Знак небес - Валерий Елманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А он по совместительству еще и палач, – горько усмехнулся князь. – Эта должность нашей славной ведьмачке не по нутру бы пришлась, так что я ей и не предлагал.
– Для булгар, что ли, приготовил? Не рано ли? – хмыкнул Вячеслав.
Константин немного помялся, но решил, что рано или поздно все равно придется обо всем рассказать и ему, и Миньке, и отцу Николаю. Последним двум и ближе к осени не поздно будет, тем более что новоявленный епископ Рязанский и Муромский раньше из Никеи не приедет, а вот Славке можно и сейчас. Так сказать, заблаговременно, чтобы привыкал понемногу.
– Для меня, дружище, – медленно произнес он. – Лично для меня.
– Это как понять? – вытаращил глаза Славка.
– Помнишь, я тогда, сразу после того как князей черниговских повесили, срочно выехал к Всеведу?
– Конечно.
– Ну, тогда слушай, что было дальше.
И Константин, стараясь не особо драматизировать и даже немного подшучивая над своим недолгим сроком правления в должности князя, рассказал Вячеславу все подробности.
– И он тебя грохнуть должен?! – возмутился Славка. – Да я его сам раньше пришибу.
– Сказано же тебе – не я это уже буду. И произойдет оно лишь тогда, когда у меня самого сил не останется этому Хладу чертову сопротивляться.
– А перекачка крови? – деловито осведомился воевода. – Ну, там, гнилую всю слить, а здоровую влить.
– Запросто, – согласился Константин. – Только при одном условии: найди где-нибудь здесь поблизости станцию переливания.
– О, дьявольщина! – взвыл Вячеслав. – А что, все настолько серьезно? Всевед – он тоже человек, а людям свойственно ошибаться.
– Более чем серьезно, – хмуро ответил князь. – Смотри сам.
Он взял нож, и воевода не успел еще сообразить толком, что собирается делать его друг, как Константин деловито полоснул себя по вене выше запястья.
– Совсем одурел? – только и произнес Вячеслав.
– Мне почти не больно. Ты лучше посмотри – какая она, – мрачно сказал Константин.
Воевода склонился над поверхностью стола, куда капала кровь князя, постепенно собираясь в небольшую лужицу.
– Так она же зеленым отливает, – оторопел от увиденного Вячеслав, но тут же засомневался: – Может, у нас свет не тот? Ведь так не бывает.
– Бывает, – вздохнул Константин и добавил: – И она теперь стала немного пузыриться. Ты смотри, смотри. Весьма поучительно.
Воевода вновь склонился над столом. На поверхности почти черной, с хорошо заметным зеленоватым отливом лужицы и впрямь то и дело возникали небольшие пузырьки. Был их век недолог – едва они появлялись, как почти сразу, всего через несколько секунд, лопались.
Однако несколько штук, скучившись в небольшой комок, продержались чуточку дольше. Даже когда кровь застыла, они еще продолжали оставаться в неподвижности, и что-то маленькое, но гадкое даже на вид, отчаянно металось внутри каждого из застывших пузырьков, но потом затихло и оно.
– А это что у тебя там такое? – окончательно растерялся Вячеслав и шлепнулся на стоящую поблизости лавку. Рот у него так и оставался полуоткрытым. Впрочем, увиденное могло потрясти кого угодно.
– Я тебе что – медик? – сухо ответил Константин. – К тому же я даже в школе по таким предметам не очень-то блистал. Знаю только, что если зеленое и извивается – то это биология, а если плохо пахнет – то химия.
– А если что-то не работает?
– Ну, брат, тогда это уже физика, – улыбнулся невесело князь, деловито перебинтовывая порезанную руку. – К тому же, будь я хоть медиком-профессионалом, все равно ничего больше не узнал бы. Приборов нет, аппаратуры тоже, да если бы даже они и имелись – электричество нужно. Ясно одно, что кровь моя уже не совсем человеческая. Но это и так видно, невооруженным глазом.
– И шансов никаких?
– Всевед сказал, что он пошлет весточку мертвым волхвам. Если ответят – неплохо, если помогут – отлично. Но вряд ли. У них, видишь ли, принцип невмешательства.
– Как учила моя мамочка Клавдия Гавриловна, в жизни иногда надо быть выше принципов, даже если они твои собственные.
– Дай бог, Слава, чтобы их мамочки учили своих детишек тому же самому. Так ты поставишь местных тысяцких или нет? – шутливо напустился он на воеводу, не желая дальше говорить на больную тему.
– Как скажешь, Костя. Все сделаю в лучшем виде, – негромко ответил Вячеслав, непривычно грустно глядя на друга, который еще ходил, ел, пил, говорил, дышал, то есть числился в списке живых, но был уже приговорен к смерти.
