Изгнанник вечности, полная версия - Сергей Гомонов

Волк спокойно брел рядом и как будто даже вслушивался в ее болтовню.

— Веселое у меня окружение, — посетовала Танрэй. — Один не умеет чувствовать, второй — говорить, третий — вообще зверь, четвертая со свету сживет своей язвительностью, а к пятому и подступиться страшно, чтобы не попасть под горячую руку… А еще и говорить приходится на языке, который сама же и создала, и слушатели до сих пор считают улыбку оскалом, а деревья — обеденным столом…

Нат только чихнул.

Глава пятнадцатая

об издержках клятвы доблести и невосполнимых потерях

Таких морозов на Оритане осенью еще не бывало! Ветки деревьев, решетки изгородей, провода коммуникаций — все причудливо топорщилось густым инеем. В пространстве, где глохли от холода любые звуки, замирало само время. Таких морозов на Оритане не бывало даже зимой!

Но изредка случалось потепление, вызывая у стариков головную боль, а то и сердечные приступы.

В одну из таких оттепелей умерла мать Тессетена, и почти вслед за нею ушел его отец. Они были счастливыми: им не суждено было увидеть, что станется с их любимым городом уже совсем скоро.

В одну из таких оттепелей, когда ничто не предвещало беды, родители Фирэ и Дрэяна увидели в окно, как к их дому бежит закутанная в меховой плащ женщина. Ее движения, суетные и тревожные, напугали хозяйку дома: та со страхом ждала вестей о младшем сыне, и любой визитер-незнакомец чудился ей гонцом смерти.

От слабости она опустилась в кресло и попросила мужа встретить гостью. Страх отпустил несчастную лишь тогда, когда она услышала пусть и тревожный, но знакомый девичий голос.

Саэти вбежала в зал и скинула с головы меховой капюшон:

— Сейчас ждут налет на столицу! Нужно как можно быстрее собраться и уйти!

— Налет?! — как-то по-детски вдруг растерялся господин Кронодан.

Тем временем его жена уже вскочила и стала спешно выбрасывать из ящиков на стол документы, деньги, какие-то ценные вещи.

— Аринорцы прорвались на востоке. Может, мы еще успеем до обстрела. Я поведу орэмашину, — ответила ему девушка, помогая хозяйке собираться. — Только скорее!

— Сейчас!

— Куда ты? — крикнула ему вслед супруга.

— Кое-что забрать…

— Господин Кронодан, времени совсем нет!

Он крикнул из соседней комнаты, что успеет.

— Он хочет забрать с собой меч нашего старшего сына.

— Одевайтесь, я все соберу!

Внезапно и резко снаружи раздался оглушительный взрыв, вой моторов — и целая канонада.

Обняв друг друга от ужаса, женщины увидели в окно, как на соседней улице разваливается на части и плавится в смертоносном огне сфероид дома.

Саэти успела только отпрянуть от оконного проема, когда вышибло раму, а в следующую секунду потолок их взорванного несколькими ударами здания погреб под собой всех, кто был внутри.

Дикими глазами смотрели на произошедшее соседи, которым посчастливилось уцелеть в своих домах.

А синие истребители, сея смерть, помчались в сторону Самьенских Отрогов, к каньону.

И никто не обратил внимания на залегшую в конце улицы за сугробом черную волчицу с золотыми глазами, которая кинулась было к дому Фирэ, испуганно шарахнулась от лопнувшей в огне балки, отскочила в сторону, покружила возле развалин и с горестным воплем, словно проклиная орэмашины, умчалась вслед за ними к мосту.

— То, что вы предлагаете, сейчас никак невозможно, кулаптр, — отрезал командир Сьетторо и отвернулся от Диусоэро. — Теперь мальчишка нужен нам, как никогда. Много ли осталось целителей-Помнящих его уровня? Нет, и речи быть не может.

И кулаптр покинул шатер ставки не солоно хлебавши. Диусоэро не знал, как передаст Фирэ решение командования, ведь юноша считал, что никто не откажет всесильному начальнику в ходатайстве. А он вовсе не всесильный. И если его убьют, то некому будет вернуть Фирэ его клятву доблести, и тому придется служить до конца жизни — естественного или насильственного.

В мыслях о том, как сообщить помощнику об отказе, Диусоэро добрел до казарм, где в санитарном блоке располагались комнаты офицеров-кулаптров. В свои восемнадцать Фирэ уже заслуженно носил звание офицера, и только Диусоэро знал, что тот совершенно не дорожит своим статусом.

Еще не успев войти внутрь, бывалый кулаптр почувствовал привкус разлившейся вокруг давящей тревоги. Но сирены молчали — значит, дело было в чем-то другом.

Фирэ сидел на своей койке. Очень ровно, словно проглотил шест, и уставившись в одну точку. И — самое главное! — Диусоэро в первую очередь заметил, что внутренне помощник совершенно пуст. Атмереро юноши не изливала свет из глубин его существа, не переливалась светлыми красками радужного спектра, как прежде. Она вообще себя не проявляла. Так бывает у тех, кто уже умер. Но Фирэ дышал, и одной рукой сжимал какую-то бумагу, а вторая, раненная осколком, висела в повязке.

Старший кулаптр вытащил из его судорожных пальцев конверт с вензелем военного блока Ведомства, но внутри не было ничего. Он огляделся в поисках содержимого, и его осенило заглянуть под койку. Так и есть: само письмо улетело к стене.

«С прискорбием»… «уведомление»… «сего года»… «под обстрелом»… — замельтешили строчки.

Оторвавшись от чужого послания, Диусоэро в ужасе поднял глаза. У его помощника, у этого будущего, по ожиданиям командной верхушки, гениального целителя, во время налета на Эйсетти вчера погибла вся семья…

Когда много часов спустя Фирэ вернули к жизни, и он, тускло засветившись перед взором кулаптров, обвел взглядом комнату и лица, стало понятно, что он не понимает, чего им от него нужно и почему он сам до сих пор еще жив.

Сьетторо пришлось отпустить мальчишку, и, подписывая увольнительную, он делал это с таким видом, будто тот нарочно подстроил гибель родных, чтобы не мытьем так катаньем добиться своего.

— Я съездил бы с тобой, — сказал Диусоэро апатично поднимавшемуся в орэмашину Фирэ, — но двоих нас не отпустят…

К вечеру Фирэ прилетел в Эйсетти. Мало что понимая, просто на инстинкте перелетной птицы он двинулся к бывшему дому и, не узнав улицу, очнулся.

Улица была той и не той. Вон за тем треснувшим и навалившимся на пригорок сфероидом должен быть зимний сад соседей, а по левую сторону, в точности напротив — его родной дом, всегда лукаво подглядывавший за тем, как Фирэ шагал к нему по дороге. Так было с малолетства — и вот теперь на том месте торчит что-то черное, переломанное, покрытое, как толстой плесенью, бахромою наросшего за сутки грязного инея.