Дом в Мансуровском - Мария Метлицкая

не довелось. Юля ненавидит слово «авось», но что остается? Она постарается быть хорошей женой, постарается полюбить. Но она не Маруська, не фантазерка, которая может себе все напридумывать. С Маруськой все ясно – она и в маму, и в отца. А Юля явно выпадает из галереи семейных портретов. Считается, что она в бабушку Галю, резкая, смелая, бескомпромиссная. Хотя насчет последнего есть большие сомнения – на компромисс с собственной совестью Юля согласна.

Ладно, долой сомнения, рефлексию и прочие сопли, до свадьбы еще ого-го! А впереди Новый год, и они с Игорем едут на дачу к друзьям, черт-те куда, в сторону от Загорска, в глухую деревню и несусветную глушь. Игорь говорит о предстоящей поездке взахлеб, это давний и многолетний обычай, собираются несколько семейных пар, самые близкие друзья. Маленький деревенский дом, настоящая русская печка. Кругом лес и тишина до звона в ушах. И такая красота, от которой щемит сердце. К красоте прилагаются домашние помидорчики с огурчиками из погреба, жареный гусь и пироги с земляничным вареньем, и песни под гитару, и долгие разговоры. А еще настоящая пуховая перина, и валенки, и тулуп! И запах сена в горнице, куда их положат. И их объятия.

И потом, у нее есть работа. Много интересной работы. Юля пишет о новых людях, смелых и креативных, честных и по-хорошему одержимых, о тех, кто хочет изменить страну. Бывают и командировки, но Юля сама выбирает города и героев.

В середине декабря она наконец уехала в мурманскую командировку. От своих дату держала в секрете, вдруг не получится?

Три дня в Мурманске, с утра до вечера бесконечные интервью и разговоры, бесконечный, чтобы не свалиться, черный кофе. Нормально поесть было некогда – хватала то плюшку, то вафли, то бутерброд, и снова кофе, кофе… И все равно болела голова. Холод такой, что впервые в жизни надела шапку. Ладно шапку – под шапку поддела платок! Видок был тот еще, даже сфотографировалась для смеха. По самые очи замотана шарфом, ворсинки от пряжи лезли в нос, в рот и в глаза, Юля чертыхалась и отплевывалась. Вот вам Север! Ну и дура наша Маруська! Как здесь можно жить? В гостинице топили изо всех сил, но это не помогало – до батареи не дотронешься, а из окон свистит. Она пожаловалась, и ей принесли старое колючее верблюжье одеяло, свернули и положили на подоконник. Даже в столовой Юля сидела в куртке и шарфе. Суп и чай остывали моментально – вот поди согрейся. Горячее предлагали везде, куда бы она ни приходила.

Наконец дела закончились, наброски статьи были сделаны, и Юля ждала разрешения на въезд в поселок. Только бы дали. «Дадут, – убеждали ее. – Во-первых, родная сестра. А во-вторых – столичный корреспондент, кому охота связываться?» Каждый день она разговаривала с Игорем.

– Привет, женишок! Не передумал? Как у меня? Отлично. Мерзну, как поросенок в Петров день, боюсь, что нос отвалится. Беречь, потому что красивый? Ха-ха, издеваешься? Нос точно не самая сильная моя сторона! Ну ладно, постараюсь. И все остальное тоже? А что конкретно? А, все! Ну будем надеяться. Конечно, соскучилась! И по тебе в том числе! Ладно, шутка. Да нет, честно, соскучилась! И ты там скучай! Так и делаешь? Ну молодец, кто в тебе сомневался! Через четыре дня увидимся! Конечно, пролетят! Все, целую. Крепко, не сомневайся, пока.

Клала трубку, и хотелось реветь. Короче, последняя дура. Себя было жалко. Не его, а себя. В этом вся она, Юля Ниточкина. И кто считает ее умной женщиной?

* * *

Рвало сильно. Переела, сейчас так есть нельзя! Маруся сидела на кухне. В комнату не шла – что, если опять? Если не добежит, не успеет?

Не дай бог разбудить Юльку! Мало не покажется. Странно, что сестра не заметила. Впрочем, Маруся прикрылась: широкая кофта-размахайка, штаны на два размера больше. И все-таки странно. Ведь так очевидно! Были минуты, когда сестра смотрела внимательно, как будто догадывалась, но нет, не заметила. Если бы Юлька заметила точно бы не промолчала! И девочек Маруся предупредила. Что волновать своих, чем они могут помочь? Сильно закололо в боку, так сильно, что Маруся громко охнула, застонала, согнулась, схватилась за живот. Больно. Тонус матки. Больно и опасно. Таблетки заканчиваются, и в аптеке их нет. Надо в город, но и там может не быть. В город собирается Лида, а Лида достанет из-под земли, на нее можно рассчитывать.

Боль не отпускала, а перемещалась – вверх, вниз, вбок. А вот тошнить перестало. Маруся поднялась и осторожно, держась за живот, направилась в комнату. Надо бы еще по-маленькому, раз уже встала, а сил не было. Да и через час опять захочется, теперь это постоянно. Матка давит на мочевой, так сказал доктор. Это сейчас, а что будет дальше, когда живот еще вырастет? Об этом лучше не думать.

Маруся остановилась – или зайти в туалет?

В эту минуту дверь комнаты распахнулась, и на пороге возникла сестра, смешная, растрепанная, всклоченная, в Марусиной ночнушке. Вообще-то Юлька ни ночнушек, ни пижам не признавала. Но это в Москве, а здесь не пройдет.

– Что с тобой? – встревоженно спросила Юля.

В коридоре было почти темно, освещал его только уличный фонарь, но, кажется, Юля все поняла, разглядела.

– Тааак, – протянула она. – Значит, так? И ты молчала? Какая же ты зараза, Маруська! И как я не заметила? Как я могла не заметить? Ну! – Голос требовательный, руки в боки, словом, типичная Юля. – И какой, позвольте спросить, срок?

– Четыре месяца, – испуганно, как в детстве, когда она брала что-то из вещей старшей сестры, пролепетала Маруся. – И что тут такого? – попыталась оправдаться она. – Ну, не успела, то-се. Думала, завтра.

– Думала она! – фыркнула Юля. – И что, что с тобой? Я же вижу, что-то не так!

– Пописать встала! – пискнула Маруся. – Ты тоже?

– Остроумно. Но я-то вижу, что ты не в порядке! Колись, что и как. Слышишь? Колись!

Обе забыли о туалете, зашли в комнату, сели на диван. И Маруся заговорила. Рассказывала о проблемах, о тонусе, о лекарствах, о страшном, но, слава богу, почти отступившем токсикозе. О страхах, что может случиться что-то плохое. Случится, а Леши нет. Есть девочки, конечно, они помогут, но Леша вернется через два месяца.

– Через целых два месяца, представляешь? Я не выдержу, – плакала Маруся. – И еще я боюсь.

Так и сидели, обнявшись. Юля молчала и гладила младшую по голове, по хрупкой спине, по тонким рукам и острым коленкам. «Бедная моя девочка! Бедная одинокая девочка! Как мы смогли это допустить?»

– Ну все, я решила! – безапелляционно сказала Юля. – Завтра