Крест короля - Ирина Александровна Измайлова

На этот раз Филипп действительно вполне искренне поежился и перекрестился:

— Тьфу! Христианский император якшается с чернокнижником! Слыхал я разные слухи об этом Братстве. Да, вы поведали мне о печальных событиях, ваше величество. Печальных и тревожных. И, конечно, вы правы: мне, как близкому родственнику короля Ричарда, следовало бы поехать в Рим с вами, чтобы...

— Нет, — прервала его королева. — Ехать в Рим я вас не прошу.

— Вот как?

— Да, Филипп, — снова прямой взгляд странных глаз, таких красивых, но все равно больше мужских, нежели женских. — Не придумывайте, как лучше мне отказать! Я никогда не попрошу того, в чем мне откажут.

Невольно он сделал протестующее движение, и она вдруг жестко взяла его за руку:

— Вы не любите Ричарда, я это прекрасно знаю. Вы его даже ненавидите. Там, в лагере под Птолемиадой, я все отлично видела. Вас коробило, когда все рыцари и воины — англичане, французы, датчане, даже германцы — кричали «Слава Ричарду Львиное Сердце!». Вы недоумевали: отчего вас, который вложил в Крестовый поход больше всех денег и привел самое большое войско, не славят хотя бы так же, как моего сына? Вы негодовали, узнавая, как Ричард совершает подвиг за подвигом, как он сметает на своем пути армии Саладина, как неверные бегут при одном упоминании его имени, сдавая города и крепости. Вы не понимали, как это получается, что он бросается в бой, имея за спиной всего двести рыцарей, и сокрушает несколько тысяч противников![56]

Вы привыкли верить только в то, что может сделать человек. А в то, что Бог делает руками человека, когда человек верит в Него и не боится идти против зла, вы не верили никогда. Долгие месяцы величие Ричарда мучило вас, как незаживающая рана.

— Для чего вы мне это говорите? — отстраняясь, будто под градом пощечин, спросил король Франции. — Какое вам дело, что за чувства я испытываю? Я тоже не выглядел трусом в Крестовом походе!

— Нет, — она опять покачала головой. — Вы просто были, как все остальные: там не было трусов. Многие отважные воины и рыцари, понимая, что им не достичь славы Ричарда, не завидовали ему, а любили его. Многие, но далеко не все. Поэтому и не удалось взять Иерусалим. Поэтому пришлось заключить договор с Саладином на несколько месяцев раньше, чем следовало бы. А говорю я все это к тому, что вы меня не обманете! Вы радовались, думая, что мой сын утонул во время шторма год назад. Вы опечалились сейчас, узнав, что он жив.

Филипп-Август опустил голову, кусая губы и в ярости размышляя, как спровадить наглую аквитанку, не выходя за пределы куртуазного обращения. А то ведь все поймут, что она вывела его из себя!

— Но вы король, — вдруг совершенно другим тоном, с незнакомым прежде пылом произнесла Элеонора. — Вы — не сумасбродный Леопольд Австрийский и не чванливый герцог Бургундский. И не водитесь с колдунами, как император Генрих, верно, умирающий от зависти к своему отцу, великому Фридриху Барбароссе. У вас хватает и мудрости, и совести вести себя достойно, даже если вас посещают недостойные мысли. Вы могли пожелать смерти Ричарда, но вы не приказали бы убить его из-за угла или захватить на вашей земле, когда он, потерпев кораблекрушение, остался с тремя воинами и вынужден был тайно добираться до Англии. Я уверена, вы не сделали бы этого!

Сам Филипп вовсе не был в этом уверен, однако слова королевы заставили его вскинуть голову и распрямить спину. Думает она так или нет, но сказала настолько убедительно, что настроение короля разом изменилось.

— Право, а я думал... — начал он.

— Да кому какое дело, что мы думаем! — так же пылко прервала его Элеонора. — Только Бог вправе читать наши мысли и судить их. Поэтому простите меня: у всех нас бывают порывы, за которые Господь мог бы разом отправить нас в ад, не будь Он так бесконечно милостив. Человек хорош или плох не своими хорошими или дурными помыслами, а тем, каким из них он следует. Дурным намерениям следовать куда легче, так стоит ли удивляться поступку Леопольда или Генриха? Тем не менее я была бы глупа и наивна, если бы подумала, что вы оставите свою страну и отправитесь в Рим, чтобы присоединиться к моей жалобе. Я прошу вас только написать письмо его святейшеству.

— Написать письмо Папе?

Невольное облегчение, прозвучавшее в голосе короля, сказало Элеоноре, что она добилась своего. Заговори она сразу о письме, франкский хитрец сумел бы уйти от этого разговора и, напротив, стал бы обещать, что лучше сам отправится в Рим. А вот теперь ему некуда деваться!

— Напишете? — она улыбнулась. — Знаю, что напишете.

— Да, — он тоже постарался растянуть губы в улыбке. — Разумеется. Завтра же. Сегодня у меня действительно много дел. Да и своего писца я отпустил, а диктовать письмо столь важного содержания кому попало...

— Я и забыла, что вы не любитель сами писать послания! — воскликнула королева.

— О, только не думайте, что я не умею писать! — Филипп нахмурился, вспомнив, как в лагере под Птолемиадой Элеонора, будто бы невзначай, указала ему на ошибку, которую он сделал в письме, присланном Ричарду. — Но куда лучше, если это письмо будет написано красивым почерком и ровными строками.

Королева Англии опять наклонила голову, и он почти с торжеством заметил, наконец, пару седых волосков среди массы бронзовых прядей.

— Я тоже так думаю, — сказала она мягко. — Поэтому письмо привезла с собой. Вам осталось только подписать его, ваше величество.

Тройной хлопок в ладоши и точно из-под земли возле кресла королевы вырос юный паж, протянул плоский ларец. Элеонора вытащила из ларца аккуратный свиток. Там же лежали маленькая бронзовая чернильница, пара перьев, песочница[57], огниво, свернутый моточек