Преемник - Марина Дяченко

Это был высокий старик, и направлялся он в ту же сторону, что и я – только вот вышел на дорогу с другой стороны. Я приостановилась, поздоровалась, как велит обычай; он кивнул в ответ – и меня поразили его глаза. Круглые, прозрачные, лишенные ресниц глаза – и равнодушные к тому же, будто вобравшие «безразличие всего мира»…

Я осадила сама себя – а что, если бы Солль рассказал мне об огнедышащем драконе? Тогда первый же встречный путник явился бы мне в чешуе и дыме?

Старик не спешил продолжать путь – стоял и разглядывал меня, будто бабочку на булавке. Я и почувствовала себя так же уютно, как насаженная на острие бабочка; тогда, разозлившись и не желая сдаваться, я в свою очередь принялась разглядывать его.

Ему было невесть сколько лет. Лицо его, подернутое сеткой морщин, напоминало деревянную маску. Крылья длинного носа трепетали, будто бы он постоянно принюхивался, а глаза глядели, как могли бы глядеть два ледяных шарика. Но самое невероятное – на поясе его помещалась длинная шпага в дорогих ножнах, редкое в деревне аристократическое оружие; ругая себя за мнительность, я вдруг поверила, холодея, что он – не плод моей фантазии. Что он действительно может оказаться тем персонажем из рассказа Солля, вершителем Эгертовой судьбы, неведомым Скитальцем…

А может быть, и нет. Может быть, это просто суровый старик, идет к сыну в соседнее село, страдает подагрой и не любит невестку…

Я чуть усмехнулась – это последнее предположение помогло мне одолеть робость. Чтобы закрепить победу, я улыбнулась шире:

– Прошу прощения, благородный господин… Уж если нам по дороге… Не могли бы вы проводить бедную девушку – а то одной очень страшно…

Губы его чуть дрогнули:

– Тут ты ошибаешься. Самое страшное происходит, когда людей по меньшей мере двое… В одиночестве – значит в безопасности.

Я захлопала глазами, пытаясь освоить его мысль; тем временем лицо его чуть изменилось – и я с удивлением поняла, что он улыбается:

– Хотя – что ж… Не думаю, что нам так уж по дороге…

И пока я пыталась понять, согласие это или отказ, он вдруг предложил мне руку – небрежным и одновременно рыцарским жестом, так что мне ничего не оставалось, как опереться на нее – и мысленно выругать себя за опрометчивость и нахальство.

На один его шаг приходилось почти два моих.

С полей пахло навозом, и откуда-то доносился запах дыма – не то крестьяне жгут старье, не то разбойники жгут хутора… Я подскакивала по дороге рядом со странным незнакомцем, и мысли мои подскакивали тоже – как телега по разбитым колеям. За один только десяток шагов я успевала увериться в полной глупости своих догадок – ерунда, не он… А потом, искоса взглянув на бесстрастное, изрезанное временем лицо, я покрывалась потом, и ноги становились ватными: «…никто не знает, кто он… Он заклял… заклял…» Небо, вот не хватало мне ходить под ручку со старцами, накладывающими заклятия! Вину-то всегда можно найти… И даже если рядом со мной шагает просто суровый старик, идущий к сыну, страдающий подагрой, не любящий невестку… Упаси небо чем-то его задеть или прогневить. Мало ли…

– Как ты думаешь… – начал он. Я, привыкшая было к его молчанию, так дернулась, что рука моя чуть не соскользнула с его локтя. Уши мои тут же вспыхнули: надо же так бездарно выдать свой страх!

– Как ты думаешь, – продолжал он после паузы как ни в чем не бывало, – зачем человеку имя? Имя дается, чтобы окликать? Эй, ты, такой-то… Чтобы не путаться, когда кто-то на улице кричит «Эй»?

Ничего подобного никогда не приходило мне в голову. Я молчала, надеясь, что ответа и не требуется; он вздохнул:

– А когда некому окликать? Некому звать… Зачем имя? «Как зовут…» А вот никто не зовет. Нету имени. Забыто.

Я молчала, лихорадочно пытаясь придумать какой-нибудь вежливый, ничего не означающий ответ.

– Каждая собака имеет имя, – продолжал он рассеянно. – Все волки бегают безымянными.

И тут я нашлась:

– А если один волк захочет позвать другого? Ведь как-то он его называет?

Ноги мои, возмущенные глупостью головы, споткнулись три раза подряд. Мой спутник неопределенно хмыкнул. И снова наступило молчание. Мы шагали по дороге, и мир вокруг нас залит был солнцем, и от нагретой земли поднимался пар. Ножны шпаги мерно ударялись о стариково голенище, и я подумала, что вооруженным господам привычнее путешествовать верхом.

Впрочем, очень скоро выяснилось, что как пешеход он куда выносливее меня – шагая с ним рядом, я сначала запыхалась, потом взмокла, потом и охромела; в боку моем нещадно кололо – а он шел себе, размеренно и легко, равнодушно поглядывая на разлегшиеся вокруг красоты, на зеленеющие поля и отдаленные рощицы. Я хватала воздух ртом, изо всех сил сдерживая хриплое дыхание, боясь и пикнуть, – а он шел и шел, и я десять раз прокляла минуту, когда решилась с ним заговорить.

Потом он о чем-то спросил – что это вопрос, я поняла по интонации, но из-за шума в ушах не разобрала ни слова. Не дождавшись ответа, он обернулся ко мне – и тут же остановился, меряя меня не удивленным, нет – скорее усталым взглядом.

В глотке моей давно уже пересохло, и потому я ухитрилась только жалобно улыбнуться.

– Вот и я не знаю, – сказал он со вздохом и выпустил мою руку. Отошел к обочине и сел на серый, до половины вросший в землю камень.

Натруженные ноги мои тряслись; едва переступая, я тоже отошла к обочине и уселась чуть поодаль – на свой дорожный узелок.

– Ты вряд ли его остановишь, – сказал он все так же рассеянно. – Но попытаться стоит.

По спине моей будто проползла мокрая гадюка. Я вскинула на него глаза – и встретилась с безучастным взглядом прозрачных глаз.

– Я не решил… – продолжал он медленно. – Ты – другое дело… Попытайся.

Светло-желтая бабочка, явившаяся невесть откуда, покружилась над его острым коленом и уселась на эфес шпаги. Не глядя на меня, он смотрел в небо, и ноздри его раздувались и трепетали:

– А я не хожу с попутчиками… И меня никто не окликнет. Зачем имя, когда некому звать…

Он дождался, пока бабочка уберется восвояси, легко поднялся и отправился дальше; я сидела на своем узелке и потрясенно глядела ему вслед.

Он перестал удивляться своей удаче. Впрочем, а только ли удача позволила ему найти в заброшенной Башне единственно нужную ему комнату и совершенно случайно обнаружить тайник? Только ли удача подбила его заговорить со старым сумасшедшим? Случай ли навел его на обиталище пекаря, бывшего в свое время служителем Трактаном? И вот опять – а удача ли, что в совсем другом месте на другой улице отыскалась мясная лавка, хозяина которой зовут именно так, как звали еще одного Фагиррового сподвижника?