Одаренная девочка и так себе каникулы - Мальвина Гайворонская

слава физике, без умышленных усилий такое не происходило, и сохранить лицо получилось.

– За… палочку я вам очень благодарен, а в бессмертие сверх положенного лезть не планировал. Но копятся вопросы, и, я надеюсь, вы дадите на них ответы.

– Задавай, – буднично отозвался Древний. – Смогу – подсоблю. Нет – так хоть послушаю, чего у молодняка в башке нынче крутится. Полезно это нам, старым. Помогает с пути не сбиваться.

– Спасибо. Собственно… пожалуй, основное сомнение допустимо изложить так: жена у меня была одна. Тогда почему одинаковок – две?

Собеседник присвистнул:

– Хорош, чертяка. Щипнул за вершки, а достал корешки. Я все гадал, кто ж озаботится: и Лютая на них смотрела косо, и Морскому Царю странное мерещилось, а грязюку с пятака возьми да ототри ты. Правильный вопрос, очень.

Витольд Родович потеребил бороду, а потом кратко приказал:

– Айда к воде!

Благо до набережной было рукой подать, но, учитывая погоду, патриарху очень хотелось намекнуть: мол, чисто технически они и так в воде – как минимум по щиколотку. Однако послушно проследовал за Зеленым Князем до самого спуска и выжидательно уставился на собеседника.

– Дело тут вишь какое… Я только на часть вопроса ответ разумею, на малую. Деревья под воду не хожи, сам понимаешь, чего там творится – не ведаю. Но, авось не обозлится на меня наша дорогая директор, чуток постарше и ее, и Царя Морского буду, а оттого разные знакомства по молодости водил. Есть у меня мысля…

На этом леший смолк, и, не дождавшись за пару минут продолжения, Богдан Иванович вежливо кашлянул в кулак.

– Да не стой над душой, садись, – махнул рукой Витольд Родович.

Патриарх с сомнением оценил чистоту столь дорогой сердцу мэра и кошельку москвича плитки, но послушался. Если Иван Карлович подсматривал сейчас за ними, вопросов у него должно было прибавиться. С другой стороны, вампира усадили лицом к реке, ближайшие камеры наблюдения, коли таковые имелись, остались где-то позади, и создать более приватную обстановку не представлялось возможным. Мокровато, конечно, но, в конце концов, плох тот «Гуччи», в котором нельзя, как в рекламе, просто взять и плюхнуться на мостовую…

Зеленый Князь удовлетворенно кивнул и продолжил, словно невзначай оглаживая бороду и тем самым прикрывая рот рукой:

– Ответ, который на поверхности лежит, прост: вернуться-то твоя жинка вернулась, но не одна. Подцепила шо-то на дне, да с собой к нам и притащила. А оно, не будь дурой, обличье ее и приняло, дабы не узнали.

– Со дна… Что-то опасное? – нахмурился Богдан Иванович.

– Ну, тут смотря кому. Оно ж, сам знаешь, как устроено: дно-то никого не красит и добрее не делает… – задумчиво протянул леший. – Две одинаковицы на поверхность прорвались. Одна как раз в эту реку и сиганула, пеною стала, да так, шоб каждый тому свидетель был. А другая осталась. И ножи их поют. Русалки помертвее вашего брата будут: вы, считай, просто все позабыли да суть сменили, а они и впрямь с жизнью расстаются, да только магия, древняя, как море, тащит их обратно, за жабры ухватя. Со смертью у хвостатых взаимоотношения странные, так я тебе скажу. Потому первый вопросец – а оно тебе вообще надо?

– Простите? – опять не уловил суть резкого перехода патриарх.

– Ты на плечах несешь весь свой род. Русалицы – тема опасная, дно – место темное. Точно еще и в это лезть хочешь, не обляпаешься?

Хороший вопрос сидящему на грязной мостовой бизнесмену.

– Отвечу прямо: наши руки уже по локоть в их пене, отступать некуда. Если хотим остаться – надо разбираться со всем, что натворили, и не когда-нибудь в светлом будущем, а сразу. Нас время не убивает, а их – вполне.

Зеленый Князь кивнул.

– Дело говоришь. Тогда подытожу: две девицы пришли вместо одной, и, ежели их рядышком ставить, любой с легкостью перстом ткнет, которая злыдня донная, а которая – душа заморенная.

Намек Богдану Ивановичу не понравился категорически:

– Вы полагаете, Татьяна и есть…

– Ни в коем разе: лишь говорю очевидное, да только повторюсь – не дура со дна вернулась. А потому, дабы мы не ошиблись, перво-наперво надобно спросить, которая из них взаправду твоя.

– Спросить? У кого?

На него снова задумчиво посмотрели:

– У тебя, младый юнош. Кто ж еще ее знал-то?

– Я много размышлял об этом, но, к сожалению…

Рыжий гигант покачал головой.

