ТАЙНЫ ТРЕТЬЕЙ СТОЛИЦЫ. - П. Лотинкин

—  Да вон он, ваш москвич! Живой, слава Богу!

Тем временем, неотличимый от ворвавшихся ни внешностью, ни габаритами бугай, пинавший Василия, оказался брошенным на пол и скован­ным наручниками. Та же участь постигла и вяло сопротивлявшегося мэра. Когда его закончили сковывать, вся физиономия ЧАМа была покрыта плотной маской из размазанной по полу еды. Было полное впечатление, что это он сам, желая съесть как можно больше, так перемазался.

Но хуже всех пришлось Кунгусову. По воле случая он отлетел к клетке Джима, и намаявшийся в безуспешных попытках дотянуться до женщи­ны самец своего шанса упустить не пожелал. Он сгреб зама по идеологии, притиснул его к прутьям клетки нижними конечностями, а верхними стал сноровисто раздирать его брюки. Объятия примата были такими плотными, что почти почерневший от прилива крови Кунгусов не мог даже звука издать. Он лишь сипел и извивался.

Убедившись, что любое сопротивление подав­лено в зародыше, один из ворвавшихся снял маску, и Быков узнал его. Именно этот, украшенный на­колками тип, караулил его, попивая пивко в кус­тах возле школы напротив дома на Сурикова, 40.

— Ну что, гнида? — спросил синий у Василия. — Понял теперь, что от нас не убежишь?

Нити ведут в Москву

Шефиня Быкова по страховой компании ис­пытывала к своему подчиненному двойственные чувства. С одной стороны, он успешно работал, обеспечивая ей премии и благоволение начальства. С другой, он был слишком капризен.

Ведь далеко не всегда стоило доводить фак­туру о разоблаченных мошенниках до следствия и разбирательств. Среди желавших надуть страхов­щиков и их родных, порой попадаются вообще-то вполне приличные, а главное — состоятельные люди. Такие, дабы не допустить огласки и позора, готовы немало заплатить умеющим хранить молча­ние об их грешках. Шефиня была как раз такой, а вот Быков — нет.

Подобно тому, как прирожденный музыкант не способен фальшивить даже за очень большие деньги — ему любая нотная фальшь причиняет вполне физические мучения, так же и прирож­денная ищейка. Быков не мог пойти на сговор с разоблаченным жуликом, даже если бы тот его озолотил.

Шефиня пыталась ему объяснить, что сейчас, когда все воруют, соблюдать верность заповедям вроде «не укради» — и глупо, и даже опасно. Народ этого не поймет.

Но Быков лишь отшучивался. Он, де, не судья другим. Но сам в грязь лезть не намерен. Мол, не жили богато, не фиг начинать. Стар он уже, чтобы учиться махинировать. А делать что-либо кое-как ему самолюбие не позволяет.

Короче, образовалась типичная патовая пози­ция.

И когда Шефиня встретилась с разоблаченной Василием автомобильной мошенницей Надеждой Колосковой, женщины сразу нашли общий язык. Им оказался язык цифр. На этом языке Шефине было гораздо выгоднее замять дело Колосковой, чем подавать в суд на всю ее банду. Ведь в первом случае, все деньги шли шефине, а во втором — в основном фирме.

Загвоздка была только в Быкове.

И родился простой, как женская истерика, договор: Шефиня выяснит, где именно в Катеринбурге базируется сыщик, а Надежда посы­лает туда лихих ребят. Которые должны были, отомстив за честь обманутой коварным сыщиком женщины, заодно заставить его подписать при­знания во всем тяжком, дабы в будущем он не мог и пикнуть лишнего — ни против Надежды, ни против Шефини.

Ибо поскольку все мужики — козлы, то жен­щинам вполне простительно стравливать их между собой, ради своего исконного женского счастья. Которое не в деньгах, а в количестве брюликов, платьев от кутюр и поклонников из числа этих самых козлов.

Мобильная бандочка московских урок при­была в Катеринбург, но самостоятельно отловить Быкова не сумела. Больше того, они спугнули его, и тем самым спасли. Он принял их засаду за людей мэра и стал прятаться тщательнее. Тогда посланни­ки Надежды состыковались с местной братвой.

