Миротворец - Татьяна Талова

Стихиаль сказал.

— Неужели ты жить не хочешь, маленькая? — как ребенок, он все равно как пятилетний ребенок! Но от этих слов из моих глаз потекли слезы. Хочу я жить, хочу! Да только магию выпустить можно, только убив тело! И никак иначе…

Галеадзо осторожно коснулся моего лица. Потом снял с пояса нож-«лепесток».

— Что ты делаешь?! — взревел стихиаль.

Лицо дроу болезненно сморщилось, как будто это себя он полоснул по руке, а я снова почувствовала боль, почувствовала как кровь обволакивает локоть, запястье… Большая рана, глубокая… Но странно — с каждой секундой мне становилось легче дышать…

Просто «лепесток» — загадка по сей день. Вместе с жизнью он отнимает и магическую силу.

И хоть он уже немного «привык» ко мне, этого было мало, и он не мог не забрать магию, что разрывала меня изнутри. И выпустить ее. И немеющая от боли рука стала трещиной огромного сосуда, живого артефакта, и эта кровь обманула великий Зов.

Магия, преобразованная, живая, проникала в мир, накрывала его теплым и колючим одеялом… Проникала вниз, под землю.

Со всех сторон наваливалось так много вещей — ветер, воздух, солнце, свет, небо, голос стихиаля, глаза Галеадзо, его руки… Хотелось плакать от боли и счастья. Послышались какие-то чужие голоса. Нет, знакомые. Нужно было встать, поцеловать Галеадзо, потом отряхнуть одежду, узнать, кто же это здесь кроме нас… Меня хватило только на то, чтобы повернуть голову.

И я еще успела удивиться тому, что вижу Айсо, и Удо, и Чачу, и Лаэсса… Черт, а может я все-таки умерла?.. Ведь как такое может быть — чтоб все они здесь были?.. А у эльфа почему-то рубашка на груди совсем красная, а еще все бледные и быстро приближаются, и что-то говорят…

А еще — тихо, ласково заурчал огромный зверь, поднимая голову и заглядывая мне в душу своими дивными глазами.

Глава 11

— Ой, Аза, голова твоя бедовая… Знал бы, зараза, что ты надумала, никуда бы не пустил! Еще там, в подземелье — гному по башке, тебя на плечо, заткнуть рот, чтоб не вопила — и как бы все хорошо да спокойно было бы! — в сотый раз повторял Чача. Я в сотый раз улыбалась.

— Хочешь, чтоб все было хорошо, дай мне ложку!

— Пей! — орк поднес к моим губам чашку с супом.

— Не буду! — вздохнула я. — Вполне могу есть ложкой, сама, и вообще все в порядке. Да и тебе роль няньки не идет.

— Эльф сказал — чтоб тебя не слушал, тебе отдыхать надо, так что молчи вообще, — заупрямился Чача.

— Он это всем говорит, но Айсо, например, давно не обращает внимания. Прекрасно видит, что я здорова!

— Та-а-ак, запомним… Пей, пей!

— Отвали, Чача. С каких это пор ты слушаешь эльфов?!

— Лаэсс хороший, — пожал плечами Чача. — И уши у него ничего так, почти незаметные…

— Тогда вообще есть не буду, если ложку не дашь! — сказала я свое веское слово.

— Держи свою ложку! Ага, теперь пей…

— Чача!

— Лаэсс сказал…

— Ну и что? Может, он на меня обижается за то, что я ему рубашку испортила, вот и отыгрывается… Не заставляй меня чувствовать себя калекой! Лучше расскажи наконец, как оно все было.

На самом деле Айсо это уже сделал, но в его варианте это звучало примерно так: «Прибежали — а там полный…! Обратно выбрались, тоже…! Твой дроу — как мои зомби, честное слово! А сама ты — еще хуже! А теперь вот ухаживай за тобой!». Чача прикинул, можно ли мучить мою неокрепшую психику теми воспоминаниями, и все-таки решился.

