Святое дело - Виктор Суворов

Перчатка брошена. Ходят вокруг ученые синьоры, мистеры, господа, паны и товарищи, плюются, ругаются, шлют проклятия на мою бедную голову, объявляют меня опровергнутым, разбитым, утопленным, испепеленным, истребленным и по полу растертым, но перчатку так никто поднять и не решился. Уклонились от боя господа генералы и маршалы, премьеры, президенты и разведчики, журналисты и ученые.

Правильность любой теории измеряется ее объясняющей силой. Моя теория разъясняет многое из того, что раньше объяснению не поддавалось. «Ледокол» дает ключ к пониманию даже тех проблем начального периода советско-германской войны, которые в моих книгах не затронуты.

Противникам не надо меня ни разоблачать, ни уличать. Им надо найти другое простое, понятное, логичное объяснение тому, что случилось в 1941 году. Пока они другой теории не придумают, «Ледокол» будет продолжать свое победное плавание.

Но письма идут. И новые ниспровергатели на бой зовут. Весь Интернет исписали: выходи! Под телекамеры требуют: спорить будем!

А о чем, граждане, спорить? Это вам следует принимать мой вызов. Это вам следует ответить на тот центральный вопрос, который я поставил в «Ледоколе». Если вы главное обсуждать не решаетесь, то о чем спорить? А если вы «Ледокол» не читали и не знаете, что там за главный вопрос, то нам и подавно толковать не о чем.

3

И вот картина: орды моих оппонентов на битву зовут, но сами же от нее уклоняются. А уязвить, уколоть, укусить хочется. Потому нужен аргумент, который был бы, так сказать, за бортом «Ледокола». Нужен аргумент, который позволил бы противникам меня топтать, но при этом не ввязываться в спор по существу.

И ударило кому-то в голову: а ведь эту версию выдумал Геббельс! Это его проделки! Гитлеру требовалось оправдание вторжения, и вот рано утром 22 июня 1941 года Геббельс врал в микрофон… А Резун-Суворов повторяет.

Чудный аргумент. Палочка-выручалочка. Можно теперь меня фашистом обзывать, о сути книги не споря. Не вдаваясь, так сказать.

Аргумент про Геббельса понравился. Аргумент подхватили. Аргумент повторяют. И звучит обвинение ужасно. Прикиньте, каково оказаться в одной упряжке с Геббельсом!

Но ужасным обвинение кажется только на первый взгляд.

Историю пишут победители. Потому так повелось: раз сказал Геббельс, значит, вранье. Из этого следует, казалось бы, неотвратимый вывод: а все, чем нас кормил кремлевский Агитпроп, – чистая, кристальная правда.

И больше того: раз Гитлер – агрессор, захватчик, поработитель, следовательно, мы – освободители. Гитлеризм – тьма, а у нас, как говаривал товарищ Сталин, – свет с востока.

Однако советская коммунистическая пропаганда, мягко говоря, особой правдивостью тоже не отличалась. Был у нас свой Геббельс. Звали его Александром Сергеевичем. Нет, не Пушкиным, а Щербаковым. Так вот, сам Геббельс еще до германского нападения на Советский Союз приуныл: победить Сан Сергеича на состязаниях брехунов представлялось невообразимым, немыслимым и невероятным. Уж больно талантлив был товарищ Щербаков. Британское агентство Би-би-си Геббельс ни во что не ставил: уровень не тот. А вот как победить кремлевского оракула?

Кстати, Александр Сергеич побивал Геббельса уже своим титулом. Геббельс – министр пропаганды. Уже из этого титула следует, что задача его и подчиненного ему ведомства – гнуть угодную режиму линию, пропагандировать некие идеи, т.е. пудрить мозги широким народным массам, вывешивать лапшу на уши.

А товарищ Щербаков – начальник Советского информационного бюро: сообщаем только факты, никакой пропаганды.

И во всем у нас так было устроено. Газета – «Известия». Извещаем о том, что случилось. И только. Или вот: газета «Правда». Правда она и есть правда. Чистый светлый родничок. Без мути и примесей.

У них символ СС – череп с костями, а у нас у чекиста на рукаве колосья зреющие. Из таких мелких камушков грандиозные мозаики складываются. Гитлер миллионы людей истребил, потому как злодей. А наши товарищи с горячими сердцами истребили куда как больше миллионов. Ну так это ради прогресса.

Потому сегодня по любым городам мира можно привольно гулять с серпом и молотом. Никто и в морду не плюнет. Это же не свастика. И чекисту памятник можно воздвигнуть на народные денежки. Это же не эсэсовец!

