Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве - Юрий Сушко

Провозглашенная Маккарти «охота на ведьм» радовала Эйнштейна: он вновь очутился в такой славной компании, ведь среди «мишеней» были композитор Леонард Бернстайн, кинорежиссер Стэнли Крамер, драматург Артур Миллер, певец Пит Сигер, Чарли Чаплин, Орсон Уэллс… Чего же еще желать?

В 1952 году премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион, опечаленный смертью первого президента молодого еврейского государства Хаима Вейцмана, предложил Эйнштейну занять этот пост. Однако великий физик с максимальной дипломатичностью от столь лестного предложения отказался, ссылаясь на свою отстраненность от практической жизни, непрактичность, состояние здоровья и общую рассеянность. Хотя свой отказ сам считал почти предательством. (Правда, поговаривали, что в частной беседе Бен-Гурион задавал себе самому и своим доверенным собеседникам вопрос: «А что бы мы делали, если бы Он согласился?..»)

Так или иначе, портрет Альберта Эйнштейна как выдающегося еврея украсил одну из денежных банкнот Израиля. Буквально за несколько дней перед своей кончиной он готовил речь в честь 7-летия еврейского государства:

«Ни один политический деятель, имеющий возможность принимать решения, не осмеливается пойти по единственно верному пути к прочному миру – обеспечению наднациональной безопасности, так как это означало бы его верную политическую смерть. Что же касается бушующих повсюду политических страстей, то они требуют жертв».

Такими словами он собирался завершить свое выступление перед зрителями ведущих телекомпаний.

К концу жизни Эйнштейн изменил свои взгляды на религию и богоизбранность евреев. В письме философу Эрику Гуткинду он неспроста написал: «Для меня иудаизм, как все другие религии-, является воплощением самых детских предрассудков… А еврейский народ, к которому я счастлив принадлежать и с менталитетом которого я ощущаю глубокое родство, не обладает для меня качествами, отличающими его от всех прочих народов… Насколько я могу судить по своему опыту; они ничем не лучше любой другой группы людей, хотя от самых худших язв общества их хранит недостаток у них власти. В остальном я не вижу в них ничего «избранного»…»

К рано или поздно, но неминуемой кончине Эйнштейн шел по дороге, протоптанной Спинозой: «Свободный человек меньше всего думает о смерти, его мудрость в исследовании не смерти, а жизни».

Конечно, жизнь! «Это возбуждающее и великолепное зрелище, – говорил человек, открывший ОТО. – Она мне нравится. Но если бы я узнал, что через три часа должен умереть, это не произвело бы на меня большого впечатления. Я подумал бы о том, как лучше всего использовать оставшиеся три часа. Потому бы я сложил свои бумаги и спокойно лег, чтобы умереть. Я теперь смотрю на смерть, как на старый долг, который нужно наконец заплатить».

Ему хотелось возразить Францу Кафке, с которым они встречались когда-то в Праге. Чешский писатель (а тогда просто мелкий чиновник) тогда сказал: «Для здорового человека жизнь, собственно говоря, лишь неосознанное бегство, в котором он сам себе не признается, – бегство от мысли, что рано или поздно придется умирать».

– У меня так развито чувство солидарности со всеми людьми, что мне безразличны границы существования конкретного индивида, – говорил Эйнштейн. – Я так слился со всем живым, что мне безразлично, где в этом бесконечном потоке начинается или кончается чье-либо конкретное существование… Я ведь только крошечная частица природы…

По его глубокому убеждению, все – что начало, что и конец – определяется силами, которые мы контролировать не можем. Все предопределено. Как для насекомого, так и для звезды. Люди, овощи или космическая пыль, все мы исполняем танец под непостижимую мелодию, которую издалека наигрывает невидимый музыкант.

Свою любимую скрипку Альберт Эйнштейн завещал внуку Бернарду Цезарю..

Что же касается идеи Кафки и всего его творчества… Когда-то Томас Манн, желая приобщить ученого к шедеврам мировой литературы, вручил ему книгу покойного писателя, превращаемого в классика. Возвращая ее, Эйнштейн грустно сказал: «Я не смог прочитать ее, ум человека недостаточно к этому готов».

Принстон, апрель 1955

На склоне лет Альберт Эйнштейн оценивал свои жизненные достижения с тем самым «спокойным удовлетворением». Он знал, что удалось вышибить из-под человека твердь мироздания и заставить его ощутить себя в беспредельном, искривленном конгломерате сил, пространств, времен, движений. Десятки лет ученый бился, чтобы связать геометрию, оптику, механику, тяготение, электромагнитные силы, атомную физику, – создать единую теорию поля, чтобы отыскать золотой ключик, который отпирал бы замки всех тайников природы. Но фатально не успевал.

Из его мира уходили близкие, верные друзья. Когда весной 1955-го скончался Мишель Бессо, Эйнштейн утешал его родных и самого себя: «Он ушел из этого странного мира чуть раньше меня. Это ничего не значит. Для нас, верующих физиков, разницы между прошлым, настоящим и будущим – только иллюзия, за которую мы упрямо держимся».

В начале апреля 1955 года он получил письмо от славного доброго Бертрана Рассела, философа, математика, писателя, общественного деятеля. Молодец старина, по-прежнему бодр, как всегда, полон энтузиазма. Рассел напоминал Эйнштейну об их прежней идее, которую они обсуждали еще в Принстоне, на Саранак-Лейк. А именно – объединения усилий ученых в борьбе против ядерного оружия. Но для этого сначала нужно выступить с манифестом известных всему миру людей, представителей человеческого рода, которому грозит уничтожение. Рассел брался составить текст такого обращения и спрашивал совета, кого бы, по его мнению, привлечь к этому движению.

Эйнштейн еще раз перечитал письмо. Конечно, идея здравая. Рассел прав: все мы пристрастны в своих чувствах. Однако, как люди, мы должны помнить о том, что разногласия между Востоком и Западом должны решаться только таким образом, чтобы принести возможное удовлетворение всем: коммунистам и антикоммунистам, азиатам, европейцам или американцам, белым и черным. Эти разногласия не должны решаться силой оружия. Это должны понять как на Западе, так и на Востоке. Мы должны научиться мыслить по-новому, спрашивать себя не о том, какие шаги надо предпринять для достижения военной победы тем лагерем, к которому мы принадлежим. А задавать себе вопрос: какие шаги можно предпринять для предупреждения вооруженной борьбы, исход которой должен быть катастрофическим для всех ее участников?

Сейчас же нужно ответить Бертрану. Эйнштейн неловко повернулся в кресле, и едва не застонал от боли. Что за черт, отчего же такая тяжесть в животе?.. Когда боль чуть стихла, забившись куда-то в глубину, Эйнштейн позвал Элен и попросил принести кофе. А сам принялся сочинять ответ, полный безоговорочной поддержки плана Рассела. Но заметил при этом, что сам он, к большому сожалению, не сможет в данный момент оказать какую-либо реальную помощь, поскольку хворает, но подпись свою с удовольствием поставит. Подумав, он написал несколько имен ученых, но, вспомнив грех одного из них, вычеркнул. Потом отдал письмо секретарю и велел поскорее отправить. Элен, заметив, что лицо патрона внезапно исказила гримаса боли, встревожилась: «Все ли в порядке?». Через силу он ответил ей в своей обычной манере: «Все в порядке. Я – нет».