Катакомбы - Валентин Катаев

Колесничук, уставший стоять, сел на корточки, прислонился к стене и пригорюнился. Вдруг он вспомнил все, что с ним произошло, как его унизили, как его обдурили, и даже завыл от ярости. Он снова вскочил на ноги и ударил каблуками в землю.

– Ну гады! Ну злыдни паршивые! Экскроки! Паразиты! Шмекеры! – кричал он, чуть не плача от старой обиды. – Ну, попадись он мне когда-нибудь в руки, этот Моченых! У-у, что я с ним сделаю! Такой мерзавец! Прямо-таки исключительная падаль!.. А этот шмекер, этот экскрок Ионел Миря… Ну ладно, он от меня уже добре получил, я ему подходящие дыни выдал! – вдруг как-то успокоившись и зловеще топорща усы, с недоброй улыбкой прибавил Колесничук. – Он меня на всю жизнь запомнит, если не подох в чулане. На, держи! – С этими словами Колесничук протянул Черноиваненко желтый портфель.

– Что это такое? – с недоумением сказал Черноиваненко, беря в руки портфель.

– Портфель этого гада Ионела Мири, – снова раздувая ноздри, прохрипел Колесничук. – Можешь получить. Тут весь остаток моей кассы – наличность и ценности – и эти самые знаменитые бронзовые векселя Мефодия Мунтяну и его сукиных сыновей – Берлин, Вена, Бухарест, Анкара, Копенгаген, Монтевидео…

Он снова впал в ярость, но быстро пришел в себя, присмирел и с горестно-застенчивой улыбкой промолвил:

– Так сказать, все, что осталось от комиссионного магазина "Жоржъ".

Выяснилось, что последние минуты комиссионного магазина "Жоржъ" протекали весьма бурно. Когда в магазин пришел Ионел Миря получать по векселям, Колесничук неожиданно для себя самого грубо втащил его в чулан, вырвал из рук тяжелый портфель с образцами каких-то керамических товаров и несколько раз изо всех сил ударил растерявшегося Ионела Мирю этим портфелем по затылку. Ионел Миря потерял сознание и, как мешок, свалился на кучу тряпья. Не владея собой, Колесничук сорвал с Ионела Мири оба брильянтовых кольца, затем высыпал в его портфель все небогатое содержимое своей кассы, запер магазин на замок и как был, без шляпы, в развевающемся чесучовом пиджаке, ринулся прямым ходом в село Усатово, вокруг которого и проблуждал почти целые сутки, разыскивая вход в катакомбы.

И на комиссионном магазине "Жоржъ" поставили крест…

…Они смотрели друг на друга влюбленными глазами, блестящими от слез, и не могли наглядеться. Они гладили друг другу руки и волосы. Он клал голову на ее плечо и жмурился от счастья.

– Ну до чего же я рад тебя видеть, Раечка, ты не можешь себе представить! – беспрестанно повторял он. – До чего же я по тебе скучал, моя ясочка, голубка моя сизая!

– А я не скучала? – нежно говорила Раиса Львовна. – Все время места себе не находила!

– Ты себе не можешь представить, Раечка, что это за кошмар – частная торговля! Жуткое дело! Лучше повеситься.

– Да, но ты провалил явку, – строго сказала Раиса Львовна.

– Раечка! – жалобно ответил Колесничук. – Если бы ты только знала… Если бы ты видела… Это не жизнь. Это джунгли!

Он чувствовал себя таким несчастным. Он считал себя преступником.

Они – Раиса Львовна и Колесничук – долго молча рассматривали друг друга и ласково покачивали головами, как бы не веря своему счастью.

– Нет, Раечка, увы, я не рожден для капитализма! – сокрушенно повторял он.

Странный, почти фантастический подземный мир окружал Колесничука.

Но, боже мой, как легко, как свободно чувствовал он себя среди серых от пыли людей, настоящих, хороших советских людей, своих товарищей, на которых всегда можно было положиться и которые жили и действовали ради единой, благородной цели – борьбы за свободу и независимость своей родины.

С некоторыми из этих людей он был уже знаком по комиссионному магазину "Жоржъ". Некоторых он видел впервые. Вдруг его внимание привлек странно знакомый мальчик, чистивший при свете маленькой коптилки патроны.

– А это что за молодой человек приятной наружности? – спросил Колесничук.

– Мамочки! Я ж совсем забыла тебе сказать… – всплеснула руками Раиса Львовна. – Петя, иди сюда! Разве ты не узнаешь?

Мальчик подошел, вытирая руки о штаны, и Колесничук, к своему крайнему изумлению, узнал при слабом блеске светильника выросшего, вытянувшегося за год сына Петра Васильевича, пионера Петю.

– Дядя Жора! – воскликнул он радостно.