– Слушаешь меня ты, да не слышишь. Не думать велю, а спросить напрямую. Да хоть сейчас, я обожду. Пока сам не подтвердишь, мои предположения – как с гуся вода.

Понятнее не стало.

– Но я знал их только в текущих ипостасях, жену и вовсе видел мельком, в воспоминании…

Озарение екнуло, и он уставился на Зеленого Князя, словно впервые увидел:

– Шутите? Но как? Его больше нет!

– Да шо ты говоришь, – протянул леший. – А куда ж, позволь узнать, он девался? Птицей улетел? Рыбою уплыл?

– Конечно нет. Просто исчез. Прежние личности начисто стираются после укуса.

Витольд Родович неодобрительно покачал головой:

– Ишь, усы отрастил, а в сказки веришь. У самого-то в работе хоть раз что-то само по себе без следа исчезало?

– Тут совсем другое дело…

– А то ж. Не может же твой папашка все время лгать?

Патриарх замолчал, уставившись на реку. Вот так живешь несколько сотен лет, спокойно планируешь скинуть с трона тирана, а тебе в течение недели, словно походя, заодно заявляют, мол, и чувства испытывать можешь, и любовь познать, и старого себя не терял никогда. Раньше-то где все советчики были? И, что важнее, со знанием этим делать-то чего?

– Я готов спросить. Но не понимаю как.

– А, ну это наука нехитрая. Ты ж, считай, поверх его все эти годы жил, чудо, шо лбами не стукались. В отражение свое глянь, а я подтолкну.

Богдан Иванович несколько неодобрительно покосился в ближайшую лужу. Оттуда в гротескном свете фонарей на него уставился промокший и подрастерявший парадный вид блондин за сорок, не слишком пышущий желанием общаться ближе. Тем временем собеседник продолжал:

– И будем честны: оттого что я укажу тебе путь к былому, беды скорее приумножатся.

– Да? – обеспокоенно уточнил патриарх.

– А то, – хмыкнул леший. – Ты ж ему захватчик, а значит, первое, чего хочется истинной сущности, – убить себя нового. Ну, успехов.

– Подождите, я…

Вампир не успел договорить. Зеленый Князь в самом прямом смысле слова отвесил ему знатный подзатыльник, и патриарх, пошатнувшись, опасно приблизился к луже – и словно упал сам в себя, уже через секунду стоя посреди тьмы под пристальным взглядом знакомых болотных глаз. А еще мгновение спустя Густав Зонненштраль яростно на него кинулся.

В подсознании ты силен ровно настолько, насколько себя ощущаешь. Настолько же всемогущ. И кошмары твои настолько же чудовищны, насколько ты их боишься. На своей территории его первое «я», отрицаемое веками, было сильно, очень сильно и могло убить. Какие последствия при этом ожидали тело, Богдан Иванович не знал и выяснять не хотел, с трудом пытаясь разжать обхватившие его горло руки. Вот ведь глупость. Ты вампир, но в мире снов убить тебя можно, банально задушив…

С трудом собравшись с мыслями – а только они представляли здесь хоть какую-то силу, – он отбросил разъяренного мужчину. Практически двойник, только чуть более помятый и с искаженным ненавистью лицом. Почти двести лет он был пленником и, конечно, ничего хорошего к своему тюремщику поневоле не питал. Оружие. Нужно какое-то оружие, а зонта под рукой нет.

Густав напал снова, легко парировав удары вампира и вновь подмяв того под себя, не давая и слова вымолвить. Да какого черта! Неужели двое цивилизованных существ не способны просто поговорить? Патриарха перевернули, схватили за грудки и практически прорычали в лицо:

– Что вы с ней сделали, сволочи?!

И тут Богдан понял. Мягко положил руку на плечо прошлого себя, постарался копнуть настолько глубоко в собственную память, насколько мог, доставая самое дорогое и сокровенное, и вывалил все перед этим взбешенным человеком.

Вокруг них заплясала Татьяна.

Вот она смотрит на него неодобрительно, передавая чашку. Вот говорит с сыном, а на хорошеньких щечках играет румянец. Вот гладит по голове, перебирая тонкими пальцами пряди. Вот краснеет одними ушами, отвернувшись. Вот просто спит на диване, укрытая пледом, а он смотрит, смотрит, смотрит…

Руки Густава постепенно разжались. Богдан почувствовал, что вновь владеет собой – по крайней мере, частью, – и с трудом выдавил:

– Она вернулась. К нам. Он не в курсе. И если правда откроется – она окажется в опасности.

Мужчина глядел, и глядел с такой болью в глазах, что Богдану стало жаль самого себя. Не особо подходящее место и время – или, наоборот, единственно верное?

– Я знаю не все, – продолжал вампир. – Она умерла. Стала русалкой. Страдала. Сражалась.