София - венецианская заложница - Энн Чемберлен

— Скажи мне, что означает это слово и вообще о чем здесь говорится? — спрашивала Сафи у своей ученой подруги. И часто ей удавалось отыскать эхо пути руки принца, которая когда-то двигалась по ее собственному телу, в линиях, нарисованных на бумаге.

— Спасибо тебе, Есмихан, — она благодарила девушку, даже если та повторялась в своих объяснениях.

Затем Сафи аккуратно складывала письмо и клала его в лиф своего платья: надо держать его ближе к сердцу и предотвратить попытки завистливых рук украсть любовное письмо, чтобы наложить на него проклятье. Все же ни подкуп, ни мольбы не могли переубедить Сафи встретиться с принцем, несмотря на то что ее первый порыв был очень импульсивен и страстен.

К концу недели Нур Бану не могла больше терпеть этот беспорядок и нарушение мира и гармонии в ее гареме. Она вызвала девушку к себе в комнату одну, только в сопровождении Кизлара Аги. Огромный белый евнух представлял физическую силу Нур Бану. Это было всецело в его власти: взять любую девушку из гарема и высечь ее хлыстом по ногам, пока она навсегда не становилась хромой, или, менее драматично, по ее спине или ягодицам, чтобы она не могла сидеть, спать или носить прекрасные шелка еще в течение месяца. Сафи представляла искушение, которое явно не однажды испытывала Нур Бану, но старшая женщина не могла позволить такого наказания. Если бы ее сын, расстроенный и увлеченный невольницей, услышал об этом, она могла потерять свое влияние над ним мгновенно и навсегда. Евнух, знала Сафи, был здесь только для того, чтобы добавить молчаливой силы к словам госпожи.

Кроме того, Сафи была протеже Нур Бану — ее личной собственностью, ее собственным произведением из пыли. Поэтому девушка не удивилась, что Нур Бану могла с трудом контролировать свой гнев, когда ее привели к ней в комнату. Но, несмотря на то что Сафи трудно было стоять в соответствующей позе рабыни, со скрещенными на груди руками, усмешка не покидала ее лица.

— Ты думаешь, что ты такая уж умная, моя маленькая синьорина, — сказала язвительно Нур Бану, — играя с моим сыном, как будто он паршивый ремесленник, а ты блудница? Хорошо, ты должна знать, что я узнала сегодня утром. Мурат отправил назад своих поэтов и ювелиров и послал снова за своими друзьями-опиоманами. Ты переиграла с ним однажды, моя девочка, и в течение недели я продам тебя владельцу борделя, где тебе самое место.

Сафи упала на колени, как будто ее ударили, и проигнорировала торжество во взгляде Нур Бану, когда она сделала это сообщение. Хватаясь за отороченный золотом подол ее платья, Сафи начала ее умолять:

— Пожалуйста, поверьте мне, госпожа, я думала только о его благе. Я только хотела помочь ему излечиться. Пожалуйста, пожалуйста, поверьте мне. Позвольте мне еще раз пойти к нему. Я удовлетворю все его прихоти, если Аллах сжалится над таким низким существом, как я.

Сафи не мешкая побежала в мабейн и увидела своими глазами, что опасность действительно усилилась. Принц курил опиум, чтобы побороть свою депрессию. Но и в этом своем состоянии он все же нашел Сафи более подходящим лекарством. Нур Бану знала, что не она одна была победителем в этой битве. Она видела, что ее сын любит эту прекрасную итальянку так, как он никогда не любил мать. Нур Бану пришлось признаться самой себе, что девушка понимала ее сына гораздо лучше, чем она, его мать. Казалось, Сафи знала шестым чувством, что и когда нужно было Мурату. После первого отлучения из гарема девушку не излечили от этого, она только научилась использовать его с большим мастерством.

«Это только техника и доверие действию, разыгранному на огромной кровати в нужное время, — так описывала Нур Бану любовную игру со стороны. — У любой девушки есть инстинкт двигаться и вращаться под своим любовником».

И все же она не прекращала удивляться правильности инстинкта девушки и агонии страсти, в которую погрузился ее сын. Иногда она слышала его стоны и животные выкрики, перекликающиеся с мурлыканьем девушки, — они эхом разносились из мабейна по всему гарему, и мать не могла не слышать их. Если это был инстинкт, то она, Нур Бану, была рождена без него.

Нур Бану, однако, льстила себе, что она тоже однажды в своей жизни познала такую страсть и обожание. Однако, размышляя над нынешней спокойной жизнью, она должна была признать, что лишь случайно оказалась первой любовницей султана, которая родила ему сына и наследника. Он, единственный мужчина, которого она будет любить всегда и который никогда не полюбит ее снова, только однажды темной ночью повернулся к ней для удовлетворения своих естественных потребностей. Каждый раз, когда она потом вспоминала его мерзкое, обрюзгшее тело и винное зловонное дыхание над собой, она испытывала отвращение.

Действительно, тогда она думала, что ее утреннее недомогание — это только отвращение, накопившееся за столько дней. Она никогда не знала страсти как своего господина, так и своей. Если Нур Бану и наслаждалась страстью, так это была страсть к Богу, который в ту ночь улыбнулся ей благоприятным расположением звезд.

Все же как она могла жаловаться? Замечательная белокурая девушка выполнила все, для чего она была куплена. Мурат время от времени курил опиум, но кто же не курит? Не было даже жалоб на то, что он заменил одну зависимость на другую, потому что при поддержке Сафи он начал интересоваться другими вещами, которыми должен наслаждаться молодой человек в его возрасте.

Ценитель и живописи и музыки, ее Мурат очень скоро завоевал себе имя в этих кругах. Он собрал небольшую группу талантливых людей, которые любили его не только за щедрость, но и за его желание учиться, и за его вкус в оценке произведений искусства. Он мог принести миниатюру Сафи, прежде чем купить ее. Теперь ему хотелось, чтобы Сафи присутствовала на концертах, он требовал, чтобы у музыкантов были завязаны глаза и чтобы она сидела рядом с ним, ведь ласки влюбленных делали музыку живой.

Мурат также начал интересоваться светскими делами государства и часто посещал двор, когда там присутствовал его отец. Вернувшись после этого в мабейн, утомленный формальностями, он погружался в объятия своей любовницы, чтобы снять напряжение ее нежными ласками. В постели они часто говорили на разные темы, и случайно, между ласками, Сафи узнала, как работает правительство в Кутахии и во всей Османской империи.

И так получалось не однажды, что проблема, которую не мог решить ни Селим, ни все его советники в течение недели, находила решение в ее быстром уме. Потому что здесь, в гареме, ее ум имел возможность оставаться не стесненным давлением узких личных интересов.

Когда Мурат на следующий день преподносил решение своему отцу, султан был им очень доволен. Молодой принц только пожимал плечами на похвалу и говорил: «Аллах улыбается мне — ведь я засыпаю с его именем».