Крымский цугцванг 1 (СИ) - Леккор Михаил

И еще он понимал, что если Романов выступит в качестве независимого кандидата, то, скорее всего, выиграет. Даже если против него сгруппируется вся политическая элита, что маловероятно. А вот им всем придется весьма тяжело, особенно правым. После смерти Мануйлова у них не осталось видной фигуры. Сам он известен, но не на столько.

Романов еще не понимал, в какую политическую фигуру он превращался. Ему объяснят. Доброхоты найдутся, тут сомневаться не стоило. Да и сами они, скорее всего рану тщеславия уже разбередили.

— Дмитрий Сергеевич, — ровным, но металлическим голосом произнес он, — надеюсь, вы не станете делать глупостей. Стране сейчас действительно тяжело.

Романов улыбнулся. Некоторая растерянность политиков при его колебаниях укрепили его появившееся желание вернуться в высокую политику. Ларионов зря так трясется. Пускаться в одиночку в бурное море политики он не будет.

— Я хотел бы оговорить детали оформления нашего альянса, — сказал он. — Надеюсь, ваши требования не будут слишком жесткими.

Так в России наступила эпоха Романова.

Глава 29

Выборы состоялись в середине августа. Несмотря на нарастающий политический кризис, требовавший провести выборы как можно скорее, первоначальный срок в три недели пришлось увеличить из-за банальных технических затруднений — в одних регионах не распечатали бюллетени, в других не успели провести предвыборную кампанию, в третьих сначала пришлось навести элементарный порядок, а уже потом приступать к выборам.

К переносу практически все, за исключением радикальных осколков оппозиции, отнеслись спокойно. Политический кризис вдруг стал затихать. Удивительно, но и политический бомонд, и практически все население вдруг успокоились. Ведь Дмитрий Сергеевич еще официально не объявил о своем выдвижении, так пару раз объявился на телевидении, а его сторонники только намекали, какую крупную персону они вводят в политическую игру. А этого оказалось достаточно. Массивная, уверенная фигура академика, сумевшего вывести Россию из внешнеполитического кризиса с минимальными потерями и не потерявшего еще обычных человеческих черт, привлекла доверие и внушила почти всем надежду если и не на светлое будущее, то хотя бы на стабильность.

Демонстрации и погромы исчезли также внезапно, как и появились. В экономики наметился подъем, который сразу же был зафиксирован Нью-йоркской биржей подъемом котировок российских ценных бумаг. Буквально за несколько дней их курс стал приближаться к уровню, предшествующему Российско-грузинской войне.

А затем пришли и сами выборы. То ли население испугалось предстоящих неурядиц, то ли у Романова (как он сам шутил) была слишком красивая вновь опущенная борода, но явка на выборы составила более 70 процентов.

И в итоге Дмитрий Сергеевич Романов победил с абсолютным перевесом, набрав как в давние советские времена девяносто три и четыре десятых процента. Это не девяносто девять застойных, но, тем не менее, явилось оглушительной победой.

Западные наблюдатели, разумеется, оспорили итоги, указав на множество нарушений в процессе выборов.

Романову на них было наплевать. Он признавал обозначенные нарушения, но все это было мелочь. Выборы были действительно демократическими, пусть в провинции кое-где и использовали по привычке административные рычаги. Чиновники есть чиновники. Но самое главное, и это понимали и в России, и на Западе, он был нужным политиком в нужный час. И потому не мог проиграть. Никак.

Поэтому на Запале вяло попротестовали, а затем спокойно, как само собой разумеющее, признали избранного президента.

По договоренности, одним из первых указов он восстановил должность премьер-министра и назначил на нее Ларионова. Каргузов стал министром иностранных дел и первым заместителем премьера, Семенов остался председателем Госдумы, а Николаева также стала первым заместителем премьера, курирующим силовые структуры. Последнее заставило Запад поторопиться согласиться и с выборами, и с назначениями. Елена Олеговна была известна, как агрессивная защитница прав человека. При чем не формальная, а действительная. Пусть теперь силовики помучаются.

