Гонщик-2 - Дмитрий Николаевич Матвеев

И еще до начала собственно бала все танцы у меня были уже расписаны в бальных книжечках прелестных нимфеток. И ни одна из них не вызвала у меня даже доли того интереса, что возник по отношению к Огинской.

Дальше всё было почти что обыкновенно: вышел представитель императорской семьи, от чьего имени давался бал. Нынче, поскольку мероприятие предваряло Большие Гонки, это был великий князь Александр с супругой. Он считался человеком прогрессивным и, по словам знакомых с ним людей, живо интересовался техническими новинками. Надо думать, по окончании гонки он непременно захочет прокатиться на «молнии-2», и непременно за рулём. Это может стать проблемой: педали тормоза нет сейчас ни в одном мобиле, кроме моих «молний».

Великий князь произнес небольшую трескучую речь и дал отмашку распорядителю бала. Тот шандарахнул по паркету огромным посохом и гаркнул:

— Полонез!

Я постарался припомнить, кому из девиц был обещан первый танец, но мне помогли: её маман словно невзначай подрулила ко мне со своей дочуркой. После обязательных слов приглашения и согласия на него, в мою руку легла маленькая девичья ладошка, и мы двинулись на танцпол.

Полонез — танец неторопливый, состоящий из ритуальных проходов, ритуальных поклонов и ритуальной же беседы. Мы сообщили друг другу то, о чем и без того знали. Девица старалась держаться выгодных ракурсов, и я имел полную возможность рассмотреть все её стати. К слову, не слишком впечатляющие. У той же помещицы Томилиной фигура куда как шикарней. Впрочем, возможно, всё ещё отрастёт?

Едва вернув девушку матери, я бросился искать Огинскую и нашел её там же, где оставил: в «курятнике», под присмотром пары старух.

— Елизавета Петровна, что вы здесь делаете? Разве ваша тётушка не позволила вам танцевать?

— Владимир Антонович! Я рада, что вы не позабыли меня. Что же до тётушки, то это, скорее, маленькая месть за мою несдержанность получасом ранее.

— В таком случае, пойдемте скорее танцевать. Вот-вот объявят вальс!

Мегеры попытались было возмутиться, но на логичное предложение сопроводить вверенную их бдительности девицу в бальную залу и проследить за соблюдением нравственности, лишь фыркнули. В самом деле: их дело сидеть и бдить, а не шататься чёрт знает где. Развеселившаяся Елизавета показала им язык и мы, смеясь, ускользнули прежде, чем в спину нам понеслись потоки отборного яда.

К вальсу мы успели только-только. Огинская полюбовалась удивленным, а затем возмущенным лицом дражайшей тётушки, распорядитель объявил вальс, и мы закружились.

— Никогда бы не подумала, что вы такой серцеед, Владимир Антонович, — упрекнула меня Елизавета Петровна.

— Честное слово, до сего дня я об этом не предполагал и считал себя черствейшим сухарём. Но обстоятельства открыли мне глаза.

Огинская улыбнулась, но продолжила выговаривать:

— Вы чуть было не пообещали прокатить ту невозможно наглую девчонку, Лебедеву.

— Вы напрасно переживали, мадемуазель. У меня вполне развито чувство самосохранения.

Девушка рассмеялась.

— Да уж, здешним барышням палец в рот не клади.

— И не собираюсь. Мне пальцы дороги, как память о матушке.

— Расскажите мне о ней.

— Это трагичная история, а на балу положено веселиться. Если позволите, я поведаю вам об этом в более подходящей обстановке.

— А если очень коротко?

— Если очень коротко, это повесть о том, как из-за жестокости отца юная княжна стала мещанкой.

— Действительно, этот рассказ не слишком подходит для бала.

— Тогда давайте просто танцевать.

И мы отдались вальсу.

Когда я вел Огинскую обратно, она спросила:

— Владимир Антонович, раз ваша матушка была княжной, стало быть, вы наследник княжеского рода?

— Потенциальный, да. Но для того, чтобы меня объявили княжичем, необходимо, чтобы глава рода написал ходатайство в соответствующую канцелярию, государь рассмотрел его и собственноручно завизировал. После этого канцелярия внесет изменения в свои реестры и выдаст бумагу, в которой обозначит меня как наследника. На всё про всё уйдёт не менее полугода.

Девушка хотела задать следующий вопрос, логично проистекающий из нашей беседы, но тут мы как раз пришли.

— Госпожа Карамышева, я возвращаю Елизавету Петровну вашему попечительству. И хочу попенять вам. Можно забыть на стуле платок, веер, но как можно забыть на стуле племянницу! Неужели это предвестники надвигающейся старости?

Карамышева пошла красными пятнами и открыла рот, чтобы, наплевав на бальный этикет, высказать мне всё, что она думает о таком невоспитанном простолюдине, но я был уже далеко. Меня ждала полька с Аннушкой Лебедевой.

Мазурка хороша тем, что в ней есть несколько моментов, когда партнеры просто стоят рядом, ожидая своей очереди войти в круг, и можно без проблем побеседовать о чём угодно. Елизавета была весела и беззаботна, от души наслаждаясь танцем.

— Так вы, если я правильно поняла, без пяти минут князь?

— Не знаю, сколько осталось минут, но прошение подано. Далеко ли оно продвинулось, мне неизвестно, но я надеюсь, что к осени вопрос будет решен. Только — тс-с-с, никому, иначе до осени я не доживу.

— Почему же? — взметнула Огинская бровки в притворном удивлении.

— Все просто: меня растерзают прямо здесь милые юные барышни. А их мамаши будут клевать мне печень почище Эфона[1]

— Хорошо, я не стану делиться этим сокровенным знанием. Вдруг ваша печень пригодится мне самой.

К моменту перерыва в танцах я самым натуральным образом взопрел. К счастью, более искушенный в светской жизни Клейст дал хороший совет: взять с собой лишнюю сорочку. И сейчас я в полной мере оценил предусмотрительность компаньона. Заодно и понял, почему туалетная комната называется именно так: это — не место для отправления естественных потребностей, а место для приведения в порядок своего туалета, то есть, одежды.

Я не один был таким продуманным. Сразу несколько молодых мужчин занимались тем же, чем и я: обтирались влажными салфетками, опрыскивались душистой водой или, как говорят французы, eau de Cologne. На освеженное тело натягивали чистую сорочку, возвращали на место жилет, бабочку и фрак и — вуаля — вновь были готовы к подвигам на паркете.

Я без спешки привел себя в порядок, перед зеркалом поправил бабочку и вышел в зал. Огляделся по сторонам, ища знакомые лица, прикинул, где можно будет отыскать Клейста и вздрогнул, почувствовав на себе чей-то недобрый взгляд.

Я быстро обернулся. На меня с балкона второго этажа пялился немолодой лощеный господин с парой гражданских орденов на левой стороне фрака. На лице его была написана такая ненависть, что мне стало не по себе. Увидев, что обнаружен, незнакомец отступил назад и скрылся