подробности твоего появления в этом странном мире и причину, по которой ты оказался пленником пещеры.

— Ты ошибаешься, Федор, — грустным голосом ответствовал Драгва, — я вовсе никакой не пленник, а добровольный отшельник. Стою и жду, когда наступит мой последний час. Окаменение продвигается слишком медленно, а покончить жизнь самоубийством я не имею возможности. Вот и пребываю здесь неведомо сколько времени.

— Если можно, поконкретнее. Сколько?

— Не могу сказать точно, но определенно знаю, я здесь оказался через четверть века после полного замирения с магами и подписания Конвенции…

— Боже, милосердный! — невольно вырвалось у меня. — Это же пять тысяч лет. В те времена мои далекие предки только лишь закладывали фундамент под самую первую египетскую пирамиду, а древние шумеры только-только изобрели свою клинопись.

Теперь кое-что прояснилось в моем сознании. Драгва вовсе не пытался ввести меня в заблуждение, он на самом деле лагорийский рыцарь-инквизитор. А странный прононс, который я принял за иномирный акцент, на самом деле — древний язык Буферного мира. Как известно, всякий язык со временем изменяется, а за пять тысячелетий трансформируется до неузнаваемости. Мне повезло, что лагорийцы — народ консервативный и не любят ничего менять в своей жизни, в противном случае с Драгвой пришлось бы объясняться жестами. Хотя вряд ли бы нас из этого что-нибудь получилось — руки рыцаря уже подверглись частичному окаменению и махать ими он, пожалуй, уже не способен.

— Коварный колдун, — продолжал Драгва, — которого я выследил и уничтожил, напоследок подложил мне «свинью» в виде хитроумной головоломки-ловушки…

— Подожди рыцарь, — при упоминании о головоломке встрепенулся я. — Выходит, все-таки, та штуковина была магической ловушкой. Вообще-то я подозревал, но до конца как-то не верилось.

— Увы, мой друг, если тебе не посчастливилось оказаться в этом мире, значит, ты случайно или по чьему-то злому умыслу наткнулся на артефакт-ловушку.

— Почему же «не посчастливилось», уважаемый?

— Потому что отсюда невозможно бежать или хотя бы умереть, — печально усмехнулся в бороду рыцарь Драгва. — И еще, молодой человек, находясь здесь, нельзя вмешиваться в ход естественных процессов. К великому своему сожалению, я это осознал не сразу, а когда разобрался, что к чему, удалился в пещеру, оградился от внешнего мира, активировав стража-убийцу, с тех пор постепенно превращаюсь в каменное изваяние.

— Но почему ты до сих пор жив, благородный рыцарь? По логике вещей, ты давно должен был отойти к праотцам от голода, жажды, старости, наконец.

На что лагориец кисло усмехнулся и с горестной миной на лице констатировал:

— Выходит, ты еще ни разу не умирал, Федор. Так знай же, что здесь невозможно умереть от голода, жажды или старости. Вообще-то тебя могут запросто растерзать дикие твари, ты можешь разбиться насмерть, упав со скалы или утонуть в реке, но… — он сделал интригующую паузу, — что бы с тобой ни случилось, ты непременно восстанешь из мертвых. Так вот, скажу тебе одну вещь: как бы ни было больно умирать, воскресать намного больнее.

Я слушал и не верил своим ушам. А может быть, это всего лишь сон? Ну да, я попал в автомобильную аварию или еще какую передрягу и оказался в больнице. Чтобы спасти мою жизнь, врачи ввели меня в состояние искусственной комы. Как же это я раньше не догадался? Вот же дурень! Выходит, все, что я сейчас якобы воспринимаю как объективную реальность, на самом деле плод моего воображения. Крепко же мне досталось в том реальном мире, если мерещится подобное.

Лагориец оказался неплохим физиономистом, вполне вероятно, он был одаренным эмпатом. Так или иначе, он прекрасно понял, о чем я думаю.

— Федор, не обольщайся, — грустно сказал он, — первое время, я точно также думал, де этот мир всего лишь плод моей нездоровой фантазии, но после второго перерождения и той боли, что я испытал, подобные иллюзии сами собой развеялись. Уверяю тебя, этот мир — изощренная ловушка и существует он на самом деле. После пятого или шестого воскрешения я осознал еще одну непреложную истину — здесь, фигурально выражаясь, ничего нельзя трогать руками. Не знаю, откуда у меня появилось это понимание, но, уверяю тебя, это абсолютная истина. Именно по этой причине я и уединился в этом месте. Теперь пришел ты и дал мне надежду. Вообще-то я ждал твоего прихода, не твоего конкретно, а иномирянина, который избавит меня от мучений.

Интересно получается, этот бессмертный Драгва, кажется, принимает меня за какого-то ангела небесного. С чего это ему вдруг втемяшилось, что я смогу ему помочь? Не, определенно, вся эта, так называемая, реальность вместе с пеньками и Драгвой — один сплошной глюк.

Из курса практической психологии мне было известно, что если человеку начинает мерещиться всякая чертовщина, нужно как бы принять ее за истинную реальность и постепенно, не торопясь, чтобы не навредить собственному рассудку начать выходить из шизоидного состояния. Поэтому я не стал усиленно крутить головой, чтобы тут же избавиться от навязчивого морока, а как ни в чем не бывало, поинтересовался: