Сеченов - Миньона Яновская

Сеченов был первым физиологом, который осмелился начать изучение «душевной» деятельности теми же способами, какими изучалась деятельность «телесная», более того — первым, кто осмелился свести эту душевную деятельность к тем же законам, каким подчиняется телесная. Он первый показал единство взаимной обусловленности психических и телесных явлений.

«Да, я рад, — говорил Павлов в 1934 году, — что вместе с Иваном Михайловичем и полком моих дорогих сотрудников мы приобрели для могучей власти физиологического исследования вместо половинчатого весь нераздельно животный организм. И это — целиком наша русская неоспоримая заслуга в мировой науке, в общей человеческой мысли».

«Рефлексы головного мозга» безжалостно расправились с философским дуализмом, и это отрицание специально душевной деятельности, это сведение «нравственных порывов» к влиянию внешних раздражителей и внешней среды, это «попирание высоких принципов» и обнаружение полной несостоятельности религиозных воззрений — все это вселило тревогу в правящие круги и в круги философов-идеалистов.

По поводу «Рефлексов», как некогда по поводу «Антропологического принципа в философии», в обстановке острой и упорной идейной борьбы вокруг всех вопросов науки, литературы, политэкономии и социологии возникла жгучая полемика между двумя передовыми журналами — «Современником», в котором друг Чернышевского Антонович продолжал высоко держать знамя своего учителя, и «Русским словом», возглавляемым Писаревым. Между этими двумя журналами, сыгравшими огромную роль в формировании мировоззрения молодого поколения, существовало важнейшее разногласие: в понимании сущности материализма.

Полемику открыл в «Русском слове» И. Зайцев, ничего не понявший в сеченовских представлениях об источниках познания и потому отождествивший его взгляды со взглядами философа-идеалиста Шопенгауэра. Зайцев возражал против основного тезиса Сеченова: что психический акт не может явиться в сознании без внешнего чувственного возбуждения. Он говорил, что мысль может возникнуть и от внутреннего возбуждения. Тем самым в конечном счете утверждал обособленность «внутренней», «духовной» сущности человека.

Антонович едко ответил ему в февральском номере «Современника» за 1865 год. Он показал полное невежество Зайцева в вопросах философии и непонимание им элементарных истин. Он терпеливо разъяснял своему противнику, что тот ровно ничего не понял ни в «Рефлексах головного мозга», ни в материалистической философии. Он утверждал, что любое ощущение возникает только в результате внешнего возбуждения, но само это внешнее возбуждение подлежит дифференциации, смотря по тому, где помещается тот орган, который его испытывает, — на наружной стороне тела или внутри него. Если возбуждение, порождающее страх, начинается в сердце, то из этого вовсе не следует, что страх возникает в результате внутреннего «сердечного» возбуждения.

В любом отступлении от формулировок Сеченова Антонович видел лазейку для признания возможности самопроизвольного возникновения психических актов в сознании «без всякого повода и вызова».

Именно в этом кардинальное расхождение материалистов и идеалистов — в том, может ли у человека ни с того ни с сего, без всякого повода и причины явиться какая-нибудь мысль, или желание, или чувство, или не может.

Идеалисты отвечают: может, потому что признают самостоятельность и первичность сознания. Материалисты, а с ними и Сеченов, направивший всю силу своей аргументации именно против такого утверждения, считают, что психические акты без определенной причины возникать не могут.

Зайцев вынужден был признать правоту доводов Антоновича. Не во всем, правда; он собирался ответить, в каких вопросах все еще продолжает стоять на своем, но цензура запретила дальнейшую дискуссию.

Цензура запретила и дальнейшее переиздание «Рефлексов головного мозга» отдельной книгой. Правда, это запрещение, по здравому размышлению, пришлось снять, но Сеченову вся эта история стоила немало нервов и горьких минут.

В 1866 году издатель Головачев, зная, с каким неслыханным успехом разошелся «Медицинский вестник» со статьей Сеченова, ставшей сразу же библиографической редкостью, решил издать ее отдельной книгой. Пользуясь тем, что «Рефлексы» были опубликованы в периодической печати, он решил на свой страх и риск набрать, сброшюровать и переплести книгу в трех тысячах экземпляров и только перед выпуском ее в продажу представил положенное количество экземпляров в цензуру.

К этому времени вышла уже «Физиология нервной системы», в предисловии к которой Сеченов писал:

«Написать физиологию нервной системы побудило меня главнейшим образом то обстоятельство, что во всех даже лучших учебниках физиологии в основу частного описания нервных явлений кладется чисто анатомическое начало… Этот способ описывать нервные явления имеет такие огромные недостатки, что уже с первого года преподавания нервной физиологии я стал следовать другому пути, а именно — описывал на лекциях нервные акты так, как они происходят в действительности».

А в действительности все нервные акты, в том числе и психические, происходят по типу рефлексов, иногда с заторможенным концом, иногда же с усиленным, и Сеченов в этом капитальном труде ни на шаг не отходит от своего взгляда на физиологическую науку.

Но «Физиология нервной системы» — бог с ней!по существу, это учебник, совершенно неинтересный для широкой публики. Цензура тут не вмешивается. А вот «Рефлексы головного мозга» особенно после их шумного успеха — нет, эта книга не должна увидеть света!

Как это издатель Головачев осмелился издать книгу бесцензурно?! Подать сюда издателя и автора, а заодно и книгу, судить их, арестовать их…

В цензурном комитете, и в Совете министра внутренних дел по делам книгопечатания, и в самом министерстве поднялась такая буря, какую не вызывала до того времени ни одна русская книжка.

7 апреля 1866 года из Главного управления по делам печати к С.-Петербургскому обер-полицмейстеру летит отношение о немедленном запрещении книги Сеченова, «к сему нужным считаю присовокупить, что, если таковое распоряжение не будет сделано до часу дня сего 7 апреля, Головачев может выпустить в свет книгу…»

Вслед за этим начальник Главного управления по делам печати сенатор М. Щербинин выражает свое беспокойство по поводу того, достаточно ли бдительно обер-полицмейстер наблюдает за арестованными экземплярами, и требует срочно и совершенно конфиденциально известить его о распоряжениях сделанных полицией по этому поводу. «Рефлексы головного мозга» лишили сенатора сна, он не может жить спокойно, пока эта книга физически существует на свете.