Утраченная реликвия - Андрей Воронин

Впрочем, Аверкин и сам уже понял, что машет кулаками после драки. Что значит - почему не задержали?

Как они могли ее задержать - силой? В центре города, в людном месте, среди бела дня.. И откуда они могли знать, кого задерживать? Да и он, коли на то пошло, до сих пор не мог до конца поверить в то, что им нужна девчонка. Словом, этот раунд был проигран. Теперь следовало ждать продолжения, и что-то подсказывало Санычу, что ожидание будет совсем недолгим.

- Вы хотя бы запомнили номер джипа? - спросил он, с отвращением ощущая, как оттягивает левый борт куртки бесполезный пистолет. Это был, пожалуй, первый случай в его жизни, когда оружие воспринималось как ненужный и раздражающий предмет, вроде ядра, прикованного к ноге ржавой цепью.

- Я запомнил, - сказал Коробка.

- С паршивой овцы хоть шерсти клок, - проворчал Аверкин. - Вот и займись. Пробей его через нашего человека в ментуре - кто такой, чем дышит, где живет..

Это, конечно, после обеда горчица, но все-таки...

Он махнул рукой и, дымя сигаретой, ссутулившись, побрел обратно в арку - к машине.

* * *

- Странное имя - Гангрена, - сказал Юрий, снимая темные очки и принимаясь без всякой необходимости в сотый раз протирать стекла.

- Это кличка, - отозвался Светлов и немного поерзал на сиденье, устраивая поудобнее свой тощий зад. - Она сама ее придумала, между прочим. Очки надень, а то светишь своим благородным профилем на всю улицу. Да и фасом, кстати, тоже светишь.

- Да не вижу я в них ни черта! - огрызнулся Филатов, но очки все-таки надел. - Ну, и на кого я теперь похож? - спросил он, вытягивая шею и заглядывая в зеркало заднего вида. - По-моему, дурак дураком.

- Даже если и так, то очки тут совершенно ни при чем, - съязвил Светлов. - Они только подчеркнули некоторые твои, гм... характерные черты.

- На себя посмотри, - проворчал Инкассатор. - Тоже мне, мачо... М-да... И все-таки почему именно Гангрена? Ничего лучше не придумала?

- Это ее любимое ругательство - гангрена, - сказал Светлов и сделал странное движение головой, как будто хотел отбросить назад несуществующий чуб - Слушай, а почему это тебя так интересует? Понравилась, да? Только учти, ты не в ее вкусе. О возрасте я не говорю, это в наше время не помеха, но ее не интересуют чайники, которые не шарят в компьютерах.

- Ну, и кто из нас после этого дурак? - обиделся Юрий. - Что ты несешь-то, милый? Это же просто смешно. К тому же она несовершеннолетняя.

- Кто это тебе такое сказал? - Светлов приподнял свои зеркальные очки и с удивлением уставился на Юрия. - Ей двадцать, скоро двадцать один! В самый раз под венец.

- Да? - в свою очередь удивился Филатов. - Ни за что бы не подумал...

- "Было бы величайшей ошибкой думать", - важно процитировал Светлов. Ленин, полное собрание сочинений, том сорок первый, страница пятьдесят пять.

- Дурак, - сказал Юрий и отвернулся.

- Дурак не дурак, а такую кашу заварил, что целая страна умников до сих пор расхлебать не может.

- Я не про Ленина, - сказал Юрий и все-таки не выдержал, улыбнулся.

- Да, - с задумчивым видом сказал Светлов и мечтательно закатил глаза к провисшему брезентовому потолку, - это идея. Надо вас того, этого... Короче, я скажу Гангрене, что ты на нее, как говорится, запал.

- Во! - ответил Юрий.

Это невразумительное восклицание сопровождалось весьма красноречивым жестом; увидев у самого своего носа пудовый кулак бывшего боксера и десантника, господин главный редактор рефлекторно отшатнулся и треснулся затылком о боковую стойку кузова. Это было совсем не больно, но очень громко и как-то унизительно, тем более что Филатов не преминул заржать самым оскорбительным образом.

- Казарма, - с отвращением констатировал Светлов. - Обидеть художника легко...

Юрий перестал смеяться.

- Это кто тут художник?

- Ну, не ты же. Ты только морды умеешь разрисовывать да перед строем речи произносить. А как только речь заходит о прекрасном, ты только и можешь, что кулаком грозить. Струсил, Инкассатор?

- Погоди, - сказал Юрий, с охотой ввязываясь в перепалку, потому что делать все равно было нечего, - погоди, ты это о ком сейчас говорил - о Гангрене своей, что ли? Это она, что ли, самое прекрасное, о котором якобы зашла речь?

- Ка-зар-ма, - раздельно, по слогам, повторил Светлов. - Когда ты отвыкнешь встречать человека по одежке? Если пуговка на воротнике расстегнута, значит, это не человек, а полный разгильдяй. В наряд его, на губу, в карцер! Ты ведь, небось, кроме тряпок, ничего и не увидел. А здесь тебе, Юрий Алексеевич, не армия, да и Гангрена - не один из твоих костоломов в голубых беретах.

