Княжий пир - Юрий Никитин

Щеголь, морщась, стянул сапог, из распоротого голенища плеснула кровь. Рана на лодыжке, однако, была мелкая, кровь уже взялась коричневыми комками. Щеголь пошевелил пальцами, белыми, как у девицы, сказал неожиданно:

— Не туда заносило, а оттуда вынесло.

— Как это?

— Меня зовут Рагдай, — сказал щеголь буднично. — Я мало бывал в Киеве, все по заставам казачьим, у вас их зовут богатырскими. С Ильей кордоны хранил, с Лешаком, с самим Тархом Тараховичем встречался… Здесь бывал не раз, потому сразу надел личину знатного ромея…

Залешанин слушал раскрыв рот. Чуть опомнившись, пробормотал:

— У тебя получилось… Я тебя сразу невзлюбил.

Рагдай усмехнулся:

— Ты смерд, потому и невзлюбил. А знатного ромея изображать легко, мне для этого надо лишь опуститься ниже…

— Ниже? — не понял Залешанин.

— Я — последний из рода Кия, — бросил Рагдай высокомерно. Тень пробежала по его лицу. — Мой род знатнее, чем у ромейских императоров. Но мои пращуры, Аскольд и Дир, были убиты пришельцем с Севера, что и захватил Киев… На мне род прервется, ежели не оставлю наслед­ника.

Залешанин сказал в замешательстве:

— Ты… не женат?

— Вернусь, — ответил Рагдай, — сыграем свадьбу. У нас все сговорено.

— Гм… Ладно, а как отсель выбираться?

— Ты выбирайся, — сказал Рагдай, — а у меня здесь ­дела.

— Какие дела, — изумился Залешанин. — Тебя по всему городу ищут! А второго дурня не найдешь, чтобы вот так сдуру!

— Да, — согласился Рагдай, — такие… гм… остались разве что на Руси… да еще где-нибудь на окраинах. В империи все умные да расчетливые. Но я хоть и с Руси, но уже расчетлив по-ромейски. Останусь! Что наша жизнь? Прежде всего дело.

Залешанин пожал плечами. В голосе витязя та твердость, против которой не попрешь. Остается — значит, надо. Здесь и ромейская хитрость, и славянское слово чести.

— Как знаешь, — сказал он. Зевнул, встал. — А я свое дело сделал. Мне пора до дому до хаты.

Он огляделся, прислушался к звукам по ту сторону стены. Со спины послышался чуточку насмешливый голос витязя:

— Какое у тебя могло быть дело, дурень? Тебя ж в этом граде куры лапами загребут! Это — Царьград.

— Поважнее твоего, — огрызнулся Залешанин. — Но я его сделал. И отвезу на Русь все как надо. Это не меня вели с петлей на шее!

Он пошел к единственной двери, уже снова раздраженный, хоть и спас земляка, но тот, скотина, еще насмехается! Подумаешь, потомок Кия. Знал бы, ни в жисть не стал бы с крыши прыгать. Князья да бояре больше чужими руками жар загребают. Пусть бы и этот…

Он взялся за ручку двери, когда сзади послышался задыхающийся голос:

— Погоди!

Рагдай догнал, ухватил за плечо. Залешанин подавил желание стряхнуть руку знатного отпрыска, больно глаза встревоженные, а выражение совсем иное, без тени превосходства.

— Чего тебе?

— Погоди, — повторил Рагдай. — Ты можешь сказать, что ты добывал?

— Нет, конечно, — удивился Залешанин. — Ты бы сказал?

— Нет, конечно, — отрезал Рагдай. — Но я — витязь. Я обязан блюсти… А ты — нет. Ты смерд, для тебя никакие клятвы не обязательны. Но… а, черт!.. Что-то здесь нечистое. Чую. Ты не поймешь, у тебя душа чиста, как у коня или коровы. Тебе может везти, как… не знаю кому. Скажи тогда такую вещь. То, что ты добывал, большое и красное?

Волна холода обрушилась на плечи и голову Залешанина. Он с усилием раздвинул губы:

— Ну, насчет большого сказать не могу, ибо что считать большим… Поменьше закатного неба, но поболе божьей коровки… А вот красное, гм… почти красное. Хотя только с одной стороны. А что?

Рагдай ухватил его за плечо. Залешанин уже не противился, вернулся и сел, а Рагдай долго сопел, напряженно рассматривал камешки под ногами…

— Не знаю, — проговорил он медленно, голос подрагивал, словно потомок Кия боролся с самим собой, и эта схватка была нелегкой. — По всем правилам я должен тебе пожелать счастливой дороги… Ты повезешь это красное, за тобой будет охота… вернее, имитация охоты. Когда ехал сюда, на тебя нападали по-настоящему, будь уверен. Я не понимаю, каким чудом ты остался жив! Своей силой не хвастайся, посильнее тебя клали головы.

— Ты о чем? — спросил Залешанин.

— Да ладно, я уже все понял… Только тебе говорить ли… Ведь ты — просто кусок мяса для приманки. Простой смерд, пущенный как заяц, чтобы все собаки кинулись за ним…

— Это я заяц? — огрызнулся Залешанин зло. — Встретилась по дороге одна пава вроде тебя, так я ей рога и сшиб. Вместе с головой. Больше зайцем не назовет. Ты лучше скажи, что ты такое тайное понял? Я ж по твоим словам зрю, что ты если еще не подлее ромея, то все же падлюка немалая?

Витязь не поднимал головы, хотя должен был бы вскочить и двинуть смерду в зубы. Лицо кривилось, а заговорил медленно, словно каждое слово выдирали клещами палача:

— Да когда меня послали за щитом… да-да, за щитом!.. то для отвлечения врага впереди послали тебя. Мол, тебя прибьют и успокоятся. Но ты как-то сумел добраться до Царьграда… хотя ума не приложу…

— Нельзя приложить то, чего нет, — ответил Залешанин подслушанными словами волхва, — у тебя вот какой длинный меч! Зачем еще и мозги? Это мне, простому смерду, они пригаживаются… пригуживаются… словом, я его добыл, а ты хлебалом по корчмам щелкал. И сейчас я повезу его в Киев, а ты… ну, не мне, простому смерду, указывать самому потомку Кия, что делать в Царьграде!

Он рывком поднялся, но рука витязя ухватила с такой силой, что Залешанин брякнулся на лавку так, что скамья затрещала.

— Слушай, — сказал Залешанин с угрозой, — ты лапы свои немытые убери. Я могу и осерчать! И тогда не посмотрю, чей ты там сын. Я вообще-то уже знаю, но пока молчу из вежества и доброго ндрава…

— Погоди!

— Ты, потомок, как я погляжу, грамотный? И знаешь, куда посылают? Так вот я тебя еще не послал, но если ты мужик… хоть и почему-то грамотный, то знаешь, куда идти. Так что иди, иди, иди…

— Про потомка забудь, — сказал витязь, Залешанин уловил тоску в глухом голосе, — это я так, чтобы ты знал, из каких я мест. Понимаю, не надо было о таком говорить, но с языка сорвалось… Но со щитом погоди. Ты его где добыл?

Залешанин удивился:

— С ворот снял! Откуда же еще?

В глазах витязя было странное выражение. Не то восхищение, не то насмешка, не то жалость и сочувствие, словно видел убогого калеку…

— С каких?

— С царьградских, — ответил Залешанин надменно, — не с багдадских же! Хотя, надо было бы, снял бы и с багдадских…

— С царьградских… Похоже, не знаешь, что вокруг Царьграда стена, а в той… двенадцать ворот!