Никто не знает тебя - Брианна Лабускес

— подумаешь, обычный мальчишка, попавший под неотразимое обаяние Виолы. Наверняка даже не психопат. Приструнить его да запретить водить дружбу с Виолой — и дело с концом.

Рид знал о способности Виолы наметанным глазом выхватывать из толпы ребятни самых податливых и слабых. Когда-то он сам (пока его не начало мутить от происходящего) наблюдал за поведением дочери на детской площадке или днях рождения подружек. Любое светское мероприятие его маленькая психопатка воспринимала как поле чудес.

Она никогда не выпячивала себя, не лезла в гущу событий и всегда оставалась в тени, не замечаемая встревоженными родителями. Определить, кто в детской ватаге играет первую скрипку и какова расстановка сил, занимало у нее не более минуты.

Везде и всюду она выискивала легкую добычу.

Но необязательно нападала. Порой она тешилась с жертвой, как, например, с той же Эйнсли, и никто — ни Рид, ни Виола, ни ее жертва не знали, когда она нанесет смертельный удар. С детьми, по мнению Рида, Виола обращалась словно с подопытными кроликами, обеспечивая себя исследовательской работой на годы вперед.

Когда же Виола нападала, бросок ее был стремителен и безогляден. Невероятно, но Рид предпочитал именно такие, внезапные порывы дочерней ярости. Кратковременная боль казалась ему лучше продолжительной агонии.

Но вот братьям Виола избрала иную участь, затеяв с ними долгую, бесконечно долгую игру. Не проходило и дня, чтобы сердце Рида не холодело от ужаса при мысли об этом.

И когда симпатичная учительница Виолы, обеспокоенно заглядывая ему в глаза, положила руку ему на плечо и спросила, не принести ли воды, он кивнул и увязался за ней. Немного пофлиртовав, он игриво втолкнул ее в чулан, где на десять блаженных минут избавился от висевшего на шее жернова неудавшейся жизни и почувствовал себя человеком, способным хоть на какое-то действие.

Учительница, имя которой Рид не потрудился запомнить, совсем потеряла голову, напрочь забыла о Виоле и замяла дело, всучив ему пару брошюрок. Рид чуть не рассмеялся ей в лицо. Чем эта макулатура ему поможет? Посоветует три легких шага на пути к укрощению доморощенного садиста-психопата?

Два дня спустя Рид сел в вагон метро и проехал по фиолетовой линии до конечной станции. Народу было мало, но он послонялся, нога за ногу, по платформе, прежде чем увязаться за несущимися к выходу пассажирами.

Убедившись, что никто его не преследует, он миновал четыре квартала, зашел в почтовое отделение и вытащил из жилетного кармана ключ.

И немало удивился, увидев поджидавшее его послание. Открытку, как обычно, и довольно курьезную.

С плакатно улыбающейся коровой в ультрамодных солнцезащитных очках.

Он долго стоял, ухмыляясь глупой корове, затем перевернул открытку и прочел сообщение, написанное знакомыми каракулями. Сведений об отправителе и его местонахождении, разумеется, не было.

Рид покинул отделение, воровато оглянулся, шмыгнул в переулок и спрятался за мусорным баком.

Щелкнул зажигалкой и поджег картонный прямоугольник. Глупая корова медленно исчезла в огне, а ее остатки подхватил и разметал ветер.

41. Гретхен. Наши дни…

Высадив Маркони, Гретхен заперлась дома в комнате, превращенной ею в кабинет, уселась на пол и веером разложила перед собой материалы по делу Виолы Кент.

Когда ее осенило, что с ними не так, стрелки на циферблате показывали три часа ночи. Не отрываясь от бумаг, Гретхен машинально набрала номер Шонесси, и детектив ответил после первого же гудка.

— Надеюсь, у тебя хорошие новости, — раздраженно загудел он на удивление бодрым голосом.

— Ой, вот только не заливай, что ты не тоскуешь сейчас в задумчивости над стаканом чего-нибудь высокоградусного, — осадила его Гретхен.

Если бы он спал, он ни за что не поднял бы трубку так скоро.

— Чего тебе? — вздохнул Шонесси, не желая вступать в перепалку.

«Интересно, — подумала Гретхен, — а провел ли он в мире и спокойствии хотя бы одну ночь за время службы в полиции?» Груз ответственности, лежавший на его плечах, Шонесси тащил, словно тяжкий крест. Гретхен подобного отношения к работе не разделяла, но принимала как данность.

— Лена взялась за это дело не из чувства вины, — с непоколебимой убежденностью произнесла она.

«Я наломала дров, Грета».

— Она взялась за него, чтобы засадить Виолу за решетку.

— Не понял, — помолчав минуту, признался Шонесси.

— Материалы других Лениных дел содержат скрупулезно подобранную и исчерпывающую информацию, а материалы дела Виолы — всего-навсего сухое изложение фактов.

— Возможно, у нее на Виолу была заведена еще одна папка.

— Возможно, — согласилась Гретхен, хотя подобное никак не укладывалось у нее в голове. — Но зачем ей прятать папку с доказательствами, если ее содержимое и так станет достоянием общественности в течение ближайшего месяца?

— Ну, кто ее знает, может, она готовилась ко всему заранее, не менее чем за месяц?

— Лена из материнской утробы уже всецело подготовленной вышла, — давясь смешком, возразила Гретхен.

— Ясно, — фыркнул Шонесси, видимо представив себе этот процесс во всей его неприглядной красе. Гретхен усмехнулась. — Неприятно, конечно, признавать, но звучит логично.

— Итак, Лена действует как сообщница, убивает Клэр, подставляет Виолу, а затем берет ее дело, чтобы коварный план не полетел к чертям собачьим из-за какого-нибудь не в меру дотошного адвоката.

— Потрясающе.

— Я всегда потрясающа, — заверила его Гретхен. — Таким образом отводится подозрение и от Рида Кента. Ибо в противном случае, если бы он не нанял дочурке бесподобного адвоката, у людей зародились бы нехорошие предчувствия.

— Но «бесподобный адвокат» несомненно ратовал бы за смягчение приговора. — Тон Шонесси, в отличие от тона Гретхен, особым благоговением не отличался, однако некая удовлетворенность в нем, к радости Гретхен, сквозила. Все-таки хорошо спланированное убийство не может не вызывать восхищения. — Значит, ты полагаешь, именно Лена и убила Клэр Кент?

А как же «чертовски веские причины»? Не успела Гретхен ответить, как Шонесси рассмеялся.

— Господи, да кого я спрашиваю, — сдавленно хихикнул он. — Ты же веришь, что любой человек способен на убийство любого.

— А ты — нет? — огрызнулась Гретхен: похоже, Шонесси забыл, с кем имеет дело.

— А я — да, — легко согласился Шонесси и внезапно затих. Заинтригованная, Гретхен решила не прерывать молчания первой. — Слушай, можно тебя кое о чем спросить?

— Спросить можно, вот только ответа я не гарантирую. И не спрашивай всякую глупость.

— Зачем тебе это? Не именно это дело, с ним все понятно, это личное, но… зачем тебе все остальное?

— Консультирование? — уточнила Гретхен.

С Шонесси она обычно не церемонилась. Он ожидал от нее наихудшего, и она не собиралась изображать из себя ту, кем не являлась. Наверное, поэтому она и воспринимала его как самого близкого друга — одного из немногих оставшихся. И от этой мысли ей становилось