Охотники за магией - Юлия Галанина

— А я стёр аж до задницы, — признался Ряха. — С чужой ноги сапоги-то…

— Да как же ты шёл? — ахнула я.

Хуже нет, когда в пути обувь не по ноге. Тогда ходьба превращается в пытку, которой названия подобрать нельзя.

— Скрипя зубами, — объяснил Ряха. — Может, и зря в бой не ввязались. С убитых сапоги можно было снять, глядишь, нашёл бы по ноге. Да штаны попросторнее тоже бы не помешали.

— Как бы они с тебя штаны не сняли, — сказала я скептически.

— И это могло быть, — согласился спокойно Ряха.

Он, морщась, стянул свои сапоги, размотал портянки. На пальцах красовались свежие пузыри мозолей. Некоторые мозоли были уже сорваны до крови.

— Да как же ты дальше пойдёшь с такими ногами? — сморщилась я, представляя, как болят сейчас у него ступни.

— Когда жить хочется, и с такими пойдёшь… — Ряха с облегчением вытянул босые ноги. — Как в колодках шёл, Медбрат их подери! Хоть босиком шуруй… Сволочь этот начальник Службы Надзора, ох сволочь! Не мог подождать, пока я после боя оденусь? Не по-людски это, человека в одних трусах под стражу брать! Ладно, давай хоть поедим. Чего зря размусоливать.

— Я пить хочу, — вздохнула я. — А есть, почему-то, не хочется…

— Пять глотков, — велел Ряха, подавая флягу. — Ничего, до гор недалеко, там ручьи.

Горы, конечно, были — рукой подать, но Ряхины сбитые ноги резко уменьшали наши шансы добраться до них.

Посмотрев ещё раз на его мозоли, я сделала четыре глотка.

Ряха грыз зачерствевший пирог.

Солнце начинало припекать не на шутку.

— Камни скоро раскалятся, как угли, — заметил он нерадостно. — Такие дела. Идти надо.

— Ну так пошли, — отозвалась я печально.

Четыре глотка только раззадорили меня. Они, похоже, впитались где-то в районе гортани, так и не попав в желудок. Ныла поясница и болели стёртые о седло места. Вставать совсем не хотелось.

Съев пирог и запив его парой глотков воды, Ряха стал наматывать портянки.

— Вот что… — сказал он, помявшись. — Двадцать Вторая, извини, но я сейчас могу идти, только ругаясь. А то не дойду. Ты не слушай, ладно?

— Ладно, — улыбнулась я сухими губами.

И мы снова побрели к горам.

Ряха стёр ноги сильно, потому что таких загогулистых оборотов речи я в жизни не слышала.

Мы шли и шли, и солнце било по голове. Камни плыли перед глазами, двоились. Горячий воздух над ними густел, превращался в призрачную дымку, которая колыхалась, приплясывала, словно дразнила. Дымка уплотнялась, становилась маревом.

«И это утром… — думала я сквозь туман в голове. — А что же будет днем?»

— Не вздумай раздеваться! — предупредил Ряха. — Легче не станет, а обгоришь сразу.

Это были единственные приличные слова, произнесенные им до полудня.

Когда тени от камней стали совсем короткими, мы сделали второй привал.

Точнее, второй большой привал, потому что пройти полдня, ни разу не остановившись, боги, может, и могут, — а вот люди никак.

Фляга была почти пустая. Выпили.

Я смотрела на лицо Ряхи, — оно было ярко-малиновое. Мое, наверное, не лучше. Оскалив зубы, Ряха стянул мешок и спрятался от солнца за большой камень. Снова снял сапоги.

Пузырей на его ногах теперь не было. Были раны.

— Ох, ну и дерёт, — пожаловался он, отцепляя флягу и передавая мне. — Пытка. Ещё чуть-чуть, и не смогу я идти… Словно раскалённым железом ступни ласкают. Пей.

Я глотнула и передала ему. Тоже села в тень. Мы молчали, только дышали жадно, словно воздух должен был скоро кончиться, как вода во фляге.

Потом силы ко мне вернулись. Просто сидеть стало скучно. Я покосилась на Ряху, — он полулежал, пристроив голову на мешок и закрыв глаза. Портянки его проветривались, разложенные на слоистой плите — пот, высыхая, образовывал на них белые солевые пятна, кровь — бурые.

Камень, который встал между нами и солнцем, был громадный, высотой с одноэтажный дом, чёрный, в серебристых прожилках. С одного бока не такой отвесный, как с других.

Я поколупала прожилки, выковыривая блёстки. Оказалось, слюда. Встала, обошла камень кругом. По пологому его боку решила забраться наверх.

Это не заняло много времени.

Очутившись наверху, я выпрямилась, блаженно подставляя лицо прохладному ветру, гулявшему над каменной россыпью. Сразу стало лучше. Вот здесь я надышалась по-настоящему. Ветер дул с гор, пах снегом.

С высоты камня я увидела, что до края полей осталось немного, — и мы выйдем к подножию горы, похожей на шлем — такой же лобастой.

— Ряха! — заорала я. — Там трава виднеется. Зелёная. Представляешь?!

— Хвала Медбрату, — пробурчал из-под камня Ряха. — Давно пора. А то у меня уже все крепкие слова в расход вышли.

— Давай мешок понесу, — предложила я, освеженная горным ветром.

— Давай.

Чтобы достичь края полей, нам пришлось идти ещё часа три.

Я обливалась потом под мешком с едой и мрачно думала, что, похоже, вторая зазноба души не чает в Ряхе, под завязку мешок набила. Лучше бы он за неё дрался, а не за эту жадную грудастую корову.

Оружия Ряха мне не отдал. Так и нёс сам, ковыляя, как стреноженная лошадь. Он поменял тактику: раньше для облегчения боли ругался вообще, но после привала принялся поливать бранными словами персонально начальника Службы Надзора за Порядком. С такой страстью, что начальник неминуемо должен был поперхнуться от икоты насмерть, если не врут, что человек икает, когда его вспоминают.

Мы шли и шли.

И вдруг настал миг, когда камни кончились. За спиной они вздымались бесконечными россыпями, но ноги мои уже стояли на плотном травяном ковре. Это было так необычно! Я встала на границе земли и камня, точнее не встала, а присела — одну руку положила на дёрн, другую — на горячую плиту. И замерла.

Ряха, лишь только каменные зубы остались позади, скинул сапоги и побрёл по траве босиком. Снова ругаясь непроходимыми ругательствами, но теперь уже от облегчения.

— Думал, не дойду, — сказал он, облегчив душу. — Теперь надо воду найти.

Я последовала его примеру и разулась. Идти по пружинящей траве было удивительно приятно.

— Раз трава, значит, где-то ручей обязательно есть, — бурчал Ряха, обшаривая взглядом местность. — Ага, похоже, там.

И он направился к группе кустов.

В неглубокой лощине, заросшей тальником, тёк ручей, причем тёк интересно: рождался в горах, выскакивал на равнину, а потом уходил в каменные поля, теряясь там, где-то глубоко под камнями. Быстрая вода ручья остро блестела на солнце, каким-то колючим блеском.

Мы припали к воде, как лошади на водопое. Она была холодная, зубы ломило.