— Ох, Аза, страху было-о… — он задумчиво подпер кулаком подбородок, смирившись с моей самостоятельностью и с тем, что я отобрала у него чашку. — Сидели мы в этой Верице, сидели… И вдруг на какой-то день Лаэсс как взорвался — говорит, мол, надо ехать за ними… за вами, то есть. Ну никто и не возражал сильно. Мигом собрались, выехали. До Носьвы гнали, как сумасшедшие, Лаэсс путь показывал… Я тебе уже говорил, что я его, Лаэсса, уважаю?.. Гнали-то гнали, да только ясно было, что не успеваем, на эльфа вообще смотреть было страшно… Связь эта амулетная и все такое… А в деревне — Йоргус, учитель твой бывший. Ты уж навести его, а то он так и думает, что ты на него в обиде — как убедился, что ты выжила, так и уехал, мрачный. А он ведь нас перекинул к тебе и обратно портал открыл. Ох, как же травник ругался! Дельный старик… Как только мы, значит, там объявились, Лаэсс на колени падает, а в груди — рана, и кровища хлещет…

Вот как амулет дал знать о моей смерти. Я невольно потянулась к шее.

— …Кое-как в себя пришел, над раной что-то пошептал и снова побежал… А там эта орясина! А ты — только глянула, и глаза закатились. И Галеадзо тебя держит, и песок весь в крови… Вот в тот момент я понял, почему про дроу такие байки страшные ходят… Лицо неподвижное, только глаза… безумные глаза! Как глянул — так я чуть корни не пустил. И уж думал по глупости, что это он тебя прикончил. А он только посмотрел, как мы подбегаем и тихо так сказал — «Не отдам». И никому, слышишь, никому не дал тебя на руки взять, сам нес до портала. Боялся, как бы что не случилось, значит… Как в Носьве появились, травнику отдал, и так и сел на землю, ноги не держали…

Дверь открылась и в комнату вошла Ния, та самая старушка, приютившая как-то нас с Галеадзо. Сейчас я снова лежала в ее доме. Судя по звукам, доносившимся со двора, могу предположить, что дров такое количество гостей накололо на год вперед, а также починило и обновило все, что было можно починить и обновить.

— Ах ты паразит! — орк тут де схлопотал полотенцем по шее. — Ишь что удумал! Тебе что сказали — девочка пусть отдыхает!

— Бабуся! — вскочил орк. — Эта девочка кого хотите в могилу сведет, даром, что сама встать не может!

— Это неправда, просто я уже здорова, — вставила я.

— Молчи уж! — в один голос отозвались мои «сиделки».

Потом Ния спохватилась и заворковала, засуетилась вокруг, поправляя подушку и одеяло, а я снова захотела спать. В последнее время я спала большую часть суток.

— Бабушка, со мной все в порядке, спасибо большое, успокойтесь уже… — пробормотала я, засыпая.

— Знал бы, что все так обернется — никуда бы не пустил, — напоследок повторил Чача. — Одно хорошо, что все так славно закончилось, да будет теперь, кому тебя приструнить, горе ходячее…

— Кого ты имеешь в виду? — приоткрыв глаз, поинтересовалась я.

Чача нагло ухмыльнулся и прикрыл дверь, оставив меня восстанавливать силы.

То, что в деревне объявился ужасный дроу, жители Носьвы восприняли абсолютно нормально. То есть, конечно же, сначала были и косые взгляды, и суеверный шепот, и неприязнь, и страх, но вот вызывающие только симпатию чужаки как один заявляли, что лучшего товарища еще поискать надо. Ния, например, только поворчала — мол, мог бы сразу сказать, что дроу, не прогнала бы она нас, в самом деле… Правда, за настроения других людей мы не могли отвечать, и Даяну таки пришлось перед нашим отъездом готовить зелье, меняющее внешность — наши сумки вместе с бутылкой Тишаны остались где-то на Эррионском плато, среди обломков башни и желтого песка.