Лиловые орхидеи - Саманта Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он хватается за грудь и изображает полное непонимание.
– Я? Преследую? Никого и никогда! – театрально произносит он.
– Ага, конечно! Значит, ты не преследовал меня, чтобы узнать мой распорядок дня? – спрашиваю я. – И не раздобыл расписание моих занятий, чтобы записаться на те же курсы, что и я? Ах да, и еще ты никогда совершенно случайно не бегал в то же самое время, что и я?
– Значит, ты про все это знала? – спрашивает он.
По крайней мере, ему хватает приличия смутиться.
– Если честно, это было довольно мило, – признаю я.
– А я полагаю, ты никогда меня не гуглила, да, Митчелл? – Он приподнимает бровь.
– Конечно гуглила, – отвечаю я. – Я не могу допустить, чтобы мой сын встретился с серийным убийцей… то есть наш сын.
Ух ты, какое странное ощущение. Я впервые произнесла эту фразу. Наш сын. Это невероятно. Это страшно. Это подозрительно прекрасно.
– Но я не гуглила тебя до нашей встречи в Чикаго, – уточняю я.
– Ты шутишь? – удивляется он.
Я качаю головой.
– Я тоже, – говорит он. – Я впервые тебя погуглил несколько недель назад. До этого я не хотел знать, вышла ли ты замуж, или стала знаменитым ресторанным критиком, или… умерла. И меня нет в соцсетях.
– Как, тебя нет в «Фейсбуке»? – спрашиваю я. – Разве ты не знаешь, что любой, кто что-то из себя представляет, есть в «Фейсбуке»?
– Особенно в «Фейсбуке», – подтверждает он. – Ведь именно он нас погубил. Боже, Бэйлор, если бы ты видела, что она там про тебя написала.
Я жестом прошу его остановиться.
– Я не хочу этого знать. У меня есть ее письмо. Я знаю, какой жестокой она может быть. Могу себе представить, что она там запостила. Меня тоже нет в «Фейсбуке» – и в других соцсетях, – по той же причине: я не хотела ничего знать о тебе.
– Охренеть! – произносит он. Потом вздрагивает: – Извини.
– Все в порядке, – говорю я. – Я привыкла. Кэлли ругается, как матрос.
– В присутствии нашего ребенка? – спрашивает он.
Я смеюсь:
– Нет, не в присутствии нашего ребенка.
Он качает головой:
– Странно называть его нашим ребенком, да? Я все еще не могу поверить, что у меня есть сын.
Раздается стук в дверь:
– Обслуживание номеров.
Я встаю, хватаю сумочку и подхожу к двери, прежде чем Гэвин успевает достать свой кошелек. Я впускаю официанта и даю ему чаевые, когда он уходит, – все это время Гэвин внимательно следит за каждым моим движением.
Он ухмыляется, не отводя от меня глаз, неторопливо подходит к моей сумочке и опускает в нее двадцатидолларовую купюру.
Я открываю рот от изумления.
– Я так и знала! – восклицаю я. – Я всегда думала, почему никогда не пользуюсь банкоматами. Оказывается, у меня просто есть свой собственный.
Я хихикаю.
Широкая улыбка доходит до уголков его глаз, и тут до меня доходит, что он имел в виду, говоря, что любит этот звук. И тут я, разумеется, краснею.
– Давай поедим.
Он снимает с тарелок серебряные крышки.
Я сажусь за столик, удачно расположенный в углу у окна, из которого открывается вид на реку, протекающую через наш городок. Я смотрю на еду, которую он поставил передо мной.
– Ты заказал мне шоколадный молочный коктейль? Ты запомнил?
– Я помню все, Бэй.
Он произнес мое прозвище, что напомнило мне про название его фирмы.
– Так значит, «Спасатели Бэй Продакшнз»?
– Угу. – Гэвин кивает и откусывает от своего чизбургера.
– И почему ты назвал компанию именно так? Разве ты меня не ненавидел?
– Да. Нет. Не знаю, – говорит он. – Но ведь именно ты заставила меня последовать за своей мечтой. Я поменял специальность благодаря тебе. Я поменял всю свою жизнь благодаря тебе. Разве я мог не воздать тебе должное хотя бы таким образом?
– Знаешь, а я стала писательницей благодаря тебе, – говорю я и получаю в ответ его недоверчивый взгляд.
Я киваю:
– Это правда. Ты, наверное, не помнишь, но однажды ты спросил меня, что я делаю в детской больнице, и я сказала, что сначала читала детям книжки, а потом стала придумывать для них истории.
– А я сказал, что тебе нужно писать книги, – говорит он.
– Да!
Я поражена, что Гэвин помнит этот разговор.
– А ты сказала, что у тебя не получится, и я сказал, что ты не узнаешь, пока не попробуешь.
Гэвин ухмыляется, и я совершенно точно знаю, что он скажет дальше. Я уже покраснела в предвкушении.
– Потом я сказал, что ты не знала, что потрясающе делаешь минет, пока не попробовала.
Он подмигивает мне:
– Я же сказал, что все помню.
Я сижу и размышляю о том, что хоть судьба и разлучила нас восемь лет назад, я сражена наповал всеми совпадениями, которыми она закидывает нас теперь.
– Кстати, могу задать тебе точно такой же вопрос про имя, – говорит он. – Не то чтобы я жаловался – на самом деле мне очень приятно! – но почему ты назвала сына Мэддоксом, если ты меня ненавидела?
– А‐а‐а, туше!
Я отрываю от картошки фри половинку и закидываю ее в рот.
– Думаю, я хотела, чтобы Мэддокс чувствовал себя частью тебя, потому что мне было жаль, что ты его не хотел.
– Черт! – Он с силой бьет кулаком по столу. – Чертова стерва!
Гэвин виновато смотрит на меня.
– Прости, – говорит он и делает глоток газировки.
– Не извиняйся, она и правда стерва, – говорю я. – Она чертова лживая сраная стерва и шлюха!
От смеха Гэвин выплевывает напиток.
– О боже, тебе, наверное, нелегко было это произнести?
– Не-а, я натренировалась за столько лет.
Он пододвигает ко мне тарелку с картошкой фри.
– Спасибо, у меня тут достаточно, – говорю я.
Он смотрит на меня, вопросительно подняв брови.
– А‐а‐а… двадцать вопросов? – со смехом спрашиваю я.
– Не двадцать, – отвечает он. – У меня их примерно миллион. Я хочу знать все. Про тебя. Про Мэддокса. Про восемь лет, которые я пропустил.
– Хорошо.
Я двигаю тарелку с картошкой обратно.
– Но у меня есть кое-что получше.
Я встаю из-за стола, достаю из сумочки тяжелый фотоальбом и кладу его на стол рядом с его тарелкой.
– У меня есть фотографии каждого дня рождения, каждого праздника, каждого важного события. Почти все, что тебе нужно знать про Мэддокса, есть в этом альбоме.
У Гэвина округляются глаза, и он смотрит на альбом так, словно ему страшно. Может, он и правда боится. В каком-то смысле Гэвин сейчас впервые встретится со своим сыном. Он вытирает рот и кладет салфетку на тарелку с недоеденной едой. Потом встает и подходит к бару. Наливает
