Кража - Андреа Кейн

— Могу себе представить, — заметила Ноэль, — какое торжество ты испытывал, вспоминая, как наказал негодяев, от которых в молодости страдал твой отец. Это многое объясняет — твой гнев, когда ты говоришь о таких мерзавцах, как Бариччи, а также то, что твой отец получает информацию раньше полиции. — Она снова помолчала. — А как же насчет твоих обязательств, о которых ты говорил? Ведь речь идет о верности твоему отцу и ради него ты обязан соблюдать тайну.

— Да, и вчера в Маркхеме я получил отпущение.

— Вовсе нет! — Ноэль облизнула губы кончиком языка. — Эшфорд, я понимаю тебя лучше, чем ты сам. Сейчас ты воображаешь, что с прошлым покончено раз и навсегда. Но я вовсе не уверена, что тебе это удастся. Да, ты свободен от обязательств, но как быть с беспокойством, которое будет постоянно снедать тебя? В таком образе жизни есть своя притягательность, азарт, и сегодня вечером я почувствовала это в тебе. Неужели ты и впрямь готов расстаться с этой волнующей жизнью, с этим ощущением торжества, которое ты испытываешь всякий раз, когда тебе удается перехитрить какого-нибудь отпетого негодяя?

— Безусловно, — ответил Эшфорд.

— Но… — Ноэль схватила его за руку.

— Послушай меня, Ноэль. — Он снова привлек ее к себе, перебирая пряди ее волос. — Я ничего не отвергаю. Просто возбуждение одного рода заменяю другим. — Его губы легонько коснулись уголка ее губ. — Поверь мне, я знаю, что делаю. В тебе, моя дорогая, весь восторг и все волнение, которое я способен испытать, которого я хочу и в котором нуждаюсь. Правда, иногда случается, что я не могу с тобой справиться. Сегодня я чуть не упал замертво, когда ты вдруг появилась из-под попоны и я понял, какой опасности ты подвергала себя. Теперь Ноэль почувствовала в его тоне полную убежденность, и ее захватила жгучая радость. Он полностью уверен в себе. Он знал, что говорит. И он принадлежит ей. Она ощутила огромное облегчение и улыбнулась ему.

— В таком случае мне придется подумать о более приемлемом способе подарить тебе необходимые волнение и азарт, чтобы приводить на грань обморока. — Она обвила руками его шею. — Что скажешь?

Эшфорд повалил ее на спину.

— Я скажу «да»! — Он наклонился, чтобы поцеловать голубую жилку у нее на виске. — Но мы еще не закончили разговор, — напомнил он ей.

Его губы проследовали вниз по ее шее и остановились на ложбинке между грудями.

— Мы закончим разговор завтра, — пробормотала Ноэль. Тело ее уже вновь пробудилось для ласк. — Как я уже говорила тебе в Маркхеме, беседовать можно и при свидетелях, но есть вещи, который при свидетелях делать нельзя. Поэтому наш разговор можно отложить…

Ее фраза завершилась стоном, когда Эшфорд, нагнувшись к ней, захватил губами ее сосок.

— Это именно то, что чувствую и я, — прошептал он.

На этот раз он не спешил, стараясь продлить изощренными ласками ее томление, и ласки эти походили на сладостные пытки. Его язык дразнил ее розовый сосок. Его губы ритмично захватывали и выпускали его, пока Ноэль не почувствовала, как где-то глубоко внутри ее тела завязался тугой клубок, и страсть ее была острее, чем прежде. Теперь ее невозможно было сдерживать, жаркую и непреодолимую, теперь, когда ее тело познало наслаждение. Эшфорд тоже это почувствовал, потому что он издал глухой возглас и принялся ласкать другую ее грудь, и эти сладостные и мучительные ласки вызвали у нее столь бурный отклик, 'что тело ее начало непроизвольно извиваться под ним и ее бедра бешено заработали, производя волнообразные движения. Он продолжал покрывать поцелуями все ее тело, удерживая ее бедра, потом встал на колени между ее широко разведенными ногами. Подняв ее ноги и положив их себе на плечи, он прошептал:

— Ты моя, навеки моя, Ноэль, — и с этими словами прильнул к ее лону самым нежным, волнующим и страстным поцелуем. Его язык ласкал ее нежную плоть снова и снова, а губы, захватив бутон ее женственности, слегка потянули его к себе.

Волны почти непереносимого наслаждения пронизывали тело Ноэль, и, изогнувшись дугой, она вскрикнула, а язык Эшфорда проникал в нее все глубже и глубже. Его губы обжигали ее, и она молила его прекратить эту сладостную пытку, остановиться, а потом, противореча себе, — чтобы он продолжал ее ласкать. Ощущения, которые она испытывала, были столь острыми, что она уже едва переносила их, почти теряя сознание, Эшфорд не обращал внимания на ее мольбы. Он завладел ее руками, продолжая свою чувственную атаку — его губы и язык продолжали ласкать ее, доводя до исступления. Пик наслаждения застиг ее неожиданно, и спазмы, сотрясавшие ее тело, были настолько сильными, что она не могла даже вздохнуть. Эшфорд переживал этот экстаз вместе с ней — его рот был прижат к ее разгоряченной плоти, и он вкушал ее и разделял ее восхитительные содрогания и наслаждался ими. Наконец наслаждение стало угасать, и Ноэль медленно опустилась с небес на землю, хотя пока еще продолжала дышать часто и неровно, вздрагивая всем телом. Эшфорд покрывал нежными поцелуями внутреннюю поверхность ее бедер и, поднимая голову, окидывал ее взглядом счастливого обладателя.

— Твой вкус и аромат опьяняют, я никогда не смогу пресытиться тобой.

На ее губах расцвела томная улыбка:

— Надеюсь, что так оно и будет.

— А я в этом уверен.

Он целовал ее щеки, переносицу, подбородок, радуясь ее ощущениям, ее полной раскованности и с видимым усилием стараясь обуздать собственную страсть.

— Отдохни немного.

— Нет, — покачала она головой и потянулась к нему, погладила его плечи, затылок, ее ладони скользнули ниже. Она провела руками по его мускулам, по мощным бицепсам. Они были напряжены, и время от времени по ним пробегала дрожь. От его тела исходили сила, опаляющий жар, и, несмотря на свою неопытность, Ноэль поняла, что это значит и как можно его утолить и остудить.

— Я не желаю отдыха, — прошептала она, проводя пальцами по его соскам.

— Не делай этого, Ноэль!

Он вздрогнул, стараясь взять себя в руки, преодолеть яростное желание, вновь овладевшее им.

— Я хочу этого так же, как и ты, — прошептала она, и ее рука спустилась по его животу и принялась ласкать его пульсирующий орган.

— Боже! — Он невольно рванулся к ней. — Не делай этого, любовь моя! Не надо! — Последовал новый рывок. — Тебе будет больно. И я еще должен отвезти тебя домой. — Его слова сменились глухим стоном.

— Мне не настолько больно. Не спорь со мной. Она продолжала свое исследование, восхищаясь твердостью и гладкостью этой стали, заключенной в бархатные ножны. Он был огромным, влажным, пульсирующим, и она ощутила его отчаянную потребность в ней.

— Ты великолепен, — прошептала она. Эшфорд что-то процедил сквозь зубы.