И, пока Раиса Львовна торопливо рассказывала, каким образом Петя попал в катакомбы, Колесничук гладил и целовал мальчика, с нежностью всматриваясь в его худое, нездорово бледное лицо, покрытое серой подземной пылью. Но вдруг Колесничук вспомнил, что Петр Васильевич уже не был для него другом детства, старым товарищем. Теперь он был предатель! Колесничук ярко представил себе Петра Васильевича таким, каким он видел его в последний раз в комиссионном магазине "Жоржъ": развязного, с обручальным кольцом на пальце, в кремовых брюках, в ультрамариновом пижонском пиджаке, с бамбуковой тростью, фатовски заложенной за спину.

Отец и сын. Как они похожи друг на друга и какая между ними разница! Какая между ними легла непроходимая пропасть!.. И слезы потекли по щекам Колесничука.

Не зная, что делается в эту минуту в душе Колесничука, Петя обнял его за шею, прижался к нему, как к отцу, замер, чувствуя в сердце горячий прилив любви и доверия к этому, в сущности, чужому и такому близкому человеку.

Но тотчас ему стало стыдно своего детского порыва. Краска смущения залила его лицо: ведь он уже был не ребенок. Он уже был почти юноша, "старый подпольщик". Надув губы, он пожал руку Колесничуку и отошел в свой угол чистить патроны.

Тогда Колесничук поспешно наклонился к уху Раисы Львовны и, сделав большие глаза, стал шепотом рассказывать ей об измене Бачея.

– Что ты, что ты… опомнись! – бормотала она, прижимаясь к его плечу. – Что-нибудь не так… Ты, наверное, ошибся.

– Понимаешь, Раечка, я сам себе не поверил, когда он вошел в магазин. Светлые брюки, синий пиджак, на руке кольцо… Он никогда не носил кольца… Можешь мне поверить! И он теперь работает у румын юрисконсультом…

– Петр Васильевич… Петя Бачей… Боже мой!.. У румын? Кому же после этого верить?

– Кошмар! – прошептал Колесничук вытирая рукавом пот со лба.

– Ты об этом уже сообщил Черноиваненко?

– Нет еще.

– Так надо немедленно сообщить. Мало ли что…

– Я сообщу… Нет, но ты только подумай, Раечка: Петька Бачей дезертир, предатель родины… Просто какой-то тяжелый кошмар!.. Только, ради бога, ни слова мальчику.

– Да-да, мальчику ни слова! Это чудный, чудеснейший мальчик. Для него это будет такая рана… Бедный мальчик!..

В этот же день, улучив минуту, когда Черноиваненко был один в красном уголке, Колесничук сообщил ему все, что он знал о предательстве Петра Васильевича. К удивлению Колесничука, Черноиваненко отнесся к этому как-то в высшей степени странно, во всяком случае не так горячо, как Колесничук. Он с сомнением покачал головой и, помолчав, спросил:

– Ты таки уверен, что к тебе в магазин заходил именно Бачей? А может быть, это был не Бачей?

– А кто же? Что я, слепой? Ты смеешься! Или, может быть, у меня не хватает здесь? – Колесничук покрутил перед своей головой пальцами. – Это был самый настоящий Бачей. Можешь мне поверить!

– Допустим. И что же дальше?

– Я ж тебе объясняю: дезертировал из Красной Армии, остался на территории, занятой врагом, и поступил юрисконсультом в какую-то смешанную румыно-американскую компанию. Красиво?

– Некрасиво.

– Ага!

– Все?

– Все.

– Хорошо. А теперь дай я. Представь себе: некто Колесничук Георгий Никифорович, интендант третьего ранга, офицер Красной Армии, дезертировал пз своей части… только ты меня не перебивай… остался на территории, занятой неприятелем, отрастил зловещие усы и открыл шикарный комиссионный магазин с довольно глупым названием "Жоржъ". Красиво?

Колесничук так и взвился:

– Ну, это уж свинство! Ты же знаешь.

– Я-то знаю, но ведь другие не знают?

– Другие, конечно, не знают.

– Ну вот!

– Что "вот"?

– То самое.

– Не… не понимаю тебя…

– Постарайся понять.

Колесничук наморщил лоб, и вдруг доброе лицо его просияло догадкой:

– Так ты думаешь, что Бачей… то же самое?..

– Не думаю, а лишь предполагаю. Не исключен и такой вариант.

Глаза Черноиваненко засветились как-то очень серьезно и вместе с тем необыкновенно тепло, задумчиво:

– Почему мы должны подозревать человека обязательно в худшем? Верно?

43. «КОТ»

…Петя пробирался по штреку, опираясь, как старичок, на свой маленький костыль. В свободной руке он держал фонарь «летучая мышь». Соблюдая строжайшую экономию горючего, мальчик сильно прикрутил фитиль, и фонарь горел еле-еле, ровно настолько, чтобы можно было разбирать дорогу и не наткнуться в темноте на камень. Петя шел готовить уроки.

Невдалеке от "главной квартиры" была низкая, довольно широкая пещера с гладким полом, покрытым толстым слоем пыли. На этом полу, который заменял бумагу и классную доску, Петя решал задачи и делал письменные работы. Специальным приказом по отряду Петя был прикреплен к Валентине и три раза в неделю должен был заниматься по всем предметам, чтобы не отстать от школы.