А ведь памятник чекисту – это хуже, чем памятник эсэсовцу. Эсэсовец – это зверь со стороны. Он истреблял тех, кого считал врагом. А чекист – это свой, доморощенный негодяй. Он истреблял все вокруг. Своих и чужих. Десятками миллионов. И песня у него: «Не всех еще искоренили!»

И еще разница в том, что в Гестапо рвали ногти ради того, чтобы выявить настоящих сообщников, а в НКВД – чтобы выполнить разнарядку, спущенный сверху план истребления.

Чекист наперед знал, что пытает невиновных. Протоколы выдуманных признаний ребята с пылкими сердцами между собой называли «романами», а самых талантливых костоломов, вышибателей зубов, глаз и челюстей – «романистами». Вот из их-то рядов и вышел Александр Сергеевич Щербаков.

Вступил он в партию большевиков в 1918 году. Большевики победили, тут-то он аккурат к ним и примазался, тут-то он и проникся великими идеями. Поднимался вверх борзо, прыгая через десять ступеней. Товарищ Сталин самых талантливых видел за тысячи верст и действовал по принципу: молодым везде у нас дорога.

Смертные приговоры в те героические времена выносили без суда. Расстрельные списки на местах составляли и подписывали так называемые «тройки». Состав «троек» всегда был стандартным – первый секретарь местной коммунистической власти, прокурор и главный местный чекист. Щербаков в составлении расстрельных списков проявил особую прыть и удаль. Лично подписал сотни таких списков, отправив без суда на смерть тысячи людей. За такое усердие в работе Сталин бросал Щербакова в прорыв, туда, где с объемом работ не справлялись.

Только за 1937–1938 годы Щербаков побывал главным партийным воротилой, а следовательно, и членом «тройки», в Ленинграде, в Восточной Сибири, в Донбассе, в Москве и Московской области. В количестве расстрелов Щербаков старался угнаться за главным чемпионом в этом деле – Никитой Хрущевым. И часто весьма близко приближался к стахановской выработке Никиты Кровавого.

Среди товарищей по работе Щербаков уважением не пользовался. Даже Хрущев описывал характер Щербакова как «ядовитый, змеиный» (Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. Сост. К.А. Залесский. М., 2000. С. 501).

Вот такого борца за светлые идеалы товарищ Сталин за полтора месяца до войны поставил во главе самой могущественной идеологической машины мира.

Чтобы потом не возвращаться, сообщаю: Щербаков и умер вместе с войной. Был он запойным пьяницей. Пил не просто много, а страшно много. 9 мая 1945-го на радостях по случаю победы нагрузился так, что в ночь на 10 мая, не приходя в сознание, ушел в мир иной, на 45-м году жизни. Лаврентий Павлович Берия про него сообщил: опился и помер.

Но это нас занесло несколько вперед. Вернемся в 41-й год.

4

С 1922 по 1941 год Сталин не занимал никаких государственных постов. Он управлял всем, ни за что не отвечая. Он был просто секретарем партии. А партия – это не государство и не правительство. Это союз единомышленников. И ничего более.

Но 4 мая 1941 года Сталин в преддверии победоносной освободительной войны занял пост главы правительства, чтобы славу великого освободителя ни с кем не делить, чтобы иметь возможность главный приказ своей жизни отдать не из-за кулис, а официально.

В тот же день Сталин поставил Александра Сергеевича Щербакова на пост властелина и повелителя всех советских писателей, художников, композиторов, музыкантов, актеров, режиссеров, балетмейстеров, журналистов, редакторов, цензоров, канатоходцев и клоунов, футболистов и пловцов, иллюзионистов, поэтов и певцов и проч., и проч.

Под полный и нераздельный контроль Щербакова попали все творческие союзы, издательства, киностудии, театры и кинотеатры, цирки и стадионы, газеты, журналы, радиовещание и все прочее в этом роде. Должностей у Щербакова было много: секретарь ЦК, начальник Совинформбюро, в ходе войны – заместитель наркома обороны, начальник Главного политического управления и пр.

Расчет такой: Сталин отдает главный приказ XX века, а Щербаков отвечает за пропагандистское обеспечение.

На фронте идеологической борьбы Щербаков развернулся во всю мощь, во всю ширь. Правда, война пошла не тем руслом. Но он справился и тут.

Вот, например, миниатюрный щербаковский шедевр – небольшой отрывок из сообщения Совинформбюро от 22 августа 1941 года: «Только за последние три недели наши войска разгромили:

а) 3, 4, 7, 10, 11, 12, 13, 14, 16, 18, 19, 20-ю танковые дивизии…»

Учитывая, что на советско-германском фронте в 1941 году действовало 19 германских танковых дивизий, и принимая во внимание, что в другие недели германские танковые дивизии тоже несли потери, следует безоговорочно признать, что танковых войск (если верить Щербакову) у Гитлера к концу августа 41-го года не осталось.