Черный тюльпан - Александр Дюма

Время от времени Бокстель ускоряет шаги, чтобы коснуться локтем локтя ван Систенса. Бокстель старается заимствовать у каждого частицу его достоинства, чтобы придать себе цену, так же как он украл у Розы ее тюльпан, чтобы присвоить ее славу и ее деньги.

Пройдет еще только четверть часа, и прибудет принц. Кортеж должен сделать последнюю остановку. Когда тюльпан будет вознесен на свой трон, принц, уступающий место в сердце народа этому своему сопернику, возьмет великолепно разукрашенную веленевую бумагу с написанным на ней именем создателя тюльпана и громким ясным голосом объявит, что совершилось чудо, что Голландия в лице его, Бокстеля, заставила природу создать черный цветок и что этот цветок будет впредь называться Tulipa nigra Boxtellea.

Время от времени Бокстель на миг отрывает свой взгляд от тюльпана и мешка с деньгами и робко смотрит в толпу, так как опасается увидеть там бледное лицо прекрасной фризки.

Вполне понятно, что этот призрак нарушил бы его праздник, так же как призрак Банко нарушил праздник Макбета.

И поспешим добавить, что этот презренный человек, перебравшийся через стену, и притом не через собственную стену; влезший в окно, чтобы войти в дом своего соседа; забравшийся при помощи поддельного ключа в комнату Розы, этот человек, укравший славу у мужчины и приданое у женщины, — этот человек не считал себя вором.

Он столько волновался из-за этого черного тюльпана; он так безустанно и повсюду следил за ним — от ящика в сушильне Корнелиуса до Бейтенгофского эшафота, от Бейтенгофского эшафота до тюрьмы в Левештейнской крепости; он так внимательно наблюдал, как тюльпан родился и вырос на окне Розы, он столько раз разогревал своим дыханием воздух вокруг него, — что с большим правом никто не мог быть творцом этого цветка. Если бы сейчас у него отняли черный тюльпан, это, безусловно, было бы кражей.

Но он нигде не замечал Розы.

И таким образом, радость Бокстеля не была омрачена.

Кортеж остановился в центре круглой площади, великолепные деревья которой были разукрашены гирляндами и надписями. Кортеж остановился под звуки громкой музыки, и молодые девушки Харлема вышли вперед, чтобы проводить тюльпан до высокого пьедестала, где он должен был красоваться рядом с золотым креслом его высочества штатгальтера.

И гордый тюльпан, вознесенный на свой пьедестал, вскоре завладел всем собранием — все захлопали в ладоши, и громкие рукоплескания эхом отозвались по всему Харлему.

XXXII

ПОСЛЕДНЯЯ ПРОСЬБА

В эту торжественную минуту, когда раздавались громкие рукоплескания, по дороге, обсаженной деревьями, ехала карета. Она продвигалась вперед медленно, так как спешившие на празднество женщины и мужчины вытесняли из аллеи на дорогу много детей.

В этой запыленной, потрепанной, скрипящей на осях карете ехал несчастный ван Барле. Он смотрел через незанавешенную дверцу кареты и перед ним стало развертываться зрелище, которое мы пытались, конечно весьма несовершенно, обрисовать нашему читателю.

Толпа, шум, блеск и великолепие людей и природы ослепили заключенного, словно молния, ударившая в его камеру.

Несмотря на нежелание спутника отвечать на вопросы Корнелиуса об ожидающей его участи, Корнелиус все же попробовал в последний раз спросить его, что это за торжество, как ему сразу показалось, совсем не касающееся его лично.

— Что все это значит, господин полковник? — спросил он сопровождавшего его офицера.

— Как вы можете сами видеть, сударь, это празднество.

— А, празднество, — сказал Корнелиус, мрачным, безразличным тоном человека, для которого в этом мире уже давно не существовало никакой радости.

После минуты молчания, когда карета продвинулась немного вперед, он добавил:

— Престольный праздник города Харлема, по всей вероятности? Я вижу много цветов.

— Да, действительно, сударь, это праздник, и цветы на нем играют главную роль.

— О, какой нежный аромат, какие дивные краски! — воскликнул Корнелиус.

Офицер, подчиняясь одному из тех приступов сочувствия, которые случаются только с военными, приказал солдату, заменявшему кучера:

— Остановитесь, чтобы господин мог посмотреть!

— Благодарю вас, сударь, за любезность, — сказал печально ван Барле, — но в моем положении очень тяжело смотреть на чужую радость. Избавьте меня от этого, я вас очень прошу.

— К вашим услугам, сударь. Тогда едем дальше. Я приказал остановиться потому, что вы меня об этом просили, и, кроме того, вы считались большим любителем цветов, а в особенности тех, в честь которых устроено сегодня празднество.

— А в честь каких цветов сегодня празднество, сударь?

— В честь тюльпанов.

— В честь тюльпанов! — воскликнул ван Барле. — Сегодня праздник тюльпанов?

— Да, сударь, но раз вам все это неприятно, поедем дальше.

И офицер хотел дать распоряжение продолжать путь.

Но Корнелиус остановил его. Мучительное сомнение промелькнуло в его голове.

— Сударь, — спросил он дрожащим голосом, — не сегодня ли вручают премию?

— Да, премию за черный тюльпан.

Щеки Корнелиуса покрылись краской, по его телу пробежала дрожь, на лбу выступил пот.

Затем, подумав о том, что без него и без тюльпана праздник, конечно, не удастся, он заметил:

— Увы, все эти славные люди будут так же огорчены, как и я, ибо они не увидят того зрелища, на какое были приглашены, или, во всяком случае, они увидят его неполным.

— Что вы этим хотите сказать, сударь?

— Я хочу сказать, — ответил Корнелиус, откинувшись в глубину кареты, — что никогда никем, за исключением одного человека — я его знаю, — не будет открыта тайна черного тюльпана.

— В таком случае, сударь, тот, кого вы знаете, открыл уже эту тайну. Потому что в данную минуту Харлем созерцает цветок, который, по вашему мнению, нельзя создать.

— Черный тюльпан! — воскликнул, высунувшись наполовину из кареты, ван Барле. — Где он? Где он?

— Вон там на пьедестале, вы видите?

— Вижу.

— Теперь, сударь, надо ехать дальше.

— О, сжальтесь, смилуйтесь, сударь, — умолял ван Барле, — не увозите меня! Позвольте мне еще посмотреть на него! Как, неужели то, что я вижу там, это и есть черный тюльпан? Совершенно черный… возможно ли? Сударь, вы видели его? На нем, по всей вероятности, пятна, он, по-видимому, несовершенный; он, быть может, только слегка окрашен в черный цвет. Если бы я был поближе к нему, то смог бы определить, смог бы сказать это, сударь! Разрешите мне сойти, сударь, разрешите мне посмотреть его поближе. Я вас очень прошу.

— Да вы с ума сошли, сударь, разве я могу?