Серебряный ублюдок (ЛП) - Уайлд Джоанна

— Спокойной ночи, — тихо говорит она.

Затем она входит внутрь и закрывает дверь.

Проклятье.

Пэйнтеру нужно будет надрать задницу. Может быть, у меня появится время завтра после рейда, потому что это — черт знает что.

Бекка

Как ни странно, я действительно хорошо спала этой ночью.

Я не могу списать это на душевное спокойствие или чувство, что все приняла. Вовсе нет. Но сочетания алкоголя, секса и адреналина хватило, чтобы вырубить меня, что конечно же очень хорошо.

Утром я проснулась достаточно рано, чтобы принять душ и немного пошить, прежде чем отправиться в школу. Шитьё всегда было моим любимым делом, это меня успокаивало. К сожалению, еще слишком рано, чтобы поговорить с Даниэль о ситуации с Паком. Она ещё спит.

Что касается Пака, то он, вероятно, уже уехал. Вернется ли он в целости и сохранности из-за делишек его клуба, которые ему сегодня предстоит решить? Наличие этого вопроса в наших отношениях, не дает мне никаких утешительных моментов. Предположим, мы будем вместе, превратимся в пару, как Буни и Дарси. Неужели я действительно хочу знать подробности его жизни?

Как я могу быть с кем-то, если не могу смириться с его реальностью?

Я борюсь с этими мыслями, тщательно направляя полоску ярко-красного шёлка через швейную иглу. Напряжение уходит, но я все-таки не могу обрести гармонию. Машинка продолжает мять и стягивать мягкую ткань.

Дерьмовая метафора моей жизни.

Десять минут спустя я наконец-то получаю то, чего хочу, как раз тогда, когда звонит телефон. Я останавливаю машинку, и, разминая шею, иду к телефону, чтобы ответить. Это единственное, что мне не нравится в шитье — иногда я так зацикливаюсь на нем, что забываю немного подвигаться.

Я отвечаю на звонок, и земля разверзается у меня под ногами.

— Бекка?

Тини.

Я не слышала его голос много лет, но лишь одно слово — моё имя — и меня отбрасывает назад. Моя спина горбится, и я сгораю изнутри. Боже, ненавижу этого человека. Подождите. Нет. Я не позволю ему сделать это со мной. Никогда больше.

— Какого чёрта ты хочешь?

Мило.

У меня никогда раньше не хватало наглости так с ним разговаривать. Я мысленно хлопаю себя по плечу.

— У меня плохие новости, дорогая, — отвечает он, судя по голосу, очень желая, показаться опечаленным, хотя звучит больше самодовольно. Самодовольно и гордо.

Я почти вижу это выражение, совпадающее с голосом, на его заострённом, похожем на хорька, лице.

— Я хочу поговорить о твоей матери.

— И как она? — спрашиваю я жестко.

— Она ушла от меня, — отвечает он, его тон ужесточается. — И попала в аварию. Ночью. Два дня назад. Съехала на машине прямо со скалы. Она, конечно же, выпила, а потом села за руль. Все это печально.

Его слова обрушиваются на меня, словно реальные удары. Нет, словно ножи. Они режут мне живот, выпуская кишечник наружу, который падает на пол кухни в дрожащей, кровоточащей массе.

— Ты лжёшь.

— Нет, дорогая, я не вру. Она стала дикой, неуправляемой. Рассказывала сумасшедшие истории, представляешь? Я пытался остановить её, но она просто не слушала. Ты знаешь, какая она, когда выпьет. Когда в доме появились полицейские, я тоже сначала им не поверил. Я ездил на опознание ее тела вчера утром. Это точно она.

— Да пошел ты, — рычу я. — Она говорила, что ты избивал её. Что ты с ней сделал?

— Ничего, Бекка. Она сама приняла такое решение.

Я вешаю трубку, осматривая свою квартиру. Слёзы льются из моих глаз. Я не хочу верить ему — мог ли он солгать? О Боже. Пожалуйста.

Телефон звонит снова. Тини.

— Не клади трубку, — быстро говорит он.

— Ты лжёшь, — повторяю я спокойно. — Ты лжёшь, как всегда. В какую игру ты снова играешь, Тини?

— Ты можешь не верить, Бекка. Но не волнуйся, я сфотографировал её в морге, чтобы ты могла убедиться в этом лично. Возможно, тебе не стоит смотреть — довольно неприятный вид… Но поступай так, как считаешь нужным.