Скажешь, я утрирую? Ну, ответь мне тогда, какого цвета у нее глаза?

- Делать мне больше нечего, как цвет ее глаз замечать, - с некоторым смущением проворчал Юрий. - Карие, что ли? Да нет, кажется, серые...

Теперь заржал Светлов. Юрий нахмурился, пытаясь припомнить глаза Гангрены, а потом фыркнул.

- Сволочь ты, Димочка, - сказал он. - Как есть законченный негодяй. Она ж в очках! В темных! Какие там к дьяволу глаза!

Они немного посмеялись, а потом Светлов сказал:

- Глаза у нее действительно карие и, между прочим, очень выразительные. Да и все остальное тоже ничего, поверь моему слову. А тряпки... Ну, это тоже своего рода униформа. Субкультура, понял?

- А где ты нарыл это диво? - спросил Юрий, косясь сначала на часы, а потом на вход в Интернет-кафе.

- Работа у меня такая, - сказал Дмитрий. - Делал репортаж о хакерах, вот и познакомились. Ей-богу, я сам иногда удивляюсь, сколько у меня знакомых, и каких! Как начну листать записную книжку, так просто оторопь берет: откуда?! Но, как видишь, иногда это бывает полезно.

Юрий снова посмотрел на часы и крякнул.

- Долго, - сказал он. - Надо было самим идти.

- Если Гангрена не справится, то мы с тобой и подавно, - остудил его Светлов. - И вообще, сколько можно говорить одно и то же? Решили ведь, что так будет лучше!

Юрий скрестил руки на груди и с самым недовольным видом съехал по спинке сиденья вниз. Он уже свободно двигал левой рукой, и оставалось только гадать, чего ему это стоило. Филатов надел кожаную куртку, и, даже если у него открылось кровотечение, заметить это было невозможно. "Хитрец, подумал про него Дмитрий. Благородный Атос... Только у Атоса, помнится, было проколото правое плечо, а у этого здоровенного чудака чуть ли не до кости распластан левый трицепс. А все туда же - драться..."

Филатов закурил. Серый дым, лениво клубясь, пополз по ветровому стеклу, толкнулся в закрытое окно и расплылся по нему мутной шевелящейся кляксой.

Светлов недовольно покрутил носом, нерешительно заглянул в свою собственную пачку, но не стал ничего предпринимать: курить ему не хотелось, а просить Юрия открыть окно было бесполезно - он бы все равно не послушался. Припаркованный в двух шагах от Интернет-кафе джип и без того выглядел довольно подозрительно, но, пока окна были закрыты, а высокие спинки сидений хотя бы отчасти скрывали сидевших внутри людей, он еще как-то мог сойти за пустую машину. Дым, клубами валящий из открытого окна, сделал бы Светлова и Филатова заметными.

- Что ты куришь? - спросил Дмитрий, облекая свое недовольство в наиболее дипломатичную форму.

- "Парламент", - ответил Инкассатор, делая вид, что не заметил содержавшегося в вопросе подтекста.

- Странно, - пробормотал Светлов. - А воняет, как "Памир".

- Это потому, что оба названия начинаются на один слог, - сказал Филатов, сделал глубокую затяжку и раздавил почти целую сигарету в пепельнице. - Так лучше?

- Немного, - проворчал Светлов. - Кофейку бы сейчас! В кино американские копы, когда сидят в засаде, все время пьют кофе с пончиками. Ты знаешь, какие у них пончики? Здоровенные, пушистые, а внутри начинка шоколадная или, там, малиновая...

- И капуччино в пластиковых стаканчиках, - морщась, добавил Юрий. Сладкий. Со сливками. И сладкий пончик с шоколадной начинкой. Слипнуться не боишься?

- Конечно, - сказал Светлов, - тебе подавай черный кофе без сахара, а вместо пончика - полпачки сигарет. А сахар, между прочим, необходим для нормальной работы головного мозга. Зря ты им пренебрегаешь, Юрий Алексеевич. Результаты этого пренебрежения становятся все заметнее с каждым годом.

- Это не из-за сахара, - сказал Юрий, неожиданно для Светлова восприняв его задиристую реплику с полной серьезностью. - Просто лет до тридцати мы меняемся в лучшую сторону - взрослеем, умнеем, крепнем, а потом начинается обратный процесс, и никаким сахаром, никакой физкультурой, пластической хирургией и биологическими добавками его не остановишь. Притормозить можно, а остановить - нет, нельзя. Да и не нужно это - останавливать процесс. Смысла в этом я не вижу, хоть убей.

- Как это? - искренне удивился Светлов. - Неужели не интересно посмотреть, что будет через пятьдесят лет? Или через сто?

- Не-а, - лениво, но совершенно искренне ответил Инкассатор. - Ну, изобретут еще что-то новенькое в придачу к компьютеру и мобильному телефону, научатся лечить рак и СПИД, ну и что? Люди-то, какими были три тысячи лет назад, такими и останутся, а вместо СПИДа появится какая-нибудь новая дрянь, позабористее...