Свидание - Владимир Михайлович Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два месяца назад Серафима совершенно конфиденциально сообщила Малковой:
— Представляешь, мой Лев в пять утра явился!
Малкова охнула и, зажав рот рукой, с ужасом поглядела на Серафиму.
Но Серафима тотчас же рассеяла тяжкие подозрения приятельницы. По ее рассказу выходило, что это был один из тех случаев, когда Лева попал в лапы невезучей своей судьбы. Про свои тайные сомнения она в тот момент деликатно промолчала, хотя случай был настолько загадочный, прямо-таки неправдоподобный, фантастический, что Серафиме захотелось убедиться на месте. Да, ей захотелось ознакомиться с местом происшествия. Лева, когда она сказала ему об этом, даже и глазом не моргнул. Пожалуйста, о чем разговор, можно побывать на месте… Он лишь попросил подождать деньков пять, чтобы немного успокоиться, привести свои нервы в порядок. Вполне законная просьба человека, который висел на волоске от смерти.
Через пять дней — ни больше ни меньше — Лева вспомнил про обещанное и позвал Серафиму. По кольцевому метро пришлось проехать две остановки до парка культуры. Когда их ноги ступили на набережную, лицо у Левы сделалось надменно-замкнутым. Он шагал молча вдоль бетонного парапета, а по другую сторону текла мутная серая вода, и Лева напряженно смотрел в эту воду, куда-то в самую ее глубину, и щурился как человек, оказавшийся в старой крепости, которую он много лет назад защищал, а теперь приехал навестить и ходит и ищет, угадывает на ней давние, уже затянувшиеся раны. Серафиме вдруг сделалось стыдно за свое недоверие. Еще мгновение — и она бы повернула назад домой и попросила, возможно, прощения у Левы. Но в тот момент, когда она уже собралась это сделать, Лева резко остановился и сказал тихо:
— Здесь. Это было здесь…
Он теперь и вовсе не глядел на Серафиму, он будто забыл о ее присутствии. Наверно, воспоминания о пережитом нахлынули на него, и он начал рассказывать, обращаясь то ли к самому себе, то ли куда-то в пространство — к Москве-реке, к тротуару, к высоким красивым домам с гранитной облицовкой по другую сторону улицы:
— Шел самосвал. Навстречу «маршрутка». Самосвал обходил автобус. Я в такси ехал здесь… — Лева прикрыл лицо ладошкой. — Водитель сделал рулем туда-сюда, но автобус не пустил, и мы с ходу в решетку… — Лева замолк и отвернулся. — Задние колеса каким-то чудом задержались на асфальте, — проговорил он после паузы и горько улыбнулся. — Наверно, кто-то из нас родился в рубашке. Передние скаты и радиатор повисли над водой…
Он зябко поежился, сделал шаг по набережной и тут же остановился:
— Ишь ты, уже успели! Заменили решетку… Как ловко замазали, будто ничего и не было.
Серафима посмотрела туда, куда показывал Лева. Решетка была вроде везде одинакова. Но голос Левы был таким убедительным, что она покивала головой, давая этим понять, что видит отлично и подтверждает: решетку заменили. Сомнения, бушевавшие в ней, кажется, поутихли. Хотя, конечно, не каждый бы поверил во все это, история действительно выглядела очень неправдоподобной. Но и отрицать случившееся окончательно нельзя. Разве мало у нас в жизни бывает неправдоподобных историй! Почему же не прибавить к ним еще одну? Во всяком случае, Льву Петровичу в этой автомобильной катастрофе крупно повезло. Серафима так и Малковой сказала: «Крупно повезло». И та согласилась с ней, и даже подкрепила свое согласие разными словечками: «Может, как раз твой Лев Петрович и родился в сорочке. Уж если кому не судьба, так хоть с двадцатого этажа бросайся, все равно не разобьешься… Уж если не судьба, так тут что хочешь вытворяй…» Подобных выражений и слов было высказано тогда великое множество, и они окончательно успокоили Серафиму.
Сейчас Малкова еще раз повторила: «Конечно, дорогая, тебе надо поехать к маме». Серафима качнула головой и переспросила: «Ты тоже так считаешь?» И Малкова очень твердо сказала: «Да!» Про себя в тот миг Малкова подумала, что, безусловно, в отсутствие Серафимы на Льва Петровича обязательно что-то свалится и, возможно, ему придется снова висеть над какой-то пропастью. Такой уж человек, Лев Петрович. Но, поразмыслив насчет этого более здраво, Малкова тотчас же успокоилась: ведь Серафима может и не узнать об этом, она будет в отъезде, и, конечно, ни о чем таком не узнает…
В тот день в цветочном магазине только и говорили, что про поездку Серафимы к матери. Было решено, что в пятницу Серафима не выйдет на работу.
И она, в самом деле, не вышла. Но и уехать в пятницу тоже не смогла. Все в намеченных планах нарушил телефонный звонок. Утром в четверг Серафима позвонила одной своей приятельнице, работавшей в универсальном магазине. Эту приятельницу, щеголявшую в немыслимо коротенькой замшевой юбочке, Серафима вообще-то терпеть не могла. Но их связывали деловые отношения, поэтому Серафима сдерживала свою антипатию. Она позвонила ей утром и спросила, не нужны ли той гвоздики, в магазин в ближайшие дни поступят гвоздики. Та ответила, что десяточка два возьмет и скажет своим… Они всегда так начинали разговор. Вот будет в магазине то-то и то-то. Поступят гвоздики или розы из Румынии или какие-то немыслимые кактусы — поимей, значит, в виду, поспрошай у своих, кто интересуется. О своей поездке к матери Серафима сказала между прочим. Вернусь, дескать, и мы насчет гвоздик условимся поточнее. Но именно поездка и заинтересовала приятельницу. «Почему в пятницу? На твоем бы месте, Сима, я поехала в субботу или в воскресенье…» И без всякой связи начала тараторить об усталости, что работы невпроворот, что в пятницу в универмаг поступят дамские кримпленовые костюмы и, следовательно, жди столпотворения. Серафима про кримпленовые костюмы не стала расспрашивать, но сразу же согласилась: удобнее, пожалуй, поехать в субботу. На этом разговор у них прекратился. «Привет, до встречи!» — «Привет, привет…» А вечером, когда Арсений позвонил снова, Серафима сообщила, что в пятницу ей не удастся уехать, запарка в магазине, прибывают гвоздики и розы, с утра до вечера все крутятся, как в войну. «В субботу, Арся… Ты поезжай, а я в субботу… В субботу меня никто не удержит!»
Арсений, слушая сестру на другом конце провода, улыбнулся: «Как в войну!» Что-то он не припомнит, чтобы в войну люди целыми днями крутились с гвоздиками и розами… Но возражать не стал: в субботу так в субботу. «Привет