Так они вышли на квартиру Даниловой, но немного опоздали: менты уже прихватили Быкова и куда-то повезли. Бандюки проследили за ними до самого зоопарка. Тут они выждали момент, и проникли в потайные подземелья, которые возвели под прикрытием якобы крайне необходимой жи­вотным подземной автостоянки.

Поплутав в подземных коридорах, урки на­ткнулись на Кунгусова, входившего в камеру к Владу Никрасову. Прихватив их обоих в качестве проводника и подстраховки, бандюки и ворвались в камеру, где мэр, пируя и философствуя, ставил эксперименты по превращению человека в обезья­ну.

Но прежде, чем приступить к нанесению Быкову новых телесных повреждений, бандюки занялись более важными делами. Прежде всего, они обыскали всех присутствующих на предмет изъятия денежных знаков и материальных ценнос­тей. Ничего не поделаешь: хватательный рефлекс есть вторая натура таких типов. Потом они вылака­ли для разогреву дорогое марочное вино, несколько бутылок которого не разбились.

А потом их отвлекла картина ухаживаний обезьяны Джина за так кстати попавшимся ему Кунгусовым. Джим это делал несколько своеобраз­но, но не более жестоко, чем это же самое проделы­вали с городом и сам Кунгусов со своим шефом.

Веселье было в самом разгаре, когда вы­званные сигналом тревоги, который успел подать скованный чуть позже подручный палач мэра, к разгульной компании наведался ОБМОН. И нача­лась махаловка.

К счастью, обе стороны уразумели, что стре­лять боевыми патронами в условиях небольшой камеры — самоубийственно ввиду неизбежных рикошетов, а также невозможности отличить своих от противника. Но на стрельбу шумовыми, газовы­ми и световыми патронами не скупилась ни одна из сторон. Как и на пинки, подсечки, и кулачные удары.

Под шум и неразбериху свалки, Влад сумел не только освободить с помощью одного из кстати оказавшихся на полу столовых ножей Нину, но и, вытащив из кармана палача ключи, разомкнуть кандалы и на Быкове.

А потом они где ползком, а где короткими перебежками удрали.

— Увези меня отсюда! — обнимая, и орошая Василия слезами, требовала Нина.

— Увезу тебя я в тундру? — неуклюже пошу­тил тот, еще не отойдя от богатого событиями и по­боями дня. Но, увидев суровость на лице любимой, оправдался:

— Это цитата. Из песни.

Нина прищурилась и многообещающе сказа­ла:

— Я такой песни не знаю! И не желаю знать!

ГЛАВА XII. ДЕЛА У ПРОКУРОРА Что было...

— Не зря говорят, что лучшая власть для хо­лопа — хороший хозяин. Который кормит, а рабо­тать не заставляет. А демократия в этом отношении шутка жестокая: кого выбрал, от того и получи.

— Это вы к чему? — спросил Шеремех.

— Это я вообще, — признался Василий Быков. — Давно хотелось об этом высказаться, да все как-то... То повода не было, то слушателя не находи­лось.

Поскольку помощник Шеремеха Влад Ни­красов принял самое непосредственное участие в спасении и Нины, и самого Быкова, Василий никак не мог отказать парню. А тот очень настоятельно просил встретиться с шефом УТА и все ему рас­сказать.

— Ну, теперь у вас есть слушатель, — как бы делая сыщику одолжение, отозвался Шеремех. — И что теперь? Что вы тут у нас устроили?

— Вам как рассказывать: как все оно было? Или как оно распутывалось?

Шеремех уперся рукой в стол, точно готовясь отскочить. Но не отскочил, а пробурчал, как при­вык бурчать в телекамеру:

— Лучше как было. По порядку. Но без бот­вы.

— Все началось с того, что вашему мэру стало тесно в Катеринбурге. Захотелось стать губернато­ром, а там: чуть-чуть и — еще выше.

— Это в Совет Федерации, что ли?

— Ну, в России есть места и повыше.

— Не может быть!

— Почему? — удивился Быков. — Он же высо­кий. Толстый. Говорит громко и через губу. Ничего не умеет. Страна о его способностях понятия не имеет. Чего ж еще надо у нас, чтобы быть избран­ным?