Южный полюс - Руал Амундсен

— А что, если взять да сшить для палаток чехлы из коечных занавесок?

На сей раз улыбки товарищей выражали явное сострадание. Никто ничего не сказал, но лица были достаточно красноречивыми. «Нашелся умник! Да мы об этом давно уже думали!» Предложение было принято без дискуссии, и к многочисленным обязанностям Вистинга прибавилась еще одна, притом весьма трудоемкая. Наши коечные занавески были пошиты из легкой темно-красной материи. Теперь их соединили друг с другом и пришили к палатке сверху. Занавесок хватило только на одну палатку. Но, как говорится, лучше хоть что-то, чем ничего, спасибо и на этом.

Красная палатка, появившаяся на снегу через несколько дней, была всеми одобрена. Такую увидишь за несколько километров. И еще одно явное преимущество: чехол будет защищать палатку. Сочетание красного и синего цветов создавало приятное, неяркое освещение внутри. Теперь меня беспокоил еще один немаловажный вопрос: как защитить палатку от сотни бегающих на воле псов? Известно, даже две-три собаки способны так «обработать» палатку, что только держись. Наши псы были не воспитаннее других, поэтому требовались определенные меры предосторожности. Затвердевшая на морозе ткань становится ломкой — глядишь, и вся палатка испорчена, а мы требовали от своих палаток, чтобы их хватило по меньшей мере на 120 дней. И я поручил Вистингу сшить две ограды для палаток, или, как мы их потом называли, два «заборчика». Заборчик представлял собой всего-навсего длинный кусок ветронепроницаемой ткани, которым можно было огородить всю палатку, чтобы собаки не могли подойти к ней вплотную. Пришитые к заборчикам петли позволяли растягивать их на лыжных палках. Готовые заборчики выглядели здорово, но пользоваться ими нам не пришлось. Ибо сразу после начала похода мы нашли еще более подходящий материал, который к тому же всегда был у нас под рукой, — снег. Элементарное дело, мы с самого начала это знали, только не хотели говорить… Так или иначе, «прокладка» была создана. А заборчики пришлись очень кстати как запасной материал для всяких нужд в походе.

Затем Вистингу пришлось шить для всех штормовки. Имевшиеся у нас были слишком малы, зато пошитые им оказались достаточно просторными. В мои брюки, например, свободно влезли бы еще двое! А так и должно быть. В здешних краях со всем так. Очень скоро убеждаешься на опыте: что просторно, то тепло и удобно. А что облегает плотно, — исключая обувь, разумеется, — то тепло и неудобно. Быстро начинаешь потеть, и одежда портится. Кроме брюк и курток Вистинг из той же легкой ветронепроницаемой материи сшил чулки. Я считал, что они, надетые вперемежку с другими чулками и носками, будут служить дополнительной изоляцией. Мнения разделились, тем не менее я и мои четыре товарища по переходу к полюсу должны признать, что без них не смогли бы совершить серьезный поход. Эти чулки выполнили свое назначение. Осаждавшийся на них в изобилии иней легко счищался. Промокнут — их почти в любую погоду легко высушить; я не знаю другой материи, которая сохла бы так быстро, как эта. И к тому же такие чулки защищают остальные от износа, позволяя им служить намного дольше.

В подтверждение того, как мы, участники большого перехода, ценили эти чулки, расскажу один случай. Когда мы — уже на обратном пути, то есть поход фактически был закончен, — дошли до склада на 80° южной широты, то нашли там несколько мешков с одеждой. В одном мешке лежали две пары новых чулок из ветронепроницаемой материи; очевидно, владелец мешка не признал этот патент. Что тут было! Каждый хотел взять их себе. Счастливчики, которым они достались, схватили свою добычу и спрятали, словно какую-нибудь драгоценность. На что они им понадобились? Ведь мы были уже дома. Во всяком случае, из этого видно, какого высокого мнения мы были об этих чулках. Горячо рекомендую их всем, отправляющимся в подобные путешествия. Но должен предупредить о необходимости каждый вечер разуваться и счищать иней с чулок. Если этого не делать, иней, естественно, за ночь растает, и наутро у вас будут мокрые ноги. Только вините тогда не чулки, а себя.

Затем наступила очередь нижней одежды. Не было в портновском деле такой задачи, с которой не справился бы Вистинг. В наше медицинское снаряжение входило два рулона превосходнейшей тонкой фланели. Из нее он сшил нам всем нижнее белье. То, что мы привезли с собой, было из очень толстой шерсти, и мы боялись, что в нем будет слишком жарко. Я лично пользовался в переходе изделием Вистинга и не помню лучшего белья. Кроме того, на его долю выпало шить и латать спальные мешки, то да се. Есть люди, которые все умеют и со всем быстро справляются.

Умелец Ханссен тоже не сидел без дела. Мастерить сани для него привычное дело, здесь он точно знал, что к чему. С ним я мог быть спокоен. Он ничего не делал на авось. Кроме сборки саней у него еще было множество поручений. В частности, на его долю выпало изготовить 14 кнутов, по два на каждого. За кнутовища отвечал Стюбберюд. Посоветовавшись с артелью, я остановился на кнутовище из трех гикориевых планочек. Если их хорошенько связать и обшить кожей, они выйдут такими крепкими, что лучше не придумаешь. Составное кнутовище будет гнуться, но не сломается. А цельное, как мы убедились, долго не служит. Сказано — сделано. Стюбберюд изготовил кнутовища и передал их Ханссену. Хассель за зиму наделал ремни по эскимосскому образцу — круглые, тяжелые — грозное оружие в умелых руках.

Сборкой этих частей занимался Ханссен. Работал он, как всегда, очень тщательно. Каждое кнутовище туго связывал в трех местах, потом обшивал сверху кожей. Сам Ханссен не был сторонником составного гикориевого кнутовища, но задание выполнил безропотно. В это время мы заметили, что он, против своего обыкновения, после ужина отправлялся к Вистингу. Меня это заинтриговало, так как я знал, что Ханссен любит поиграть в карты после ужина и ни за что не откажется от этого удовольствия, если только у него нет какого-нибудь неоконченного дела. И однажды я высказал вслух свое удивление. Стюбберюд объяснил:

— Они делают ручки.

— Какие еще ручки?

— Для кнутов. Но я могу вполне поручиться за те кнутовища, которые я нарезаю. Крепче не бывает.

Я заметил, что он недоволен; понятно, его идею не оценили.

В эту минуту, словно услышав, что о нем речь, вошел Ханссен с роскошным кнутом в руках. Я постарался изобразить удивление.

— Что это, еще какие-то кнуты?

— Ага. Что-то нет у меня веры в те, которые я днем делаю.