Потом он начинает смеяться, и я понимаю, что все это правда. Она действительно мертва. Тини же слишком горд собой, и я понимаю в этот момент, что это он убил ее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Убил её, чего она и боялась.

А я позволила этому случиться.

На меня начинают накатывать воспоминания. Мне пять лет, может быть, шесть. Это было на Хэллоуин, и мама одела меня, как маленькую принцессу. Сама же оделась как королева, и мы долго играли в «кошелек-или-сладость» (trick-or-treating — «кошелек-или-сладость», поход за сладостями на Хэллоуин — прим.перев.), после чего устроили ночевку в гостиной.

Я не могу вспомнить город, где мы жили, вообще хоть что-нибудь… но я помню короны, которые мы сделали вместе. Она использовала проволоку для каркаса, затем мы покрыли ее фольгой и приклеили яркие блестки.

Та корона была самой красивой вещью, которую я когда-либо видела.

— Она действительно мертва, не так ли? — шепчу я, еле различимо.

— Да, — отвечает он. — Она действительно мертва. Вот такая реальность, дорогая, она была плохой женой и получила по заслугам.

Я бросаю телефон через всю комнату.

Какой. Злобный. Ублюдок.

Телефон снова звонит. Не тот, который я бросила, а тот, что в моей спальне. Он лежит там, ожидая меня, словно какой-то отвратительный тролль, решивший уничтожить всё, что я люблю. Я не должна отвечать. Я знаю, что не должна отвечать.

— Да, — сухо говорю я.

— Все, что случилось с твоей мамой, очень печально, — говорит Тини. — И, конечно, это просто опустошило меня. Потерять жену — ужасная судьба. К счастью, я уже встречаюсь кое с кем, и теперь, когда она ушла, это значительно упростит мою жизнь. Вот почему я подумал, что будет лучше передать окончательное решение в твои руки.

— Решение?

— Она, конечно, уже кремирована, — говорит он. — Непозволительно, чтобы тело валялось вечно. От тебя зависит, что будет дальше, Бекка. Я, знаешь ли, потратился, все эти услуги недешевые.

Онемение охватывает мое тело. Я смотрю на свою комнату, пытаясь справиться с реальностью, в которой моя мать на самом деле мертва. Потом его слова доходят до меня.

«Эти услуги не дешевые».

Внезапно я понимаю. Понимаю все.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я, всякие эмоции покидают меня, потому что я уже знаю ответ.

Тини нужны деньги. Тини всегда хочет только денег.

Я чувствую его триумф через трубку.

— Три тысячи долларов, — говорит он. — Отправь их мне, и я отдам тебе прах твоей матери. Я отправлю смс-ку с фотографией её тела и свидетельства о смерти. У тебя есть три дня, Бекка, чтобы найти для меня деньги, иначе я ее выброшу.

Телефонный звонок обрывается.

Боже, даже Тини не мог быть таким злобным. Но он был. Он способен на всё, и мы оба это знаем. Я ухожу на кухню и падаю на стул, ударившись об стол. Ваза с полевыми цветами, которые я собрала в прошлые выходные, опрокидывается, разливая вокруг воду. Чёрт возьми. Я протягиваю руку и хватаю её, бросая со всей силой об стену.

Разрушительный грохот сладко отдается в моих ушах. Звонкий. Чистый.

Освобождающий.

Я осматриваю квартиру в поисках чего-нибудь другого, что можно было бы еще бросить. От того, что я вижу, меня тошнит, это так жалко. Тысяча маленьких штрихов за эти годы превратили мою квартиру в дом. Некоторые из них мои собственные творения — подушки и шторы. Картины. Я покупала дешёвые художественные плакаты и вешала их на стены.

Кого, чёрт возьми, я думала обмануть?

Неважно, что я делаю и где живу, потому что одно никогда не изменится. Бекка Джонс — отброс общества. Как и моя мать. Теперь она мертва, и тот же злобный ублюдок, всё тот же, выстрелил, как ядовитый паук, от которого я никогда не смогу сбежать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Все, что я делала, было ложью.

Пора её уничтожить. Уничтожить всё.

Я так сильно отталкиваюсь от стула, что он опрокидывается назад. Пробежавшись взглядом по кухне, я вижу нож, который Реджина дала мне, когда я только съехала от них. Он был очень острым. Может быть, через чур острым, я резалась им не раз. Он также оставался острым, потому что Эрл дал мне камень для заточки, и этот сумасшедший мужчина не уставал наводить обыск на моей кухне, чтобы удостовериться в том, что я забочусь о своих инструментах, кухне и прочих штуках.