Таис Афинская. Роман - Иван Антонович Ефремов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поехали вниз! — И, не посмотрев на гетеру, дал поводья своей лошади.
В боковом приделе шатра Александра горели неяркие светильники. Утомленный полководец лежал на широкой и жесткой постели, слушая Таис. Он призвал к себе гостью накануне выступления, после того, как запретил ей танцевать для военачальников. Таис любовалась вспышками внезапного стремительного любопытства в его глазах под массивным покатым лбом, когда он поднимал тяжелую голову от подложенного под нее локтя. Черный от времени щит Ахиллеса висел над его ложем. Александр не расставался с ним с тех пор, как взял его в храме на развалинах Трои, а там повесил вместо него свой. Тяжесть щита свидетельствовала о принадлежности могучему герою, образ которого с детства увлекал македонского царевича. Но Александр носил в своей душе обидное разочарование, испытанное им и многими до него на холме Илиона. Здесь сражались все герои Илиады. Это трудно было представить себе, стоя перед небольшим холмом. Конечно, прошло почти тысячелетие, однако гигантские храмы Египта, дворцы Крита и города Финикии еще старше! Александр примирился с утратой детских фантазий о Трое, лишь когда понял, что с каждым столетием увеличивается число людей на лике Геи, ширятся просторы Ойкумены и все больших свершений требуют истинно величественные дела. Он с лихвой исполнил мечту своего отца Филиппа и воинственного Изократа [13]. Теперь, если удастся полностью разгромить Дария и завоевать Персию…
Таис как будто угадала его мысли, спросив:
— А когда ты уничтожишь Дария и откроешь путь в Азию, что тогда?
— На восток, до океана! — ответил Александр, испытывавший необъяснимое доверие к афинской гетере.
— Далек ли путь?
— Имеешь ли ты понятие о диафрагме хребтов, разделяющих сушу?
— Немного знаю.
— Отсюда до восточной оконечности ее — мыса Тамар на дальнем краю суши — тридцать тысяч стадий.
— Иохеэра! («Стрелометательница» Артемис.) И это пройти, непрерывно сражаясь?
— Не так уж много. Чтобы добраться сюда из Мемфиса, ты уже проехала больше четырех тысяч стадий. Я думаю, что после победы над Дарием там не останется большого войска. За год-полтора я дойду до берегов океана, где не был еще ни один смертный и даже бессмертный, кроме Гелиоса…
Проницательный взгляд Александра не уловил в лице Таис ожидаемого восхищения. Казалось, гетера впала в задумчивость.
— Это и есть твоя заветная мечта? — тихо спросила она, опустив голову.
— Да! С юности она преследует меня. Теперь я стою у порога ее осуществления.
— А сколько тысяч человек погибнет, устилая твой путь трупами? Стоит ли того таинственный мыс? Наверное, голая скала на берегу мертвого океана?
Великий полководец расхохотался — неожиданно и радостно.
— Женщина, даже самая умная, останется всегда короткомыслящей. Такова была и Аспазия у Перикла!
— Если бы он послушал ее, не кончил бы дни в позоре!
— Не будем вспоминать ошибки великих. Ты же считаешь только потоптанную траву, не видя табуна, на ней вырастающего!
— Мой ум действительно мал. Я не понимаю тебя, царь!
— Это так просто! Я убью лишь тех, кто противится продвижению моего войска. Оно пройдет, как борона, ровняющая людей. Разве не говорила ты сама о том, что хорошие люди повсюду похожи, разве не восхищалась моим противодействием учителю Аристотелю? Я думаю, что умные люди — всюду достойны, и гомонойа, равенство в разуме, должно соединить Персию, Индию, Элладу и Египет, Италию и Финикию. Сделать это можно только военной силой…
— Почему?
— Потому что владыки и тираны, полководцы и архонты боятся потерять свои права в новом государстве, раствориться среди множества достойнейших. Они заставят свои народы сражаться. Принудить их к повиновению можно, только сломав их крепости, убив военачальников, забрав богатства.
— И ты в силах сделать это в громадной необъятности Ойкумены?
— Только я. Боги сделали меня непобедимым до самой смерти, а Ойкумена не столь уже необъятна, как я говорил тебе. Пройду к Парапамизу за Крышу мира, до Инда и дальше на юг до океана, а Неарх обмерит берега от Вавилона до встречи со мною на краю земли.
— Слушая тебя, веришь учению еврейских мудрецов! — воскликнула Таис. — У них Сефирот — Разум, иначе Сердце, Вина — женское начало. Мудрость, или Хокма, — мужское. С тобой я понимаю, что если женщины — это разумный порядок, то мудрость, его разрушающая, истинно мужская!
Философические рассуждения Таис были прерваны появлением Черного Клейта. Он оглянулся на афинянку, уловил едва заметный кивок полководца и сказал:
— Тебя домогается некий мудрец. Он говорит, что владеет важным аппаратом (под этим именем македонцы подразумевали боевые машины) и может рассказать о нем только тебе. А ты завтра покидаешь лагерь…
— Вот как! Они знают даже раньше меня! Пожалуй, это в самом деле мудрец или великий механик. Пусть войдет.
Полноватый человек небольшого роста, с быстрыми глазами вошел, низко кланяясь, настороженно осмотрел Таис, нашел, очевидно, что столь красивая женщина, несомненно, глупа, как беотийская овца, и опустился на колени перед Александром.
— Каков же твой аппарат и где он? — спросил царь.
— Пока только здесь, — пришелец показал на лоб и сердце.
— Как же ты смел!..
— Не гневайся, о царь! Идея настолько проста, что создать аппарат можно за полчаса. — Изобретатель извлек из складок одежды массивный, очень острый и заершенный медный гвоздь в эпидаму [14] длиной. — Надо взять широкие кедровые доски и усеять их этими гвоздями. Сотня таких досок, разбросанная перед защищающимися, остановит любую, самую бешеную атаку конницы, а ведь можно изготовить не одну, а многие сотни. Они легки для перевозки и просты в обращении. Представляешь, насколько действенна такая защита? Лошадь, наступившая на гвоздь, оторвет ногу, лишь оставив копыто, а наступив обеими ногами, упадет и сбросит своего всадника. А тот, если доски будут настелены достаточно широко, тоже упадет на гвозди, и — конец, более уже не подымется с заершенных гвоздей, умрет страшной смертью. Твоим воинам останется лишь подобрать оружие и украшения… Очень простая и очень действенная защита!
— Действительно, очень простая и действенная, — медленно сказал Александр, пристально оглядывая изобретателя.
Уголком глаза царь увидел отвращение на лице Таис, которого афинянка и не пыталась скрывать.
— Ты один придумал такое? Больше никто не знает?
— Нет, нет, великий победитель! Я — только тебе… Думал, что только ты сможешь оценить, все значение придуманного мною! И — наградить…
— Да… наградить, — задумчиво и тихо сказал Александр, и вдруг глаза его загорелись гневом. — Есть вещи, которых не
