Опередить дьявола - Мо Хайдер

— Хорошо. Спасибо.

— Я провожу вас до стоянки. Моего пса пора выгуливать.

Они зашли в его кабинет и забрали Мирта из-под радиатора. Втроем они молча входили в темные коридоры, которые с появлением света сразу оживали, послушно держась за старым псом. На стоянке Проди залез в свой «пежо», завел мотор. Он уже собирался отъехать, когда Кэффри постучал по стеклу. Проди подался было вперед — рука на ключе зажигания — и замер. На лице — явное недовольство, и Кэффри в очередной раз подумал: почему он не до конца доверяет своему подчиненному? Этот парень себе на уме. Все время пытается играть по собственным правилам. Однако Проди заглушил мотор. Терпеливо открыл окно. Его бесцветные глаза были неподвижны.

— Да?

— Хочу вас спросить кое о чем. По поводу больницы.

— Что именно?

— Их тесты не выявили вещество, с помощью которого Мун всех вырубил. Ни один из вас не показал положительной реакции на основные группы летучих препаратов. К тому же ваша отличается от реакции обеих женщин. Вы единственный, кто смог самостоятельно передвигаться. Может, позвоните в больницу? Сообщите им дополнительную информацию.

— Дополнительную?

— Ну да. Дадите им рубашку, в которой вы были в ту ночь, если еще не постирали. А они сделают вам анализы желудка. В общем, позвоните им, дружище. Порадуйте ребят в белых халатах.

Проди, задержавший дыхание, выдохнул весь воздух. И только глаза оставались все такими же неподвижными.

— Господи. Да, конечно. Если надо.

Он закрыл окно. Снова завел мотор и отъехал. Кэффри сделал несколько шагов вслед за ним и остановился, устало вскинув руку, провожая взглядом маленький «пежо» с логотипом льва, подсвеченный сигнальными лампочками стояночного тормоза. Когда машина скрылась из виду, он повернулся к Мирту. Пес стоял с опущенной головой, не глядя на человека. Возможно, он так же опустошен, подумал Кэффри. Опустошен и напуган. Времени почти не осталось. Не надо быть специалистом по сбору информации, чтобы спрогнозировать будущее. Где-то живет семья, у которой в кухне установлена скрытая камера. А также в родительской спальне. Он это чувствует. Носом чует. Будь у него в руке секундомер, он бы его засек в твердой уверенности, что в ближайшие двенадцать часов история повторится.

Джилл и Дэвид Марли сидели на верхушке одного из платанов, окружавших сад.

— Платаны. Легкие Лондона.

Дэвид Марли улыбался. Он наливал чай из оригинального самовара в чашку из тонкого, просвечивающего фарфора.

— Дыши, Фли. Не останавливайся. Видишь, как тебе плохо.

Она полезла на дерево к родителям, но это давалось ей непросто — мешала листва. Слишком густая, с удушливым запахом. Листья различались цветом и текстурой, она попробовала их на вкус: одни — тонкие и кислые — другие приятные, но забивающие гортань. Чтобы продвинуться всего-то сантиметров на тридцать, ушла целая вечность.

— Дыши, — доносился голос отца. — И не думай о себе.

Фли поняла, что он имеет в виду. У нее пучило живот. Все и без слов ясно. Разноцветные черви толщиной в палец ползают по ее кишкам. Размножаются, разрастаются.

— Зря ты это ела, Фли. — Откуда-то из листвы голос матери. — Ох, Фли, не стоило тебе есть этот бутерброд. Ты должна была отказаться. Нельзя доверять мужчине в чистых брюках.

— В чистых брюках?

— Вот-вот. Я же видела тебя с ним.

По щекам Фли текли слезы, из горла вырывались судорожные всхлипы. Она все-таки влезла на дерево. Только уже не на дерево, а на лестницу, — словно с гравюры Эшера[31], — лестницу, которая не имеет опоры, начинается в кособоком барселонском доме и уходит, вся изломанная и голая, в небесную синеву с проносящимися облаками. И на верхушке этой лестницы папа с мамой. Отец спустился на несколько ступенек и протянул ей руку. Поначалу она с радостью потянулась навстречу, ибо отцовская рука обещала спасение, но затем на глаза навернулись слезы, поскольку он лишь дразнил ее, не позволяя ухватить себя за руку. Он только хотел, чтобы она его услышала.

— Я же говорил, это не игрушка. Это тебе не игрушка.

— Что?