Кажется, все! Он удивился, с какой легкостью стал президентом. Сидит теперь в Кремле, демонстрирует всему миру академическую улыбку. В Белом доме работает правительство, мешая, как всегда, развиваться экономике, на Охотном ряду бузят депутаты Госдумы, принимая то ли с перепоя, то ли от избытка эмоций странные законы.

Придремав на ярком солнечном свете, Дмитрий Сергеевич лениво подумал, что все это сон, а когда он проснется, то снова окажется в скромной квартирке в одну комнату.

Негромкий стук дверей — принесли заказанный чай, — заставил его прийти в себя. Хватит удивляться, пора работать, засучив рукава. Благо первые заботы были уже налицо.

Государственная дума тянула с одобрением Парижских соглашений. Тех самых, которые он недавно подписал. Вчера американский посол был в МИД и заявил по этому поводу протест. Заместитель Каргузова, который его принял, сразу же отклонил протест, указав на то, что Россия еще не исчерпала положенный срок.

Обнаглели, сволочи! Эдак скоро они начнут указывать с какой ноги ему вставать. Импульсивный Ларионов вообще хотел заявить протест в Вашингтон, но Романов отсоветовал. Не та обстановка в России, чтобы обострять международное положение. Кроме того, Романов в принципе не понимал необходимости обострять отношения. Ни с США, ни с Западом, ни со странами других континентов.

— Ты пойми, — с недавних пор они были на ты, да и вообще сдружились. — Есть люди горбатые, есть дураки, а есть американцы. Что ж их за это ругать, их жалеть надо.

На неприязни к конфликтам он и построил свою речь в Государственной Думе на заседании, посвященной утверждению Парижских соглашений.

Поначалу заседание хотели сделать закрытым.

— Зачем это, — удивился Романов на предложение председателя Госдумы. — Ничего тайного не будет. Василий Аркадьевич, ваши работники явно перестарались. Наша позиция хорошо известна. И если мы еще раз повторим свои доводы, хуже от этого не будет. А вот нашим противникам засекреченность окажется явно кстати.

Семенов подумал и согласился. Что-то было такое в теперешнем президенте. То ли умение предвидеть будущее, то ли умение говорить, но спорить с ним не хотелось.

Речь президента оказалась несколько необычайной. Начал он ее, как и ожидалось, с внешней политики.

— Я, — сказал Романов, — прекрасно понимаю всех тех, кто выступает против этих соглашений. Национальная гордость россиян сильно уязвлена. Никогда еще со времен, наверное, Батыя и нашествия Сигизмунда III в Смутное время наша страна не оказывалась в столь сильном унижении. Если почитать зарубежную прессу, то можно подумать, что мы уже совсем ослабли и сломлены.

Но на этот раз у России есть возможность строить свою экономику и оборону. Она сохранила свои границы. Мы сумели избежать бессмысленной войны с Западом, которую, безусловно, бы проиграли.

Он остановился на несколько мгновений, давая возможность радикальным и нетерпеливым депутатам зашуметь в несогласии.

— Проиграли бы не в плане военного разгрома, — пояснил, наконец, Дмитрий Сергеевич. — Но… сотни тысяч человек погибших и триллионы рублей расходов. Нужна ли нам такая победа?

Теперь для нас важно сохранять ровные отношения со всеми странами, разумеется, без ущерба для интересов России. Более крупных задач в сфере внешней политики я не вижу. За годы моего президентства Россия не будет излишне активной в сфере на международной арене. Речь идет не о политике изоляционизма, а о разумном выделении наиболее важных сфер, которыми и надо заниматься.

А затем, к удивлению депутатов, президент перешел к внутренней политике. Прошуршав бумажками, он заговорил:

— Теперь наша задача — развивать Россию. Жизнь обычного человека должна постоянно улучшаться. А это требует решения нескольких крупных задач, которые стоят перед государством и обществом уже который год: