Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

сознаёт, что Пушкин – рядом. Он всегда существует в нашей жизни. Но он молодеет с каждым десятилетием и потому – он наш современник.

Чтобы понять до конца, что значит Пушкин для нас, надо представить себе, хотя бы на минуту, что Пушкина никогда не было. Насколько мы бы тогда обеднели! Сколько ума, веселья и чудесной поэзии исчезло бы из нашей жизни»207.

А когда в Москве, Ленинграде, Михайловском шли пушкинские дни, Паустовский жил в Ялтинском доме творчества Литфонда, куда перебрался ещё в ноябре 1936 года после месячного пребывания в Севастополе.

На этот раз скитания по Тавриде были вызваны банальностью – отсутствием собственного жилья в Москве. Ко всему прочему, Литфонд отказывался продлевать выданную в Ялтинский дом творчества путёвку, срок которой истекал.

Пришлось обратиться с письмом к заместителю председателя Организационного комитета СП СССР А. А. Фадееву с прошением воздействовать на Литфонд:

«С последних чисел ноября я живу в Ялтинском доме творчества Литфонда, работаю здесь над своей новой книгой – я пишу её к двадцатой годовщине революции (по всей видимости, имеется в виду повесть «Созвездие Гончих Псов», которая в 1937 году будет опубликована дважды: в журнале «Знамя» № 6 и отдельной книгой, выпущенной в «Детгизе». Чуть позже повесть будет «преобразована» и в пьесу. – О. Т.). Чтобы дописать книгу, мне нужно ещё месяца полтора. Сейчас у меня работа сорвана. Сорвал её Литфонд. Я просил у Литфонда продлить мне путёвку до 1-го марта (моя кончается 23/I) (1937 года. – О. Т.). Литфонд отказал мне без всяких мотивировок, тогда как всем остальным товарищам, просившим об этом, путёвки продлены, несмотря на то что среди просивших есть не члены Союза писателей, не члены Литфонда, и, кроме того, есть люди, имеющие весьма сомнительное отношение к литературе. В доме свободные места есть. Действия Литфонда загадочны.

В Москве у меня комнаты нет (свою я оставил жене и сыну, когда разошёлся с женой). Жить мне негде… и потому отказ Литфонда ставит меня в нелепое положение»208.

Фадеев поможет. Путёвку Паустовскому продлят. Хотя пребывание в Ялте уже в начале февраля прервётся срочным выездом в Севастополь, затем в Запорожье с необходимым краткосрочным заездом в Москву для того, чтобы снять накопившееся «напряжение» в литературных делах и решить квартирный вопрос – дом в Лаврушинском уже был близок к заселению.

В Ялту Паустовский вернётся лишь в начале апреля, где его уже будет ждать Валерия.

Работалось в Доме творчества неплохо. Было написано несколько рассказов, а главное – повесть о художнике Левитане, которая после авторской правки уже ждала отправления в издательство.

Первая публикация будет в журнале «Красная новь» № 6 за 1937 год. Затем она выйдет отдельной книгой в «Детгизе».

Небольшая по объёму, ёмкая по жизнеописанию, созданная в жанре беллетризованной биографии, она очаровала читателей не только непринуждённостью рассказа о великом художнике, но тем, как это было сделано. Даже критика не нашла в повести ничего предосудительного, чтобы хоть как-то задеть её автора.

Н. Кружков в рецензии, помещённой в газете «Известия» № 152 от 4 июня 1938 года, отметит, что в повести «Левитан» Паустовский «…раскрывает перед читателями душевный облик Исаака Левитана, ведёт читателя от картины к картине, давая каждой из них яркие, запоминающиеся, образные характеристики»209.

Повесть «Левитан» была действительно непохожа ни на что из того, что было ранее создано Паустовским. Рождённая на волне душевного подъёма, в непростое время семейной неустроенности, в Крыму, в Ялте, она выпала из обоймы всей не только гротескно-романтизированной прозы Паустовского, но и той, что, так или иначе, подпадала в разряд навязанного соцреализма. Палитра героев повести удивительна – Левитан, Саврасов, братья Чеховы – Антон и Николай… Паустовский наслаждается созданным им образом Левитана, передавая это чувство читателям. Повесть не просто глубоко эмоциональна, она ещё и контрастна в сюжетных картинках. И если крымский антураж в повести Паустовский писал с натуры, то деревенский наверняка пропустил через думы о своей любимой Солотче, куда он вновь вернётся в июле 1937 года и пробудет до октября.

Притяжение Солотчи будет для Паустовского несравнимо ни с чем, даже с Крымом. Да, здесь не будут плескаться волны Чёрного моря, не будет играть солёный бриз, и лишь крики речных чаек над Окой будут отдалённо напоминать ему о той стихии, которая в огромной степени воплотила его писательский талант в реальность. И всё же тихая «пристань» Солотчи будет для Паустовского особым местом магической концентрации литературного мастерства. И даже рой солотчинских комаров, жужжащих везде и всюду с конца весны до позднего лета, будет не в счёт. Ведь в надоедливом комарином жужжании есть своя особенная прелесть!

Солотча окончательно, и уже бесповоротно, «введёт» Паустовского в детскую литературу. И если повести «Кара-Бугаз» и «Колхида» были похожи на «заигрывание» с юной аудиторией, то написанные в Солотче «Жильцы нашего дома», рассказы из цикла «Летние дни», повесть «Мещёрская сторона» и многое другое навсегда закрепят за Паустовским определение детского писателя.

После флигеля Костиной его приютом станет небольшая, но очень «гостеприимная» бревенчатая баня в усадьбе художника-гравёра Ивана Петровича Пожалостина, стоявшая в глубине старого заброшенного сада.

«В бане чисто, тепло и уютно, в саду я каждый день подметаю и ругаюсь с Мишей (Михаил Навашин. – О. Т.) из-за перекопанных дорожек. Цветут все цветы, зацвели наши ноготки, уже падают жёлтые листья. Начинаются чудесные осенние дни – безветренные, прохладные, ясные. Как хорошо было бы, если бы ты могла приехать хотя бы на два-три дня»210.

«Вставали мы очень рано, у нас была лодка, и мы отправлялись на рыбную ловлю с очень простым даже по тем временам рыболовным оснащением», – будет впоследствии вспоминать Сергей Михайлович.

Сам же Паустовский о своих рыбацких победах похвастается Валерии Навашиной в письме от 5 сентября 1937 года:

«…вчера Рувим вытащил на Канаве двух линей по 5 фунтов каждый, – они примерно раз в пять больше Серёжиного линя. Я поймал щуку на два фунта, а Аркадий (Гайдар. – О. Т.) – щуку на шесть фунтов. В общем – сенсация»211.

Рыбалка была непроходящей страстью Паустовского всю жизнь. И если до «обретения» Солотчи она присутствовала в его жизни лишь от случая к случаю, то на окских просторах интерес к ней настолько вырос, что он превратился в самого заядлого удильщика. Сказанное им однажды: «Если лишить меня возможности удить, то я не смогу и писать», – по всей видимости, было сущей правдой.

В знак благодарности своему увлечению, Паустовский даже мечтал написать целое руководство по ужению рыбы, по аналогии