На равнинах Авраама - Джеймс Кервуд

Вуско привел их в лесной край, где, как он уверял, всю зиму должна быть хорошая охота. Там водилось множество енотов, а как только озера и устья рек покроются льдом, на незамерзающих протоках соберутся утки-нырки. Из стволов молодых деревьев они построили хижину. Лесная Голубка никогда не жила в таком доме. Джимс сложил в нем очаг, сделал трубу и отдельную комнатку для девочки. При виде такого подарка глаза малышки сияли от восторга. Каждый день Джимс рассказывал ей что-нибудь новое про Туанетту — как Сои Ян Маквун заботится о своих прекрасных волосах, как неукоснительно, словно религиозные заповеди, соблюдает чистоту, как делает то, другое… В конце концов рассказы Джимса запали в головку Лесной Голубки: она стала усердно пользоваться гребнем и расческой, отчего ее гладкие черные волосы всегда блестели чистотой.

В тот год рано наступили холода и выпал глубокий снег. Уже к концу декабря Джимсу пришлось охотиться на снегоступах. По ночам бывали лютые морозы, и даже незамерзающие протоки покрылись льдом. Нырки улетели.

Стояла памятная зима 1755/56 года, рассказы о которой многие поколения сенеков передавали от отца к сыну, — зима, когда все живое, казалось, исчезло с поверхности Земли, когда лишения и голод убили каждого десятого сенеку, каюгу и онондагу в трех из шести союзных племен, живших на Крайнем Западе. Олени перекочевали на восток и юг. Медведи еще в ноябре залегли на зимнюю спячку. Еноты, основная пища индейцев в неурожайные годы, спрятались в своих норках и заснули беспробудным сном. Нырки улетели в поисках чистой воды. Для кроликов шел «седьмой год», когда их поголовье резко сокращается. Лоси и бизоны остались в низовьях Аллегейни. Мясо бобра и выдры стало дороже их меха. Недостаток мелкого зверя вынудил диких кошек, лис и прочих плотоядных созданий перебраться в дальние охотничьи угодья. Голод — костлявый, безжалостный голод — шагал по землям трех племен.

Первое время Джимсу удавалось кое-как держаться: он убил оленя и с помощью опытного в таких делах Вуско отметил несколько деревьев, в которых зимовали еноты. Но к концу января голод вплотную подступил к хижине на Литтл-Селус. Во время охоты Джимс уходил все глубже в лес и порой не возвращался в течение двух дней. В феврале он совершил четыре таких похода и каждый раз возвращался ни с чем. Стоял страшный мороз. Деревья в лесу трещали, как ружейные выстрелы. Ни днем, ни ночью не унимались ледяные ветры. С каждой неделей глаза Лесной Голубки становились все больше, кожа прозрачней, тело слабее. Когда Джимс возвращался с охоты, девочка вся светилась счастьем, но он замечал, что силы ее тают на глазах. Он охотился с исступленной, нечеловеческой энергией. Когда голод особенно плотно сжимал свои смертельные объятия, все отдавалось ребенку: пара дроздов, сраженных стрелой, мясо рыжей белки, желуди, найденные в трещинах старого пня, сочные корни кувшинок, сохранившиеся под двухфутовой толщей льда. Затем — дупло дерева, спящий енот, и на несколько часов все сыты. Так одна томительная неделя сменяла другую, и по пятам за ними на расстоянии вытянутой руки неотступно брела смерть.

Мучительный страх начал преследовать Джимса. Туанетта не выходила у него из головы днем и являлась во сне ночью. Она тоже участвовала в этой яростной схватке за жизнь. А ведь на руках А Де Ба было одиннадцать ртов, а не четыре.

Ночью, когда в лесу завывал ветер и деревья стонали под его порывами, страх бросал Джимса в холодный пот, и ему не раз приходила мысль бросить свою семью и отправиться разыскивать Туанетту. Воображение рисовало ему мрачные картины постигшей ее судьбы, и постепенно они превратились в навязчивый кошмар. Вуско подливал масла в огонь: медленное умирание от голода сломило мужественного старика, и его зловещие пророчества доводили Джимса до исступления. Серая Лиса не падал духом, хотя так похудел, что казалось — скулы вот-вот прорвут кожу. Но больнее всего ранили Джимса глаза Лесной Голубки. Они уже занимали почти половину ее осунувшегося личика; их темные глубины были полны мукой голода, и Джимс боялся, что нежная душа девочки может в любую минуту покинуть свою земную оболочку. Однако Лесная Голубка ни разу не пожаловалась и неизменно встречала его радостной улыбкой. Силы Джимса начали убывать; его охоты стали недолгими, и редко он уходил дальше чем за три или четыре мили от хижины. Убить какую-нибудь случайную птицу — вот все, на что он мог надеяться. И в самый тяжелый час той страшной зимы молитва его была услышана. Однажды в сильную метель, когда, почти ослепнув, Джимс с трудом пробирался к дому, он встретил ослабевшую лань и убил ее. Если бы не этот подарок судьбы, Вуско и Лесная Голубка непременно умерли бы. Все вместе они встретили первую весеннюю оттепель. Из зимних убежищ начали показываться еноты; в ручьях, вскрывшихся ото льда, виднелись мясистые корни водяных растений. В самом начале марта погода повернула на тепло, и Джимс со своими спутниками пустился в обратный путь в Ченуфсио. Пища теперь была в изобилии, и по вечерам все четверо собирали живительный кленовый сок.

Наконец Джимс и его подопечные добрались до Ченуфсио. Оставшиеся в городе пережили зиму, экономя каждую горсть припасов, и, едва клены начали давать первый весенний сок, все принялись варить из него сахар. Только четыре семьи вернулись в город раньше Джимса. Осенью в этих семьях насчитывалось двадцать восемь человек — пятеро из них умерло. От Тайоги не было никаких вестей.

А кленовый сок все тек и тек. В нескольких железных и во множестве берестяных котлов дымился кленовый сахар. Такого количества сахара здесь не видели уже много лет. Но, несмотря на редкую щедрость первых весенних дней, над Ченуфсио вырос зловещий призрак, и с каждым днем его оскал делался все страшнее.

Призраком этим была смерть. Едва ли в город вернулась хоть одна семья, которая не принесла бы горестных вестей. Но А Де Ба, самый умелый охотник в Ченуфсио, все не возвращался. Никто ничего не слышал о нем. Никто не знал, где он. Пятьдесят… семьдесят… сто… И наконец, к исходу марта сто пятьдесят человек возвратились и город. Среди них Мэри Даглен. Умерло за зиму тридцать человек. Но А Де Ба, Высокий Человек, все не приходил.

Но вот появился и он. Тайога не узнал бы своего родственника в этом нелепом, обтянутом кожей скелете. За ним устало плелись члены его семьи. Джимс сосчитал их, прежде чем вглядеться в лица, которые голод и усталость сделали похожими одно на другое. Одиннадцать! Молодой человек бросился к ним, и из вереницы индейцев, во главе которой плелся Высокий Человек, покачиваясь, вышла Туанетта. Если бы она не сделала навстречу Джимсу несколько шагов, он далеко не сразу узнал бы ее; люди, следовавшие за А Де Ба, брели, опустив голову и с трудом передвигая ноги, словно мертвецы на параде смерти. От прежней Туанетты остались только глаза: они смотрели на Джимса с почти чужого, страшно исхудавшего лица. Радость Джимса невольно угасла. Он подхватил Туанетту на руки: весила она не больше ребенка. Девушка спрятала лицо у него на груди и беззвучно заплакала.