Том 3. Судебные речи - Анатолий Кони

Никитина к Феликсу Ярошевичу и наоборот. В одном из писем Ф. Ярошевича, присланном уже после арестования Никитина, между прочим, есть такие выражения: «Вы думаете, что Колосов не станет мстить. Нет, он не таковский; он станет мстить, но сначала выберет из предприятия все то, что ему следует на его долю, а затем отомстит. Он не настолько глуп, чтобы этого не сделать, и притом он зол». В одном из писем Никитина говорится: «Вы скажите доктору (Колосову), что при первом известии о ссоре вы, боясь, что нагрянет дядя Том, тотчас же уничтожили «товар». Но это, мол, ничего. Вы, мол, ступайте в Париж, погуляйте там в Мабилях и пр., а через две недели будет все готово. Главное, что слухи о ссоре вас напугали и товар потому был уничтожен. Покажите ему полное доверие». Из этого письма ясно, что и Никитин и Ф. Ярошевич нисколько не сомневались, что Колосов знал о товаре и что судьба товара его интересовала. Иначе какое основание было бы Ярошевичу утверждать Колосову, что при первом известии о ссоре с ним сына он уничтожил акции. Если Колосов был чужд делу акций, то какие опасные последствия могла влечь для Феликса ссора сына с Колосовым? Ну поссорились, поругались, даже подрались,— что же из этого? Неприятный скандал — и только. Где же роковая опасность? Рассмотрим объяснения самого Колосова о том, каким образом он узнал о подделке акций. Колосов говорит, что когда он поссорился с Никитиным и Олесем и они, обругав его, чуть не побили и, на приглашение выкушать чайку, удалились с бранью, тогда он пошел к Никитину, чтобы разъяснить обстоятельства этой ссоры. Тут, по словам Колосова, Никитин объяснил ему, что его наговор на Ярошевича ставит его в опасное положение, что полиция может следить за ним, репутация его, Ярошевича, испортится и тогда откроется их предприятие. Какое? Подделка акций. Поэтому Никитин, только что собиравшийся бить Колосова, предложил ему посмотреть эти акции и просил не оставить их своим покровительством в этом деле, обещая за это 100 тыс. руб. Разберите это объяснение и вы увидите, что оно сшито белыми нитками и не заслуживает никакого уважения. Во-первых, кто сообщил об этих акциях? Никитин? Но наговоры Колосова касались только Олеся. Причем же тут был Никитин и зачем ему было сознаваться вдруг, неожиданно, с первых слов? Ведь Никитин был человек, стоявший вне всяких подозрений, человек привилегированный по своему ученому положению и застрахованный своим званием ученого библиотекаря ученого учреждения от наговоров Колосова. Никитин, говорит Колосов, боялся его как агента тайной полиции, но зачем же он, в таком случае, бросается на него, на опасного агента, с палкой? Зачем он этому агенту, у которого, быть может, уже зреет донос на Никитина, вдруг, забыв всякую осторожность, раскрывает душу и кошелек, показывая на дне его 100 тыс. руб.? Зачем он, боясь указаний на неблагонадежность Ярошевича, самоотверженно дает богатый и обильный материал для доноса самого определенного и притом — для доноса на себя? Где тут смысл, где логика, где естественное чувство самосохранения? Вот лучшее доказательство неправдоподобности объяснений Колосова.

Первый вопрос, который возникает относительно участия Колосова в деле подделки акций, — мог ли он иметь побуждение участвовать в нем, было ли такое опасное предприятие ему удобно и заманчиво? Мы знаем, что он человек без всякой служебной карьеры; крестецкий острог и ложный донос на валдайского исправника многое ему испортили в этом отношении. Ему нужно поправиться. Но поправиться на служебном поприще едва ли можно, да если бы и занять какое-нибудь место, то — при всяком неудовольствии начальника — его новгородское прошлое ложилось бы тяжкою гирею на чашу весов служебного доверия и благоволения. Что же делать? Поправиться в другом отношении, сделаться капиталистом, крупным биржевым деятелем, занять в этом отношении видное место в обществе, где, по мнению Колосова, «все воруют», тем более, что, по его взгляду, богатство, само по себе, как бы то ни произошло на свет, должно внушать уважение к человеку. Итак, надо увеличить свои средства и обратить их из «средств» в «капитал». Притом известно, какими операциями он занимался в последнее время: ростовщическими ссудами, игрою на бирже и т. д. Это такая деятельность, которая не может не развивать алчности к деньгам и постоянно возрастающего желания приобрести побольше. Но игра на бирже бывает рискованна, а операции со ссудами слишком мелки; уж если рисковать, так на приобретение средств в широких размерах и сразу. Конечно, такое приобретение мог бы дать обширный спуск по номинальной или биржевой цене дешево стоящих в подделке бумаг. Надо только найти подходящих людей. В этом отношении интересно посмотреть, кем был окружен Колосов за границею. Около него находится Олесь, юноша решительный, но еще живущий чужим опытом, бесконечно преданный, верующий в Колосова, «как в бога»* и находящийся в полном его распоряжении. Потом существует за границей такой человек, который предприимчив, деятелен, энергичен, но тоскует без работы, находится совсем без практического, приносящего видимые плоды, дела, это — Феликс. Такая личная обстановка чрезвычайно удобна для подделки фальшивых бумаг. Можно воспользоваться этими лицами, их двусмысленным положением и родственною связью: одного можно сделать руководителем заграничной фабрики, а другого лицом, посредствующим между фабрикою и Россиею. Оба они в руках: старик у него в подчинении потому, что Колосов дает ему работу, что семья далеко и судьба ее всегда в руках Колосова; юноша еще в большем подчинении: он молод и доверчив, любит Колосова, воспитался в его школе и верит в него, как в бога. Притом Колосов именует себя агентом тайной полиции и этим всегда может пугать своих помощников, да и все их состояние доверчив во отдано в его руки, помещено в его операции. Подобные соображения, которые вытекают из их взаимной житейской обстановки, могли навести Колосова на мысль заняться подделкою акций. Феликс Ярошевич будет действовать в Брюсселе — работать, Олесь будет провозить, будет рисковать, а Колосов будет направлять их деятельность и получать хороший барыш. Поэтому мне думается, что обстановка этих лиц, письма Ярошевича и Никитина, неправдоподобность объяснений самого Колосова о том, каким образом сознались ему эти лица, — все это указывает на то, что оговор А. Ярошевича имеет в себе много правдоподобного. Если мы проверим показание Ярошевича и действия Колосова по документам, то найдем, кроме того, что оговор подтверждается целым рядом письменных данных, которые идут параллельно с действиями Колосова.

Зачем же в действительности Колосов ездил в Брюссель? Эта поездка, по моему мнению, объясняется тем, что, он хотя и был несколько знаком с Феликсом, но, ввиду предположенного дела, ему,, конечно, нужно было изучить поближе, что это за личность, присмотреться к нему, убедиться, можно ли ему доверить сложное дело и способен ли он во всех отношениях выполнить задуманное предприятие. Вот почему Колосов так долго оставался в Брюсселе. Когда Колосов и Ярошевич вернулись в июне в Петербург, у них еще существовали операции с кассою ссуд. По приезде они принимают меры, чтобы ликвидировать это дело, которое и было окончательно прекращено в 1870 году. Нужно было развязать себе руки для будущего и осмотреться вокруг. Мы знаем, что в это время они ездили к господину Дедевкину, маленькому помещику Новгородской губернии, который вчера не мог нам удовлетворительно объяснить, зачем именно являлись к нему эти «петербургские» господа. В первый раз они приезжали будто бы потому, что услыхали о смерти господина Дедевкина, а во второй раз явились без всякого повода, «по пути» проездом из г. Москвы в Крестцы, хотя Крестцы на сотню верст отстоят от прямой дороги в Петербург. Но известно, что они в это время в Москве вовсе не были. Господин Дедевкин не мог даже запомнить, в какое время дня они были, ночевали ли, кормили ли лошадей и т. д. Очевидно, что для самого господина Дедевкина это посещение представляется загадочным и странным. Ярошевич объяснил нам, что в имении Дедевкина они рассчитывали хранить акции. Присмотревшись вчера на допросе к хозяину имения, я полагаю, что Колосов весьма основательно нашел, что такое хранение едва ли будет удобно: не такого склада нужен для этого человек. Тогда-то явилась необходимость найти другое лицо, на ум и ловкость которого можно рассчитывать и которому можно, с облегченною душою, передать бремя хранения акций. Тогда-то на горизонте дела стал обрисовываться образ сдержанного и умного Никитина. Одновременно с этим приготовлялась вторая поездка Ярошевича за границу. Она состоялась 3 июля 1870 г., а 18 мая мы встречаемся с первым документом, имеющим непосредственное отношение к обвинению. Именно 18 мая, чрез международный банк и контору Брюгмана сделан перевод на имя Феликса Сивича (Ярошевича) 500 руб. Этому переводу соответствует под 18 мая, в книжке чеков Колосова, чек с оторванною нижнею частью на 500 руб. Олесь объясняет, что эти деньги были отправлены отцу по его требованию на первоначальное обзаведение. Это правдоподобнее слов Колосова, что деньги даны Олесю из его собственных средств.