Причем приговорен самим собой. Таким другом можно было от всего сердца гордиться, восхищаться, удивляться, но вот места для радости в душе уже не оставалось.
– Я пока не умер, – вывел его из транса Константин. – На чем мы там остановились?
– Ах, да, – очнулся воевода. – Значит, так…
И работа опять закипела.
К середине февраля мощная рать, собравшись воедино в устье Клязьмы, нескончаемым густым потоком двинулась в сторону Волги. Пройти им довелось не столь уж много. Первое посольство из Волжской Булгарии появилось перед глазами воев передовых дозоров русского войска, когда оно не прошло и половины пути до Волги.
Было оно немногочисленное, подарки с собой имело бедные, как сразу же на глазок определил один из «экономистов», присланных Зворыкой, словом, несерьезное какое-то. Поэтому Константин и отправил его назад несолоно хлебавши.
Второе посольство, более солидное, встретило их в устье Оки. Не исключено, что дошли до булгарского правителя недобрые вести о вторжении монголов в Среднюю Азию, где Чингисхан лихо громил рыхлые, аморфные, неповоротливые войска хорезмского шаха Мухаммеда. А может, хан Ильгам ибн Салим и впрямь устрашился при виде могучего объединенного войска. Да и не были булгары мастерами в ратном деле.
Словом, тут князю уже стоило и призадуматься – идти дальше или принимать условия мира, равно как и извинения за сожженный Великий Устюг.
На большом совете с участием всех двадцати тысяцких основного войска рассудительные слова рязанских воевод были напрочь перекрыты воинственными криками Плещея – тысячника переяславль-залесского полка, Волоша, возглавлявшего владимирский полк, Лугвеня, руководившего ратниками из Юрьева-Польского, Остани, который шел во главе Стародубцев, Яромира, командовавшего полком ярославцев, Спивака, который вел суздальцев, и прочих. За мир, кроме рязанцев, высказался лишь осторожный Лисуня – тысяцкий ростовчан.
Как потом пояснил Константин Вячеславу, его окончательное решение было снова густо замешано на психологии и желании сплотить войско. Чтобы никто не мог сказать, что князь потакает своим рязанцам, Константин поступил вопреки их советам. Нет, если бы за мир решительно подал свой голос главный воевода всего войска, да еще веские аргументы подкинул бы в защиту своего мнения, то князь, конечно же, прислушался бы к Вячеславу, но тот соблюдал полное молчание и нейтралитет.
Рязанцы же не обиделись, поскольку Константин, улучив момент, успел побеседовать накоротке почти со всеми из своих тысячников. И каждому он пояснял, что пошел вперед, отвергнув мирные условия, лишь из желания в совместной битве сплотить людей, пришедших из всех земель огромного рязанского княжества.
Но совместная битва явно откладывалась. Они дошли только до устья Суры, когда им повстречалось третье посольство. На сей раз возглавляла его вся верхушка Волжской Булгарии, включая старшего ханского сына, бека Абдуллу.
Это было не просто солидно. Это было о-го-го, потому что именно Абдулла – Константин успел навести справки у купцов, зимовавших на Руси, а до того торговавших с булгарами, – являлся наследником эмирского[78] престола.
Ильгаму ибн Салиму долгое время аллах никак не хотел посылать наследника – рождались только девочки. Первого сына родила его третья жена, только когда ему исполнилось уже тридцать лет. Потом были и другие дети, но этот, долгожданный, навсегда остался любимчиком правителя Волжской Булгарии. И то, что сейчас хан Ильгам не поскупился и отправил во главе посольства именно его, говорило о многом.
Выглядел Абдулла несколько постарше, чем Константин. В его черной шевелюре уже искрились кое-где седые волосы. Они-то в основном и старили бека. На самом деле разница в возрасте между ними составляла всего три года. Если Константину пошел тридцать первый, то наследнику булгарского престола – тридцать четвертый.
В первые часы бек лишь присматривался к Константину и в основном помалкивал. Может, так было положено поступать по правилам их этикета – сидеть в точно таком же кресле напротив рязанского князя и скучать, глядя по сторонам.
Время от времени Константин ощущал, как останавливается на нем заинтересованный взгляд бека, но стоило ему посмотреть прямо на Абдуллу, как тот тут же отводил глаза, причем с явным смущением, будто его застукали на чем-то постыдном.
Часа через три бек наконец решился. Он выдержал взгляд Константина и еле заметно, одними черными бровями, указал на обоих руководителей посольств, что-то оживленно обсуждающих друг с другом. При этом он так сочно зевнул, тут же стыдливо прикрыв рот ладошкой, что князь едва не рассмеялся.