— Это тебе не игрушка, Фли. Сколько раз тебе это повторять…

Она открыла глаза. Все там же, на барже. Остатки сна слетели с ресниц. И только эхо разносит отцовские слова: Это тебе не игрушка. Она лежит во тьме, сердце готово выпрыгнуть из груди. Через два бортовых иллюминатора проникает лунный свет. Она взглянула на циферблат. Прошло три часа с тех пор, как она заползла сюда в состоянии полубреда от истощения и потери крови. Футболка, туго стягивавшая рану, как будто остановила кровотечение, но слишком много крови Фли уже потеряла. Кожа сделалась липкой, сердце билось неровными толчками, словно ей сделали инъекцию адреналина. Она извлекла из люкового паза расточный инструмент и положила на полку. Подползла к переборке и, чувствуя, что начинает сползать вниз, прилегла на бок, а рукой ухватилась за расточку.

Это помогло ей удержаться над водой в ее почти бессознательном состоянии, но расточка в качестве инструмента оказалась бесполезной. Она провозилась с ней не один час, хотя в душе понимала, что ей никогда не удастся приподнять крышку люка, на которую сверху давила лебедка. Нужно было искать другой выход.

Это тебе не игрушка, Фли…

Она вывернула голову в сторону люка, через который проникла сюда. За ее спиной баржа так сильно накренилась, что вода в кормовом отсеке доходила почти до потолка. Это тебе не игрушка. Ацетилен — газ, который образуется, если карбид кальция бросить в воду, — немного легче воздуха. Она отжалась на локтях, чтобы проверить уровень воды, а заодно палубное дно в рже и паутине. Задрав подбородок, она обратила свой взор на железный ящик, в каком хранится трос. В днище зияла дырочка, проеденная ржавчиной. Даже если удастся открыть ящик, это ей ничего не даст, так как выход на поверхность представляет собой небольшое отверстие величиной с кулачок — отверстие, через которое вытаскивали трос. Она уже успела в этом убедиться, посветив фонариком. И все же мысли активизировались. Ацетилен сквозь дырочку проникнет в ящик и через верхнее отверстие просочится наружу… хотя не факт, что проникнет под фланец кормового люка. Ей бы только оказаться по ту сторону переборки. То есть нужен газ…

Но это опасно, чистое безумие… впрочем, ее отец пошел бы на это без колебаний. Она с силой сбросила тяжелую расточку в воду и спустила ноги. Кровь мучительно отливала от мозга к телу, сердце прыгало как ненормальное, голову захлестнула электростатическая волна, так что она на минуту просто ослепла. Ей пришлось посидеть с закрытыми глазами, дыша медленно и с расстановкой, пока пляска баржи не прекратилась.

Когда же сердце вернулось на свое место, она полезла в рюкзак и нащупала там кусок карбида кальция. Она уже почти извлекла его из пакетика, когда вдруг уловила какие-то звуки, доносящиеся со стороны вентиляционной шахты. Шорх-шорх-шорх — камешки, скатывающиеся вниз. Плюхающиеся в воду. Она повернула голову, рот приоткрылся, сердечко снова заколотилось. Она тихо убрала кусок обратно в рюкзак. Незнакомец, видимо, неслышно подкрался, так как неожиданно лязгнула железная решетка под ним и хлюпнула вода. Второй раз. Третий.

В полной тишине она слезла с полки в воду. Держась за переборку, медленно, мелкими шажочками двинулась к противоположной стороне баржи. То и дело на нее находила слабость, и тогда она пережидала, беззвучно втягивая ртом воздух и усилием воли отгоняя тошнотворное головокружение. Не дойдя самой малости до отверстия в потолке, она остановилась, прижавшись спиной к стенке. В отверстие проникал лунный свет. Отсюда туннель казался пустым. Но было видно, как у дальней стены раскачивается веревка. Она затаила дыхание. Вся обратилась в слух.

В отверстие просунулась рука с фонариком. Она отпрянула.

— Фли?

Надо собраться. Дыхание участилось.

Проди? Она нашарила висевший на шее налобный фонарик и, обхватив его пальцы, вытолкнула руку обратно, после чего приблизилась и направила луч ему в лицо. Он стоял по колено в воде, щурясь от бьющего в глаза света. Она выпустила из легких весь воздух.

— Я решила, что тебя уже нет в живых. — На глаза навернулись слезы. Она потерла пальцем лоб. — Черт. Пол, я, правда, решила, что он тебя прикончил. Что ты покойник.

— Еще не покойник. Вот я здесь.

— Блин, блин, блин. — По щеке сбежала слеза. — Жуть какая-то. — Она смахнула слезу. — Пол, а где люди? Мне надо выбраться отсюда, и поскорее, серьезно. Я потеряла уйму крови, еще немного и… — Она осеклась. — Что это?

Проди держал в руке большой предмет, завернутый в целлофан.

— Что это?

— Да. — Она дрожащими пальцами вытерла нос. И направила фонарик на непонятный предмет странной формы. — Что это у тебя?