Простые слова - Алиса Гордеева

лжи. Симонов победно хлопает в ладоши, Осин чешет репу, а я срываюсь к лестнице, страшась опоздать. Я и так слишком долго собирался духом.

– Булатов брехло! – торжествующе вопит за моей спиной Митя. – Теперь всем ясно?

– Да какая разница, как Тоха заманил Свиридову наверх? Заманил же!

– Спор он выиграл, Мить!

– Симонов, не вышло! Быть тебе завтра битым!

Меня коробит от вылетающей изо рта пацанов грязи и равнодушных смешков. Так и хочется развернуться и каждому до синих отметин надрать зад: чем они лучше Булатова, если, узнав правду, продолжают сидеть и ржать? Впрочем, я и сам не лучше! Поверил всем, кроме Наны.

Грубо расталкивая гостей локтями, несусь наверх. Ступени плавятся под ногами. Сердце отчаянно грохочет в груди, диким звоном отдаваясь в ушах. Бешеный неконтролируемый гнев со скоростью света пожирает разум, а безотчётный страх подгоняет бежать быстрей.

Длинный коридор на втором усыпан дверями. С ноги открываю каждую, но всё мимо: меня встречает темнота, тишина и нетронутый интерьер. Добравшись до крайней, понимаю, что это «она», и плечом толкаю дверь, но та, разумеется, заперта. На мгновение замираю и прислушиваюсь. Сам не знаю, чего боюсь услышать больше: стонов боли или звуков любви. Но всё, что доносится до меня, – это глухая возня и ругань Булатова.

– Нана! – ору не своим голосом и снова кидаюсь на дверь. – Нана!

В какой-то момент замок не выдерживает. Дверь распахивается, а я с разбегу попадаю в просторную спальню, освещённую тусклым сиянием ночника. Первое, что бросается в глаза, – огромная кровать по центру и раскиданная по полу одежда. Возле окна замечаю Булатова. Сложив на обнажённой груди руки, он с насмешкой смотрит на меня и небрежно кивает в сторону распластавшейся на кровати Наны.

– Решил присоединиться? – самодовольно заявляет урод и поправляет ремень на брюках.– Боюсь, ты опоздал.

Предательская дрожь окутывает тело. Меня знобит от собственного бессилия и опустошающего душу отчаяния. Я подбит. Ранен в самое сердце. Не знаю, что делать, куда смотреть, о чём думать. Жду, когда Марьяна займёт оборону, вскочит, зашумит, прогонит. Я готов ко всему, но только не к её молчанию.

– Ну, чё смотришь как баран на новые ворота? – Легко напада́ть, когда ты чёртов победитель по жизни. Вечно на коне. Всегда на шаг впереди. – Не видишь, девушка отдыхает!

Вижу! Не свожу с неё глаз. Пытаюсь понять, оправдать, простить, но рвущаяся наружу обида мерзкой плесенью проедает себе дорогу.

– Ветров, ты оглох? – развязно тянет Булатов, фальшиво играя на моих нервах. – Пошёл вон отсюда!

На мгновение прикрыл глаза: ещё одно поганое слово, и я не сдержусь. Сорвусь. Покалечу. Измочалю этого урода до неузнаваемости. Только прямо сейчас не до него. Все мои мысли занимает Марьяна, неподвижно лежащая на скомканной простыне и прикрытая одеялом. Белокурые локоны небрежно раскиданы по подушке, голые плечи откровенно намекают, что Булатов не солгал: я слишком долго поднимался на второй этаж. Мне бы развернуться и уйти. Баста! Я увидел достаточно! Но что-то не даёт мне покоя.

– Нана! – на ватных ногах подхожу ближе. Почему она молчит? Почему продолжает лежать? Не ругается! Не оскорбляет! Не плачет! Что этот ублюдок сотворил с моей девочкой?

– Нана, скажи что-нибудь? – солёным комом в горле застревает страх.

Чем ближе я подбираюсь к Свиридовой, тем тяжелее даётся каждый шаг. В какой-то миг становится наплевать на обиды, на то, что выбрала Нана не меня, на её характер несносный и что свой первый раз отдала другому. Главное, чтобы дышала, чтобы открыла глаза, назвала меня оборванцем и прогнала. Лучше так, чем проклятая тишина.

– Что ты с ней сотворил, ублюдок? – голос срывается в жалкий хрип, пока дрожащими пальцами сжимаю тряпичные Марьяны. Её тонкая ладошка без остатка растворяется в моей. Держу её крепко и тихо шепчу, как молитву, любимое имя из четырёх букв. Ловлю каждый робкий вздох и неустанно благодарю Бога, что Нана жива. Свободной рукой провожу по растрёпанным волосам, бережно касаюсь девичьей щеки и умоляю Марьяну проснуться.

Беззащитная, бледная, но неимоверно красивая, она напоминает сейчас царевну из сказки, что уснула навеки в ожидании поцелуя любимого.

– Ветер, ты не обнаглел? – с вызовом горланит Булатов, напоминая мне о своём присутствии. – Иди, куда шёл. Без тебя справимся!

От громкого голоса этого урода Марьяна вздрагивает и протяжно стонет. Моя девочка безуспешно пытается разомкнуть глаза и что-то бессвязно бормочет, пока жалкое сердце разрывается на тысячу безобразных ошмётков. Понимаю теперь: она не спит! Ей плохо! Погано. Больно. Не в силах и дальше просто смотреть на неё, стягиваю одеяло и хочу прижать измученное тело к себе. Спасти. Утешить. Дать почувствовать, что она не одна. Каково же моё удивление, когда понимаю, что Нана всё ещё в джинсах. Разорванная блузка и оголённые плечи – очередная подлая ложь Булатова, чтобы я купился, сошёл с ума и трусливо сбежал.

– Подонок! Мразь! – вырывается из груди с каким-то диким облегчением.

– Тебе всё равно никто не поверит, Ветров! – в ответ Булатов ржёт. Громко. Надрывно. – Сам понимаешь, твоё слово против моего – абсолютный ноль!

Придурку невдомёк, что до мнения окружающих мне нет никакого дела, а вот он со своей смазливой рожей попрощается раз и навсегда! Теперь это лишь вопрос времени. Кроме Наны, мне терять нечего!

– Сейчас, моя хорошая! Потерпи немного! – Рывком снимаю с себя толстовку, чтобы заменить Нане испорченную блузку, а потом, подхватив девчонку на руки, как можно дальше унести её из этого ада.

– Какой же ты жалкий, Ветер! Смотреть тошно! – вопит Булатов и, подняв с пола футболку, направляется к выходу. Плевать: надрать ему задницу я ещё успею. Да только Марьяна снова тревожно реагирует на зычный голос парня: тихо стонет и поворачивает голову на другой бок, открывая моему взору огромную ссадину, красными разводами протянувшуюся от середины щеки до уха.

Дыхание срывается, челюсти скрипят от напряжения. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, а грёбаный адреналин со скоростью света стирает границы дозволенного. Наспех укрываю Нану одеялом и в два шага нагоняю Булатова. Я передумал! Своё он получит здесь и сейчас! Первый удар приходится в аккурат по той же щеке, по которой этой подонок посмел ударить Марьяну. Второй, наплевав на мужской кодекс, сгибает Булатова пополам и, надеюсь, лишает урода возможности