Стихийное бедствие - Валентина Мельникова

В городе началась эвакуация. План Рахимова был до жестокости прост, но эффективен. Несколько эвакуационных команд, начиная одновременно с восточной и западной окраин, обходили дом за домом и вытаскивали оставшихся в городе людей на улицу. Им не позволялось брать с собой никаких вещей, кроме небольшого запаса продуктов и воды. В результате уже через час город напоминал растревоженный муравейник.

У офицеров этих команд и на блокпостах имелись карты, испещренные синими и красными линиями. Красные обозначали позиции войск, и гражданскому населению запрещалось их пересекать под страхом смерти. Голубыми были обозначены маршруты беспрепятственного передвижения в сторону гор. В основном по той дороге, по которой Костин и Анюта и чуть позже Максим добирались до военной базы.

Не все было гладко в этой операции. Люди плохо понимали, что происходит. Военные не объясняли, по какой причине выбрасывали их из домов, поэтому родилась масса слухов и домыслов. Договорились до того, что русские забросают долину бомбами или взорвут плотину в верховьях реки, что было совсем недалеко от истины. Говорили что-то и о селевом потоке, который мчится к Ашкену. Но это была всего лишь одна из версий эвакуации, и отупевшие от кошмаров войны люди воспринимали ее как наименьшее из зол. От потока можно было спастись, поднявшись в горы, бомбы же уничтожат все в округе, и от них нигде не будет спасения…

Синие линии на картах предполагали одностороннее движение, и тех, кто пытался вдруг повернуть назад, солдаты останавливали и возвращали в русло людского потока, спешащего из города. Для тех, кто противился, в качестве аргумента привлекались штыки и резиновые дубинки. Но иногда даже штык не действовал на какого-нибудь обезумевшего в поисках семьи человека, и независимо от того, был то мужчина или женщина, раздавался выстрел, и тело оттаскивали в ближайший арык, чтобы оно не мешало движению.

Иногда на перекрестках, где сталкивались и перемешивались колонны эвакуируемых, возникали заторы и свалки. Солдаты орали, стреляли в воздух, а когда не помогало, то и в обезумевшую толпу.

После этого на земле оставались трупы задавленных и растоптанных людей — жертв паники и неразберихи, которые усугублялись ночной темнотой, слабо разбавленной светом звезд и луны.

Джип двигался в людском потоке, но его никто не останавливал. Солдаты провожали его недружелюбными взглядами, беженцы шарахались в сторону…

Максим вел машину: все-таки считал себя старожилом Баджустана. Но и он порой блуждал в хитросплетениях улиц и переулочков, плотно забитых медленно бредущей людской массой. Звуки то и дело вспыхивающих перестрелок отражались от дувалов и темных фасадов домов. Порывы сухого ветра гнали по загаженным мостовым обрывки бумаги, пустые пластиковые бутылки и клочья ярких пакетов. Прибитый ветром едкий дым пожарищ стлался понизу, забивая ноздри и горло.

Максим то и дело тормозил, объезжая то один труп, то другой, то третий. В основном это были мужчины, гражданские, не военные. Одно тело лежало прямо посередине мостовой, и они с трудом смогли его обогнуть. Женщина в ярком шелковом платье — красном с желтыми узорами, вероятно самом лучшем у нее, лежала раскинув руки, а к ней приткнулось еще одно тельце. Они приняли его поначалу за куклу. Но это был ребенок — девочка — года два, не больше. Она лежала рядом с матерью и действительно напоминала тряпичную куклу с неестественно вывернутыми ручками и ножками.

Максим чертыхнулся, заметив ужас в глазах Ксении. Но он не мог приказать ей закрыть глаза.

Наконец, когда над горами забрезжил слабенький рассвет, они вырвались на окраину города и свернули в какой-то проселок. Людей здесь было меньше, и вскоре они поняли почему. Через пару километров они оказались на месте побоища, которое устроил Рахимов с помощью Садыкова, в одночасье уничтожив бронетанковую дивизию Арипова. Чадили, догорая, танки и бронетранспортеры, повсюду вперемежку с искореженным металлом, стреляными гильзами, неразорвавшимися снарядами валялись обгоревшие трупы, противно воняло горелым мясом, резиной, металлом…

Ксения старалась не смотреть в окно. Все внимание она устремила на Максима, который, плотно сжав побелевшие губы, медленно вел джип сквозь этот страшный натюрморт, авторами которого были жестокость и алчность. Костин, высунувшись из окна, штурманил. Но вскоре ему пришлось выйти из машины. Он пошел впереди. Они с Максимом опасались, что трассу могли заминировать.

Дорога пошла под уклон, и здесь они воочию убедились, что их подозрения небеспочвенны. Искореженный бронетранспортер валялся поперек дороги вверх колесами. Похоже, взрыв прозвучал с полчаса назад. Не улеглась еще пыль на дороге, не потемнела кровь на броне и сверкала, как только что нанесенная лаковая краска. Но мухи уже облепили трупы, свисающие из люков машины и лежащие на земле, — трупы солдат, которых взрывом сбросило с брони… В небе кружились стервятники, радуясь новой добыче. А за разбитым бронетранспортером дрались два мародера, не сумевшие поделить большую черную сумку…

Максим хотел на полном ходу проскочить мимо опасного места. Неизвестные проходимцы вполне могли подложить еще парочку мин, а то и фугас. Но сидящая рядом Ксения вдруг схватила его за рукав и закричала. Он не понял ни слова, но почувствовал ее ужас. Женщина кричала, вытянув руку в сторону бронетранспортера. Максим наконец с трудом разобрал:

— К-к-камера, н-н-наша к-к-камера! Володя… Олег…

Костин, заслышав ее крики, вернулся и вскочил на подножку. Но Ксения уже не кричала, а рыдала, прикрыв лицо руками.

— В чем дело? — спросил Костин. Максим не ответил, а молча развернул джип в направлении взорванного бронетранспортера.

Мародеры, заметив выскочивших из джипа вооруженных людей, рванули через дорогу в горы. Вероятно, дезертиры какой-то из двух армий. Они были в рваных военных брюках, по пояс голыми, но головы их украшали каски, явно подобранные на месте взрыва. Сумку они бросили, и Максим первым делом поднял ее с земли. Он запретил Ксении подходить к бронетранспортеру, и она наблюдала за ними из джипа.

Им не пришлось долго осматривать военную машину, чтобы понять: все в ней погибли от взрыва мощного фугаса. Он взорвался под днищем машины.

От находившихся внутри людей мало что осталось.

Но Костин нашел корочки служебного удостоверения. Ксения не ошиблась — именно в этом бронетранспортере ехали и погибли режиссер и оператор программы «Личное мнение».

Максим подошел к Ксении, подал ей слипшееся от крови обгоревшее удостоверение. Она уже не плакала. Взяла в руки документ, подняла на Максима абсолютно сухие глаза, но взгляд ее был чужим и отстраненным. Такой Максим еще ее не видел. Ксения положила удостоверение в карман куртки, затем приняла из рук Максима камеру и с профессиональной тщательностью осмотрела ее. Удивительно, но оптика не пострадала, да и других видимых повреждений она не обнаружила. Ксения включила камеру. Аккумуляторы оказались заряженными, и она работала…